ВОЛШЕБНАЯ СКРИПКА .ПОВЕСТЬ О ГЕНРИКЕ ВЕНЯВСКОМ - Эустахий Чекальский

— Ваш муж сегодня замечательно помог Патти очаровать слушателей, — просто и откровенно заметил гость с бородкой клинышком.

— Да ну их к черту, эти трели! — возмутился обладатель серьги.

— Вы что, не любите колоратуры? — удивился Венявский.

— Люблю, не люблю, но зачем это все. Ведь за деньги, которые собирает жирная Патти, могла бы петь и наша певица, при том никак не хуже…

— Все же это знаменитость, — успокаивал товарища Римский-Корсаков.

Гжесь, в белых перчатках на руках, поставил на стол зразы в сметане с гарниром.

Скрипач попросил гостей отведать это польское блюдо.

Гости взяли себе солидные порции, соблазнившись аппетитным запахом.

Гжесь не забывал наполнять стаканы и наблюдал за подачей других блюд. Гости кушали с видимым удовольствием. Только Мусоргский бросил мимоходом:

— Все у вac, Генрик Фадеевич, превосходно: коньяк, селедочка, щука, зразы, фазаны, вино и — прежде всего — женка. А вот квасу-то и нет.

— Какого хотите квасу? — спросил скрипач.

— Хлебного! А, впрочем, можно и клюквенного выпить.

Гжесь мигом принес бутылку хлебного квасу. Хотя гости поглотили изрядное количество стаканов чаю с лимоном и апельсинами, осталось еще место и для квасу.

Одна лишь Иза не попробовала квасу.

Первоначальная, довольно натянутая атмосфера исчезла. Разошедшийся Римский-Корсаков громким шепотом спрашивал хозяина:

— Почему не пошел на вечер к Куракину? Аделина будет недовольна, обидится…

— Да ведь, жена себя плохо чувствует.

— Из ревности, или из женского упрямства?

— Тише, а то еще услышит, — предупредил гостя Генрик.

Мусоргский уже сел за рояль. Он импровизировал свои мелодии. Из-под его пальцев понеслись то заунывные, то веселые, то скорбные мелодии с удивительно своеобразной ритмикой. Слушатели и сам композитор за роялем были увлечены.

— Вот что, дайте-ка мне рюмочку коньяку, — попросил музыкант, встряхнув головой.

Венявский слушал музыку внимательно и восторженно.

— Модест Петрович, я вас очень благодарю за музыку и… доверие.

— Почему, любезный друг? Вот, поиграл немножко, чтобы развлечься после превосходного ужина. Не каждый день приходится есть такой ужин.

— Для музыканта ваша импровизация — прямо-таки откровение. Как много поэм, сонат, симфоний можно создать из этих мелодий!

— Не беспокойтесь, мы их и создадим. Пусть только немцы уйдут отсюда.

— Вам немцы мешают? — с интересом опросил Генрик.

— А что вы думали? Нынче в Петербурге немец на немце сидит и немцем погоняет. У великой княжны Елены Павловны — немецкая музыка, у великого князя Константина Николаевича, в опере, в оперетте, на эстраде — везде немецкая, прямо тошнит. Но ведь нужно и нашей национальной музыке развиваться.

Николай Андреевич больше помалкивал, но и у него вырвалось:

— Да, в Петербурге сейчас везде немцы.

— А может быть мы организуем вагнеровский вечер, лукаво предложил скрипач.

— Вагнера? А почему бы нет! Доставим себе такое удовольствие. Только без оркестра Вагнера, пожалуй, не исполнить.

— А я вам предлагаю устроить вечер новой русской музыки, — настаивал на своем Мусоргский.

— И в таком концерте я приму участие с искренним удовольствием, — ответил Венявский.

— Однако, уже поздно, ваша супруга легла спать… до свидания, друг. Вот засиделись музыканты…

— Жаль, что не было Антона. Без Рубинштейна теперь в Петербурге ни один концерт обойтись не может, — уже стоя за порогом и прощаясь сказал гость с бородкой клинышком.

Венявский вошел в спальню, чтобы отдохнуть после трудов и впечатлений прошедшего дня. Иза уже спала и только утром прочла ему лекцию о гостеприимстве, часах приема и отдыха.

— В этом Петербурге люди не считаются ни с чем. Не знают, когда удобно и когда неудобно наносить визиты. Такая неупорядоченная жизнь наверняка плохо отразится на твоем здоровье. У нас в Англии на всякое дело есть свое время. В восемь часов утра никто не делает визитов знакомым и в десять часов вечера не выходит из дому. Утром работают, после обеда отдыхают. Во время ленча тоже есть часок на отдых. А здесь весь день пьют, едят, а когда ночью все люди спят, затевают импровизированные концерты.

Генрик слушал жену внимательно: он прекрасно знал весь этот репертуар урока добропорядочного поведения. Желая поскорее закончить неприятный разговор он покорно поддакивал.

— Действительно, — твоя правда, здесь Петербург, а не Лондон.

— Слуги не спали всю ночь…

— Да, это нехорошо. Слуги должны отдыхать, — миролюбиво подтверждает супруг, а у самого не выходят из ума удивительные импровизации Мусоргского.

— Такой музыки в Лондоне не услышишь. Мусоргский — это музыкальное чудо. Стоит ли объяснять Изе, в чем дело. Зачем? Мир — так мир.

Он поспешно соглашается с ее суждениями о солидной, рассчитанной по часам жизни. Он ей всегда уступает, с самых первых дней знакомства, когда она не ответила на его ухаживанья. Молодой виртуоз, избалованный успехом у женщин, нашел у нее понятия о приличии, совсем иные, чем все, с чем он встречался и к чему привык во время своих скитаний. Да и теперь ему все еще трудно ответить на вопрос, что его привлекает к супруге. Ее недостатки — плод воздействия среды, ее воспитавшей, часть недостатков по всей вероятности вытекает из национальных черт. Однако, когда он смотрит на ее розовые плечи, как теперь, когда она лежит в кровати, его побеждает темперамент.

— У Аделины не такая идеальная фигура, — невольно думает он, будто художник или скульптор. — Интересно, как прошел прием, устроенный Куракиным.

Бьют часы, напоминая о том, что время ехать на репетицию.

— Ах, эти часы. Удалось ли Куракину с Аделиной? Патти — женщина умная. Хотя… Этот поклонник молод и строен, как натурщик.

Венявский быстро покончил с утренним туалетом, наспех позавтракал.

— Лошади поданы?

— Поданы, стоят у подъезда, — ответил Гжесь. Еще один прощальный поцелуй и вопрос жены:

— Ты вернешься к ленчу?

— Буду, секунда в секунду, — дает он обещание и бегом спускается по лестнице.

Ночью выпал снег. На тротуарах появились сугробы. Сторожа сметают снег, ругаются. Весь мир белый. Солнце добавляет еще блеска и крышам и улицам. Лошади несутся быстрой рысью. Пожалуй уже скоро одиннадцать. Если так, то еще рановато! Для многих уже скоро полдень, а большие чиновники едут в министерства и разные канцелярии. Не все успели протрезветь после пьяной ночи. Мужики в тулупах, валенках останавливаются перед каждой церковью, снимают шапки и истово крестятся. Проходят воинские части с оркестрами, тяжело ступая по мягкому снегу, толпа детишек провожает войска и подражает движениям солдат. Это происходит смена часовых.

У подъезда гостиницы «Эксцельсиор» Венявский внезапно задержал кучера и спросил портье:

— Скажите, артистка Патти уже уехала на репетицию?

— Нет, она у себя, ваше высокоблагородие!

Солист его императорского величества ни о чем больше не спрашивает. Гостиница ему знакома, и он знает, где остановилась певица. Он быстро, по пушистому ковру поднялся на второй этаж и постучал в знакомые двери.

— Ah, с'est vous, cher ami! * — тепло и радушно встречает его примадонна.

________________

* Ah….(франц.) Это вы, милый друг…

— Я всю ночь тосковал по вас. Утром, перед репетицией должен был к вам приехать, чтобы успокоить нервы, — с аффектацией, по итальянски объясняет свой визит Генрик.

— Неужели вы так очарованы?

— Больше, я ревную, дико ревную!

— К кому, зачем маэстро? На дворе такой сильный мороз, откуда же такая жаркая ревность? — в тон ему отвечает примадонна, и они весело смеются.

— Сейчас у нас будет репетиция «Риголетто», разве это не причина ревности?

— Да, причина есть, но времени у нас уже нет, — заявила певица.

— Всего лишь один поцелуй, дорогая!

— О, нет. Перед выходом на сцену я не признаю никаких волнений!

— Только один поцелуй, один…

— У вас такая красивая жена… и вдобавок я ее немного боюсь. Нет. Идем уже, а то опоздаем на репетицию.

Они вместе поехали в оперу, и это вызвало сенсацию: заметили хористки, товарищи из оркестра, не мог не заметить дирижер, а режиссер не был бы режиссером, если бы не запомнил такой факт.

— Сегодняшняя репетиция, по всей вероятности, не пройдет без неожиданностей.

— Но каких?

Глаза балерин и хористок следят за примадонной. Тенор, баритон и бас многозначительно посматривают на солиста. Дирижер мягко улыбается и с мужской завистью думает о Венявоком:

— Дьявол, не человек. На нотах пишет „Il faut risquer", * и рискует везти из гостиницы эту итальянскую Мессалину. Везет человеку.

Несколько ударов палочки по пульту и началась кропотливая работа.