Дьявол носит чёрный - Л. Дж. Шэн
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Мэд удивила меня, взяв мою руку и сжав ее в своих маленьких ладонях.
– Хочется сказать, что потом станет лучше, но на самом деле это не так. Единственная хорошая вещь в данной ситуации заключается в том, что смерть близкого человека обостряет чувства.
– Обостряет чувства? – язвительно спросил я, чувствуя, как раздуваются мои ноздри. Однажды я съел мясо ортолан, накрыв голову салфеткой, чтобы обострить чувства. Но они и так выше, чем Эмпайр Стейт Билдинг. Они не нуждались в подзарядке.
Мэдисон провела большим пальцем по моей ладони, пуская волну дрожи по позвоночнику.
– Смерть перестает казаться туманной идеей. Она реальна, и она ждет, так что ты хватаешь жизнь за яйца: когда переживаешь ужас из-за кончины любимого человека и все равно на следующий день умудряешься проснуться, чтобы завязать шнурки, запихнуть в горло безвкусный завтрак и просто дышать, ты понимаешь, что выживание одерживает победу над трагедией. Всегда. Это первобытный инстинкт.
Я с любопытством наблюдал за нашими переплетенными пальцами, понимая, что мы никогда не держались за руки, пока были вместе. Мэдисон предпринимала попытку. Один раз, через пару недель после нашего знакомства. Но при первой же возможности я сразу высвободился. С тех пор она больше не пробовала брать меня за руку.
Ее пальцы такие тонкие и загорелые. Мои же длинные, белые и комично большие на фоне ее. Инь и ян.
– Как тебе удалось сосредоточиться на чем-то другом, кроме смерти матери? – грубо спросил я.
Она улыбнулась мне, ее глаза блестели от слез.
– Никак. Я притворялась, пока, наконец, не сделала это.
Я склонил голову, прижался ко лбу Мэд, вдыхая ее аромат. И закрыл глаза. Мы оба знали, что в этом моменте нет ни капли романтики. Это чистейший «эта-планета-безумие-а-человеческие-условия-отстой» момент. Мгновение «конца-света», и не было другого места, где бы я предпочел быть.
Наши волосы соприкоснулись, и я чувствовал мурашки на обеих руках, где ладони касались друг друга. Мне не хотелось ее отпускать, но каждой клеточкой своего тела я понимал, что должен это сделать.
Ради нее.
Ради меня.
Я не мог точно определить, когда именно это превратилось в объятия, но прежде чем я понял, что происходит, мы с Мэдисон прильнули друг к другу и покачивались на месте, как двое пьяных в море летних огней.
Она подняла взгляд, и ее улыбка источала такую грусть, что мне захотелось стереть ее поцелуем.
– Ты смелый, – прошептала она. – Я знаю это.
Знает? Не понимаю почему, но меня это разозлило.
– Я просто хотел… – начал я, но слова застряли в горле.
Трахнуть тебя в последний раз? Узнать, действительно ли ты занимаешься сексом с этим идиотом? Сжечь педиатрическую клинику?
В конце концов, я ничего не сказал. Просто задался вопросом, почему она не может быть такой, как я? Как Лайла? Почему Мэд не может желать веселья и непринужденности, ничего не усложняя?
– Прощай, Чейз. – Она сжала мою ладонь в последний раз. Мэдисон забыла вернуть мне обручальное кольцо. А я не попросил ее об этом, потому что А) мне наплевать на это чертово кольцо и Б) я знал, что ей придется снова связаться со мной, чтобы вернуть его. При всех своих недостатках Мэд наиболее далека от звания охотницы за деньгами среди всех моих знакомых.
Я наклонился и поцеловал ее в висок, позволяя губам задержаться на коже чуть дольше, чем требовалось. Мэдисон сделала шаг назад и вошла внутрь.
Я смотрел, как она исчезает за дверью своего дома.
Она все время оглядывалась.
Она реальна, и она ждет, так что ты хватаешь жизнь за яйца: когда переживаешь ужас из-за кончины любимого человека и все равно на следующий день умудряешься проснуться, чтобы завязать шнурки, запихнуть в горло безвкусный завтрак и просто дышать, ты понимаешь, что выживание одерживает победу над трагедией. Мы сольемся в поцелуе. Хлынет дождь (и неважно, что сейчас лето). Я подниму ее в воздух, она обхватит меня ногами за талию, и мы поднимемся наверх и займемся любовью, становясь темнотой.
Но после нескольких секунд пристального взгляда на меня через стеклянное окно своей входной двери Мэдисон покачала головой и поднялась на второй лестничный пролет.
Я развернулся и, спотыкаясь, пошел домой пешком, прижимая ладони к лицу, пытаясь вдохнуть ее запах, который мог остаться с того момента, как она потерла мои пальцы о ключицу в лифте.
Но ее аромат исчез.
Глава 10
Мэдди
1 сентября, 2002
Дорогая Мэдди,
Интересный факт: цветок одуванчика раскрывается утром, чтобы поприветствовать солнце, и закрывается вечером, чтобы лечь спать. Это единственный цветок, который «стареет». Когда ты была маленькой, я каждый день водила тебя в парк. Помнишь, Мэдди? Мы рассматривали одуванчики и пытались определить, какие из них первыми станут белыми и хрупкими. Когда это наконец происходило, мы собирали их и сдували. Они танцевали на ветру, словно снежинки, а ты со смехом гналась за ними.
Я говорила тебе, что нет ничего плохого в том, чтобы срывать и сдувать одуванчики, потому что таким образом мы распространяем их семена. Каждый погибший цветок порождает дюжины таких же!
В окончании жизни есть своя извращенная, искромсанная красота. Горько-сладкое напоминание о том, что это произошло.
Лови момент.
Каждое мгновение.
Пока мы не встретимся вновь.
С любовью,
Мама. Х
* * *
Минуло три дня без Чейза.
Три дня без записок.
Три дня с тех пор, как Блэк вошел, выгулял Дейзи и убрался с глаз моих, как я и просила его с тех пор, как он снова вернулся в мою жизнь.
Три дня, в течение которых мы с Итаном были слишком заняты – я дорабатывала несколько эскизов, которые нужно сдать к концу недели, а он занимался своими ритуалами после (полу!) марафона. Мы отложили официальную дату нового старта, поскольку Итану нужно было посидеть в ванне, наполненной льдом, и написать в своем блоге пост в пять тысяч слов о медицинских достоинствах ледяных процедур (который он прислал мне; я бегло прочла его). Я пыталась убедить себя, что это хорошо, что
