В дебрях Центральной Азии (записки кладоискателя) - Владимир Обручев

— Нет, люди здесь никогда не жили, — ответил один из калмыков. — Эти здания, башни, улицы, дворцы — всё это творения нечистых духов подземного мира. Мы живём близко и слышим, как эти духи воют и плачут, когда бушует ветер в зимнюю ночь.

— Ну, вот видишь, Фома, — заявил Лобсын. — Я вчера уже сказал тебе, что это нечистые духи сделали подобие людского города.

Неудача наших раскопок согласовывалась с объяснением калмыков.

Мы, конечно, угостили приезжих чаем и баурсаками, не поскупились даже на несколько кусочков сахара.

После угощения я вспомнил, что мы привезли с собой мешок чёрных камней из города, чтобы попробовать, не уголь ли это. Я принёс из палатки несколько кусков, показал их калмыкам и спросил, что это такое, знают ли они, что этих камней много в городе?

— Это мы знаем, — ответили они, — это горючий камень, такой же, как тот, который китайцы копают в Темиртаме. Но мы его не употребляем, он очень сильно дымит и воняет, когда горит в юрте; видно, что это тоже творение нечистых духов.

Я положил куски на костёр. Они очень скоро вспыхнули, загорелись длинным пламенем с густым чёрным дымом и при этом сами стали плавиться и растекаться. Запах дыма действительно был неприятный, но как топливо в печах этот уголь, конечно, годился. Я сказал это калмыкам.

— В нечистом городе этого камня немного, — ответил один из них, — а до Чугучака отсюда далеко. Если тебе нужен такой камень — копай его в Темиртаме, там его много, а возить в город гораздо ближе.

— А вот у южного подножия Джаира, недалеко от брода Тас-Уткель на реке Манас такого земляного угля целые горы, — сказал другой.

— Верно, верно, — подтвердил первый, — и там из этих холмов течёт что-то жидкое чёрное, вроде масла. Его наши ламы собирают для лекарства. Оно так же горит и воняет, как этот камень.

Лобсына это сообщение очень заинтересовало, и он расспросил гостей, как туда проехать. Оказалось, что до этой местности хороший день пути, а оттуда до Чугучака через Джаир всего 5–6 дней, т. е. даже ближе, чем от нашей стоянки на реке Дям.

— Ну, вот, Фома, — сказал Лобсын, когда гости уехали, получив обещание, что мы сегодня же оставим их зимовку — поедем теперь туда. Здесь в этом нечистом городе мы никаких кладов не нашли, только зря копали и время потеряли. Посмотрим там горы чёрного камня и чёрное масло — ведь это тоже клады. Горючий камень будем возить в Чугучак продавать и масло тоже.

Я, конечно, согласился. Времени у нас было ещё много, а неудачу раскопок возместить находкой чего-нибудь интересного, конечно, было заманчиво. Переждав жаркие часы, мы свернули свой стан и поехали. Лобсын повёл нас через луга и рощи долины Дяма прямо к её правому берегу, где, по указанию калмыков, в крутом обрыве был удобный подъём по глубокому оврагу. Поднявшись, мы очутились опять на чёрной щебневой Гоби; но здесь она была не так широка, как севернее, и через полчаса езды мы миновали её; начались заросли чия, кусты, кое-где рощицы, перемежаясь с сухими руслами.

— Это — низовье реки Дарбуты, — сказал Лобсын, — той самой речки, в верховьях которой стоят мои юрты и первый золотой рудник, где мы с тобой были. Эта речка течёт по всему Джаиру, сначала поперёк, а потом вдоль, и тут, выйдя из гор в Гоби, разливается по рукавам и пропадает. Вода здесь бывает только весной, когда снег тает, но ключи попадаются, и колодцы есть.

По такой местности мы к вечеру прошли до озера Айранкуль у восточного конца Джаира и остановились на его берегу, выбрав чистую площадку возле залива, окаймлённого большими зарослями тростника.

Вода в озере была пресная; в него впадала река Манас, знакомая нам по поездке в Урумчи; там это был могучий поток, через который брод был возможен только рано утром. Но на длинном пути поперёк широкой Джунгарской впадины он потерял много воды и впадал в озеро в виде небольшой реки. Но при этом небольшом притоке вода в озере должна была непременно стать хотя бы солоноватой, если бы не было стока в виде речки, текущей из этого озера дальше и впадающей в то же озеро Айрыкнур, в котором кончается река Дям. Это Лобсын узнал от калмыков, расспрашивая их о дороге к горам угля и масла.

На воде не видно было плавающих птиц, хотя из зарослей по временам доносилось кряканье уток. Очевидно, они уже сидели в гнёздах и выплывали на открытое место только рано утром. Зато в воде мальчики обнаружили много мелкой рыбы, и им удалось поймать с помощью мешка несколько штук. Я предложил было сварить уху, но Лобсын запротестовал — монголы не ловят и не едят рыбу. Мне пришлось поджарить рыбок, наткнув их на палочки, как шашлык; они оказались вкусными, но очень костлявыми.

После душных вечеров в роще у развалин, которые до полуночи дышали жаром, ночлег на берегу озера был очень приятен. Выплыла луна в начале ущерба, и вдоль всего залива потянулась серебристая лента вдаль. Лёгкий ветерок шелестел в камышах, окаймлявших тёмными стенками водную гладь, поднимая на ней мелкую рябь, и вся лента дрожала и переливалась. В зарослях порой крякали утки, а с холмов подножия Джаира, позади палатки, иногда доносилось заунывное завывание волка, на которое наши лошади, привязанные вблизи и жевавшие с аппетитом зелёный тростник, отвечали всхрапываньем. Где-то далеко чуть слышно кричала сплюшка, а ближе на озере ухала выпь. По небу в стороне от луны медленно плыла широкая пелена мелко-курчавых облаков, похожая на распластанную шкуру белой мерлушки. Мальчики после ужина скоро улеглись в палатке и что-то шёпотом рассказывали друг другу, пока не уснули, а я и Лобсын долго ещё сидели у потухшего огонька и любовались красотой тихой ночи на берегу озера. Собака, лежавшая вблизи лошадей, растянувшись и положив голову на передние лапы, избавляла нас от караула. При малейшей тревоге она подала бы сигнал, и Лобсын, по привычке спавший очень чутко, проснулся бы сразу.

Утром мы с сожалением расстались с этой стоянкой и поехали по горной тропе, вдоль подножия Джаира, на запад. Слева всё время, то отступая, то приближаясь к самой тропе, тянулись высокие заросли тростника, скрывавшие от взора русло реки Манас; кое-где среди них выдвигались отдельные деревья. Справа поднимались откосы невысокой террасы, представлявшей Чёрную Гоби, усыпанную щебнем и галькой; она уходила до высот Джаира, ограничивавших горизонт своими скалистыми голыми грядами.

Часа через два русло реки и заросли отступили подальше от тропы, и теперь слева от неё расстилались то голые площади такыров с серой почвой из глины, разбитой тонкими трещинами, гладкой и твёрдой, как паркет, то песчаные холмы, поросшие кустами тамариска; на некоторых тамариск уже засох, а самые холмы разрушались.