Крик безмолвия (записки генерала) - Григорий Василенко

но занимаемое им кресло настолько его притягивало, что одолело совесть. Спорить на бюро было бесполезно потому, что на столе у председательствующего лежала справка по результатам проверки, в которой опровергался каждый факт, приводившийся в газете. Для опровержения этой справки надо было снова посылать бригаду в Геленджик,

Сергей Федорович знал, что есть другое мнение о Погодине, посмотрел в мою сторону, как бы спрашивая: «Ну что?» Хотя ему докладывались протоколы допроса Бородкиной, начавшей давать скупые показания на Погодина.

В народе созревало понимание того, что нужно очиститься от многолетних наслоений на народной власти. Такая могучая страна должна жить богаче, чище, выйти на уровень передовых мировых стандартов.

Отдыхавший на госдаче в Сочи, самый осведомленный в стране человек, член Политбюро Ю. В. Андропов, задумываясь над этим, высказал свою озабоченность весьма категорично: «Так дальше жить нельзя. Сколько можно закупать хлеб за границей?»

Я впервые услышал от него слова о необходимости что‑то делать в стране, чтобы народ жил лучше. Мысли его сводились к совершенствованию социалистического строя, к глубокому анализу сложившейся государственной системы. Впоследствии эти размышления нашли отражение в его известной работе: «Учение К. Маркса и некоторые вопросы социалистического строительства в СССР».

«Совершенствование нашей демократии, — отмечал Юрий Владимирович, — требует устранения бюрократической «заорганизованности» и формализма — всего, что глушит, подрывает инициативу масс, сковывает творческую мысль и живое дело трудящихся. С такими явлениями мы боролись и будем бороться с еще большей энергией и настойчивостью».

По существу это была программа деятельности на ближайшие годы.

Народ сразу почувствовал и поддержал начинания Юрия Владимировича, назревшие в обществе преобразования, восстановления правопорядка и дисциплины идеалов социализма и Октября.

После доклада о положении в крае Юрий Владимирович спросил, как идут дела на нашем фронте, имея в виду органы госбезопасности.

В то время они занимались преимущественно профи–лактиче>.кой работой. Аресты были редким исключением. При их необходимости требовалась санкция КГБ СССР. Материалы предварительно тщательно анализировались в следственном отделе Комитета. Такая линия строго проводилась с приходом Юрия Владимировича в Комитет. Он строжайше требовал законопослушания и в случае нарушения закона неотвратимо следовало наказание должностных лиц, допустивших его. В таком духе и шла беседа с Юрием Владимировичем. Он подчеркивал необходимость активной, творческой компетентной работы по защите советского государства и общества прежде всего от внешних разведок, от внешнего противника советского государства, защиты государственной тайны, наших секретов и своевременного разоблачения предателей, агентов иностранных разведок. Он не вдавался в историю, но отметил, что Комитет не является чрезвычайным органом, как это было раньше. В этом нет необходимости.

<■ Мне же хотелось доверительно сказать, что органы

госбезопасности не являлись и не являются ведомством государственной власти, а были и остаются придатком партии, как говорилось, ее вооруженным отрядом. И использовались они верхушкой на свой лад и вкус в политической борьбе для достижения своих целей вплоть до авантюрных, уничтожения противников и массовых репрессий. Усугублялась их деятельность еще и тем, что во главе мощного аппарата оказывались авантюристы, преследовавшие свои карьеристские цели и выполнявшие заказ определенных сил и группировок. Эту мысль я нередко опробировал в беседах и находил поддержку вплоть до маститых академиков. Репрессии в тридцать седьмом проводились под лозунгом защиты социализма на фоне развернувшегося социалистического строительства и небывалого энтузиазма масс. Провозглашенное «обострение классовой борьбы» сбивало с толку многих, веривших в необходимость уничтожения врагов советской власти. Этому способствовала и внешнеполитическая обстановка. Накалялась атмосфера вокруг страны Советов, оказавшейся в плотном кольце капиталистических государств, бросающая им вызов невиданным еще в истории политическим строем.

Попробуй тогда разберись, где была собака зарыта. Репрессированная пожилая женщина, ранее примыкавшая к оппозиции, отбыла срок, но ее снова Особое совещание приговорило к ссылке. Когда ей объявили, она сказала, что усматривает в своей судьбе сложившуюся историче–скую необходимость и не заявила никаких обид, а как‑то согласилась со своей личной трагедией.

Возникновение «тридцать седьмого» в социалистическом государстве все еще покрыто туманом, если не считать дилетантских наскоков, хорошо известных всем.

В этом тумане видны и то расплывчато, очертания отдельных фигур, но как варилась в верхах кухня кровавого года — загадка этого века.

Беседа с Юрием Владимировичем складывалась так, что его мнение на этот счет услышать не удалось.

Ужин за беседой затянулся надолго. Юрий Владимирович, несмотря на болезнь, был в добром расположении, рассказывал о Венгрии и Яноше Кадаре, о поездке в Монголию к Цеденбалу, о встрече Брежнева с Тито.

— Ты наливай себе, что ты хочешь, на меня не смотри.

На столе был коньяк и столовые вина.

— А я вот из этой бутылки… — На ней не было никакой этикетки. Скорее всего это была минеральная вода.

— Леонид Ильич сумел найти подход к коварному Тито, — продолжал он о Брежневе и, постучав пальцем по краю стола, добавил: — Кому это удавалось…

Невозможно было представить, что задуманным Андроповым реформам не суждено было сбыться; а его преемник использует данный им импульс для развала государства.

За окнами просторного зала уже спустились густые южные сумерки, пора было уходить. Юрий Владимирович проводил до ступенек у входа.

Тишину летнего вечера у дачи нарушали только цикады. А ночное беззаботное веселье в ресторанах и кафе Сочи только начиналось.

24

Приближался август. Страдная пора на курортах, на полях и вокруг институтов. У парадных входов толпились не только абитуриенты, но и их родственники. На стоянках, примыкающих улиц не было свободных мест для автомашин. Ажиотаж вокруг приема накалялся, кипели страсти, звонили телефоны, лились слезы разочарования жизнью.

…Раздался телефонный звонок по «ВЧ» из Москвы. Фамилию и должность абонента я не разобрал. Он интересовался положением дел в крае, уборкой и урожайностью, температурой воды в море и влажностью в Краснодаре.

Все это было, конечно, вступлением. Я ждал деловой части разговора незнакомого мне абонента.

— Алексей Иванович, есть одна несколько деликатная просьба, — услышал я среди потрескивания приятный т«мбр голоса с небольшим акцентом.

— Слушаю вас.

— Просьба товарища Георгадзе…

Трудно было даже предположить, что Георгадзе обращается с просьбой, причем деликатной. И почему ко мне?

— Михаил Порфирьевич просил оказать содействие в зачислении его родственника в медицинский институт.

Я не поверил, насторожился. Смущало меня лишь то, что абонент звонил по «ВЧ». Значит, имел доступ к аппарату правительственной связи.

— Весьма сожалею, — ответил я после небольшой паузы, — однако помочь ничем не могу.

Все сложности поступления в этот престижный институт мне были известны, как и всем, кто пытался всякими правдами и неправдами протолкнуть в него своих чад. Немногим удавалось выдержать большой конкурс и праведными путями добиться зачисления в институт. За ректором охотились, подстерегая его в институте и на каждом углу, по дороге домой, назойливо предлагая все, что только можно, лишь бы он замолвил слово. Абоненту пришлое^ порекомендовать обратиться в крайком партии, один из отделов которого контролировал работу приемных комиссий вузов, в том числе и медицинского института.

Но он пытался все же уговорить меня заняться просьбой, намекнув, что вскоре после зачисления студент будет переведен в Тбилиси. Я еще раз повторил, что у меня таких возможностей нет.

Обращение ко мне с просьбой такого высокого лица, государственного деятеля почему‑то не решавшегося переговорить напрямую с ректором, который наверняка бы не устоял/ пошел бы навстречу Секретарю Президиума Верховного Совета СССР, натолкнуло меня на мысль непременно поинтересоваться положением дел в этом институте.

— Если Георгадзе просит, то что же делать станичнику?

Заведующая отделом науки и учебных заведений крайкома, полновластная хозяйка в научном мире, признала, что медицинский напористо атакуют кавказцы, но нарушений правил приема она не усматривала, подчеркивая бдительный контроль приемной комиссии. Между тем ректор