Испытание войной - Борис Шапталов

Стоит обратить внимание на скудость сведений у начальника Генштаба, и отсюда филологические тонкости в оборотах анализа: "примерно", "по непроверенным данным", "якобы", "по-видимому". А в итоге делается категорическое заключение, что оснований для отвода нет.

Далее Шапошников сообщает: "Я уже вчера, 10.09, говорил с Вами относительно того, что через три дня Еременко начинает операцию по закрытию прорыва к северу от Конотопа и что 2-й конный корпус Верховным Главнокомандующим от Днепропетровска направлен на Путивль. Таким образом, необходимо Вам в течение трех дней ликвидировать передовые части противника у Ромн, для чего, я считаю, Вы сможете две дивизии с противотанковой артиллерией взять от черкасской (26-й) армии и быстро перебросить их на Лохвицу навстречу мотомехчастям противника".

Чего же еще надо командованию Юго-Западного фронта? Но... А. И. Еременко начинал и безуспешно заканчивал неизвестно какую по счету атаку против Гудериана. Конному корпусу еще надо было дойти от Днепропетровска до Путивля. И Кирпонос осмеливается возразить начальнику Генштаба (Сталину он не возражал): "Создавшееся положение... характеризуется не только выходом сегодня противника в район Ромн, Гайворон, но и взломом обороны в районе Чернигов, Окунино. 5-я армия ведет тяжелые бои в окружении (кстати, тоже по вине Ставки, не давшей своевременного разрешения на отход. - Б.Ш.), и мы все стремимся к тому, чтобы не дать возможность противнику достигнуть здесь какого-либо успеха. Но, к сожалению, все возможности, которыми мог самостоятельно располагать Военный Совет фронта, исчерпаны и оказались недостаточными в условиях сложившейся обстановки". Тогда в переговоры вступил сам Сталин.

"Ваше предложение об отводе войск на рубеж известной Вам реки мне кажется опасным". Предлагалось, создав ударный кулак из 5-6 дивизий, "повести отчаянные атаки на конотопскую группу противника во взаимодействии с Брянским фронтом", а также "немедленно организовать оборонительный рубеж на р. Псел. После всего этого начать эвакуацию Киева... закрепиться на восточном берегу Днепра. Перестать, наконец, заниматься исканием рубежей для отступления, а искать пути сопротивления" (с. 325-326){9}.

Казалось бы, все верно. Сталин предупреждает: отступать без подготовленных тыловых рубежей обороны опасно. Правда, неясно, кто виноват в том, что они не готовились, ведь Гудериан наступал на юг с августа, да и дивизии группы армий "Юг" давно стояли у днепровских переправ. Верховный Главнокомандующий предложил сначала создать оборонительный рубеж, задержав Гудериана "отчаянными" атаками, а затем отойти на восточный берег Днепра и там закрепиться. План мог бы быть приемлемым, если бы имелись время для организации тылового рубежа и эти самые 5-6 дивизий, способные задержать наступление противника. Сталин предлагал то, что в сложившейся ситуации осуществить было уже невозможно.

Невольно всплывает аналогия со знаменитым советом в Филях, где Кутузов принял свое историческое решение об отходе. А положение русской армии после Бородинского сражения, казалось, было прочным. Но Кутузов отступил не потому, что ему не жалко было Москвы, а потому, что мудро рассудил: выиграть войну можно, лишь сохранив армию. Сталину же хотелось сохранить все разом - войска, Киев, престиж. Он рассчитывал на мифические "отчаянные" атаки. Кутузов же высчитывал свои шансы не как игрок, ставящий все на одну карту, а как полководец-аналитик. Решение в Филях 1812 г. и решение в Кремле 1941 г. примеры разного уровня анализа проблемы, счета вариантов. Сталин в очередной раз за 1941 г. оказался не на высоте.

Прибывший на место С.М. Буденного С.К. Тимошенко в отличие от прежнего главкома не сразу сумел правильно оценить обстановку. Его вывод сводился к тому, что "мероприятия, проводимые генералом Кирпоносом, не преследуют решительных целей для нанесения удара в направлении Ромн, где противник слабее". Через несколько дней, под напором фактов, он изменил свое мнение, только для восприятия этих фактов не требовалось маршальского звания. Хватило бы и капитанского опыта.

Сам М.П. Кирпонос в эти дни совсем потерял себя. Он разрывался между пониманием угрозы фронту и необходимостью оправдываться из-за обвинений в панических настроениях. Ему фатально недоставало воли принципиально отстаивать свою оценку ситуации. Демарши в Ставку от 7 и 11 сентября делались во многом под давлением нового начштаба фронта генерал-майора В.И. Туликова, личности яркой, волевой, с обостренным чувством опасности и хорошими аналитическими способностями. Будучи военным атташе в Берлине, он неоднократно слал в Москву предупреждения о надвигающейся войне, что даже вызвало недовольство Берии. (В своей резолюции он обыграл фамилию атташе. Но тупость проявило как раз сановное начальство с благополучными фамилиями.) И вновь Тупиков сигнализировал об опасности, теперь применительно к Юго-Западному фронту. И опять кремлевские вожди его не слышали. Кирпонос же гнулся между двумя волевыми полюсами. Попросив отвода войск у Шапошникова, он в разговоре со Сталиным, после его заключительного требования перестать искать рубежи для отступления, вдруг забил отбой: "У нас мысли об отводе войск не было" (Тупиков, слушая Кирпоноса, схватился за голову). На что Сталин резонно заметил: "Предложение об отводе войск Юго-Западного фронта исходит от Вас и Буденного" (с. 326, 327){9}.

14 сентября В.И. Тупиков По собственной инициативе направил телеграмму начальнику Генштаба и начальнику штаба главкома Юго-Западного направления, в которой, вновь охарактеризовав критическое положение фронта, высказался за немедленный отход. Учитывая разницу в чинах и служебном положении, телеграмма Б.М. Шапошникову заканчивалась довольно "вызывающе": "Начало понятной Вам катастрофы - дело пары дней".

Реакция Шапошникова была по-большевистски смелой. "Генерал-майор Тупиков... предоставил в Генштаб паническое донесение, - обрушился в ответе командованию фронта Шапошников. - Обстановка, наоборот, требует сохранения исключительного хладнокровия и выдержки... Надо заставить (!) Кузнецова и Потапова прекратить отход. Надо внушить (!) всему составу фронта необходимость упорно драться, не оглядываясь назад. Необходимо неуклонно выполнять указания т. Сталина" (с. 182){2}. Увы, начальник Генерального штаба в эти решающие для Юго-Западного фронта дни не поднимался выше уровня плохого парткома на стройплощадке.

Но обстановка на фронте уже не зависела от указаний тов. Сталина. 15 сентября танки противника перерезали горловину у Лохвицы и Лубен. В окружение попали четыре армии - 5-я, 21-я, 26-я и 37-я. Но даже в этих условиях Ставка дала разрешение на отход лишь в ночь на 18 сентября, когда противник укрепил стенки кольца, да и то только с Киевского выступа на западном берегу Днепра. Кирпонос стал готовить войска к прорыву, так и не получив приказа на отход по всей форме (штаб Юго-Западного направления разрешил сделать это 16 сентября, но устно, через Баграмяна, который в тот момент оказался у Тимошенко). Время было упущено. Правда, хладнокровный Шапошников послал ободряющее (и издевательское по существу) указание следующего содержания: "Больше решительности и спокойствия. Успех обеспечен... Пробивайтесь... на Лохвицу, Ромны" (с. 197){2}. 19 сентября 37-я армия оставила Киев. В этот момент немецкие дивизии уже рассекали боевые порядки 26-й и 37-й армий. 20 сентября они были разрезаны на три "котла", а 5-я и 21-я армии, разделившись на отдельные группы, стали самостоятельно пробиваться на восток. Остальное было делом судьбы.