Дитя мрака - Андерс Рослунд

Лео взял ее за плечо, осторожно повел к двум окнам с видом на школьный двор и небольшой переулок и показал на дым, поднимавшийся от асфальта.

Мы мечемся, как крысы в темноте.

Эверт Гренс, злой, напуганный, взмахнул рукой, показывая на дымовые стены:

— Этими окаянными кострами они помогают убийце.

Комиссар понимал, что они проиграли, что находятся в смертельной опасности и должны за несколько минут отыскать выход. Он опять взмахнул рукой, когда ближайший к нему полицейский показал на выемку в потолке.

Выход.

Лестница над головой вмонтирована в узкую круглую цементную трубу.

Гренс подпрыгнул, вытянув руки, уцепился за нижнюю ступеньку и стал подтягивать вверх свое грузное тело, а двое полицейских старались приподнять его. Тяжело дыша, он продвигался в узком пространстве, опираясь на скользкие металлические скобы, грудь свело судорогой, но он уже одолел пять-шесть метров, когда послышался резкий звук.

Короткий хлопок пистолетного выстрела.

Единственный выстрел.

Из полицейского оружия.

Он замер. Надо вернуться. Надо опять спуститься вниз.

Нащупав ногой нижнюю ступеньку, он почувствовал какую-то помеху. Обернулся и увидел, что следом за ним, отчаянно кашляя, поднимается один из полицейских, а внизу наползает иссиня-черный дым.

Назад уже не повернешь.

Лео по-прежнему держал ее за плечо, он был возбужден и улыбался, нервно потирая ладонью подбородок. Они ждали у большого окна Фридхемской школы, свет уличных фонарей красиво играл на снегу. Школьный двор был пуст, жилые дома вокруг без признаков жизни.

Внезапно крышка одного из канализационных колодцев посреди асфальта сдвинулась, оттуда повалил густой дым, заполонивший чуть не весь двор.

Мужчина в форме и белой каске выбрался наружу, дым повалил еще гуще, затем вылезли трое людей. Все они, кашляя, стащили с себя каски и сели прямо на тротуар, а вокруг уже толпились любопытные, хотели посмотреть, что за чернота ползет из дыры в земле, и гардины на окнах колыхались, двигались — встревоженные жильцы тоже пытались понять, что происходит.

Настоящее время

четверг, 9 января, 15:30

церковь Святой Клары

В большой церкви становится холодно, зима проникает внутрь, вместе с вечерним мраком снаружи крепчает мороз.

Несколько минут назад девочка обернулась.

Ей нельзя там оставаться.

Фраза, повторенная дважды.

Сильвия слышит ее дыхание. Глубокие вздохи, которые словно бы учащаются, становятся все возбужденнее.

Слова так и витают в пространстве между ними.

Это не начало диалога. И даже не попытка общения. Скорее она обронила свою фразу, ни к кому не обращаясь, чтобы сказанное растаяло в воздухе.

Обе сидят молча.

Она по-прежнему ждет. Другого способа нет.

Она не хочет пугать ее, просто сидит рядом, показывая, что никуда не уйдет, сколько бы ни длилось молчание, она знает, так надо, ведь как-никак сама была одной из них.

Руки девочки, по-прежнему напряженные, суставы белые, будто она готова драться, или бежать, или просто разбиться вдребезги.

Сестра милосердия берет стаканчик с соком, который стоит перед ними на деревянной полочке, где обычно лежат раскрытая Библия и Псалтырь. Пьет предназначенное для девочки. Напиток тепловатый, чуть забродивший и не особенно вкусный, но все-таки еще немножко сближает.

— Кому нельзя оставаться?

Голос у Сильвии тихий, дружелюбный. Она снова тянется за стаканчиком, снова пьет. Потом впервые бросает взгляд на девочку.

Такая юная, такая хрупкая.

Лица она пока не видит, но видит то, что пытался описать взволнованный Джордж: грязную красную куртку, тонкую юбку, двое штанов разной длины, слой сажи.

Вдобавок сильный запах — девочка бездомная, и давно. Тем не менее Сильвия уверена, что никогда раньше ее не видела. Ее работа — встречаться с ними, однако эта девочка никогда не слонялась в центре Стокгольма — ни возле церкви, ни на площади Сергельсторг, ни в окрестностях Дроттнинггатан и Центрального вокзала.

Она из какой-то другой части города.

А может, из другой части страны.

Пассивная, растерянная. Не совсем отрешенная, но почти. Вроде как в шоке. Возраст — меньше восемнадцати. Сестра милосердия понимает, выбора нет, придется связаться с ведомством по делам несовершеннолетних. Необщительная девочка нуждается в опеке.

Шаги по каменному полу, Сильвия краем глаза видит священника — молодой, недавно назначенный, он пытается поймать ее взгляд: нужна ли помощь? Сильвия качает головой: спасибо, не сейчас. Хрупкий контакт нарушать нельзя, не сейчас.

Деревянная скамья слегка вибрирует. Дыхание девочки все учащается, она едва не захлебывается, и Сильвия протягивает руку, мягко кладет ее на худенькое плечо.

Девочка вздрагивает, как от удара, сжимается в комок, дрожь не утихает.

Сильвия не убирает руку, повторяет вопрос:

— Кому?

Куртка холодная, рукав у плеча протерт чуть не до дыр.

— Кому нельзя оставаться?

Ранее

19 часов назад

За открытым окном полицейского управления густеет мрак. Высунувшись наружу, Эверт Гренс услышал негромкий бой часов Кунгсхольмской церкви, ветер донес два коротких удара за несколько сотен метров. Должно быть, половина девятого.

В комнате сильно пахло дымом.

Они сняли комбинезоны, но не успели ни сменить белье, ни даже принять душ. Кожа, волосы, дыхание — все пропахло дымом, въедливым, неистребимым, и даже здесь, в собственном кабинете Гренса, спасу не было от любопытных.

— Оставь дверь открытой.

Ларс Огестам сидел на том же диване для посетителей, что и Свен Сундквист, но на другом конце, нарочито подальше от источника вони.

— Захочу и закрою, черт возьми!

Казалось, в комнате ощутимо блуждает сила, власть, недоумевающая, как ей распределиться, а может, и перераспределиться, иной раз случается и такое, вот в чем дело.

— Не знаю, Гренс, возможно, ты не замечаешь, но от вас обоих воняет.

Свен Сундквист беспокойно поерзал на мягком диване, глядя на напряженные плечи Огестама, на безучастную спину Гренса и понимая, что это — начало спора, в котором комиссар потерпит поражение. Так бывало нечасто, но Эверт далек от душевного равновесия, нервы у него на пределе, он, как никогда, агрессивен, даже ближайшие сотрудники раньше не видели его таким. Словно и сила его, и авторитет улетучились в тот миг, когда он впервые услышал про обострение у Анни. Раздетый, перепуганный, он был сам не свой и судил сгоряча.

Прокурор вскочил с дивана и принялся сновать по кабинету, наигранно спокойным голосом он обращался к Гренсу, буравя взглядом его затылок:

— Я обеспечил тебе разрешение.

На улице гулял ветер, задувал в открытое окно.

— Надеялся на тебя, на твою интуицию и чутье.

Эверт Гренс обернулся. Свен явственно почувствовал злость, проступившую в складках на его лице, на левом виске запульсировала жилка, он некрасиво поджал губы, не желая отвечать.

— Гренс, тебе предоставили отряд быстрого реагирования. Людей, их опыт, снаряжение. Восемьдесят человек, чтобы найти убийцу. — Расхаживая по кабинету, Огестам поднял палец. — Ты блокировал полквартала в центре Стокгольма. — Теперь уже два пальца угрожающе наставлены на пожилого мужчину. — Тебе…

Эверт Гренс шагнул вперед:

— Ты в моем кабинете!

— …тебе предоставили все, что только можно. — Три пальца. — Итак, Гренс… где убийца?

Большой, грузный комиссар криминальной полиции и заметно меньший ростом, субтильный помощник главного прокурора смотрели друг на друга если не с ненавистью, то, по крайней мере, с неприязнью.

Эверт Гренс сделал еще шаг вперед:

— Под землей.

Они держали дистанцию. Огестам продолжал смотреть на комиссара, хотел ответить, но Гренс добавил:

— В самом прямом смысле. — Рот все так же кривился в злой гримасе, Гренс готов был испепелить угрожающе поднятые пальцы, костюм с галстуком под цвет, тщательно причесанные волосы. — Там, где ты никогда не бывал.

Лео лег на пол, успокоился, впервые с тех пор, как распахнул дверь их комнаты и крикнул ей, чтобы она поспешила. Янника провела рукой по его волосам, в глубине своего существа она чувствовала тепло и доверие, не часто он позволял ей гладить свой лоб, свои щеки.

Оба долго стояли у большого окна, смотрели на двор Фридхемской школы и обычно тихие улочки, которые у них на глазах заволакивало иссиня-черным дымом, на усталые, кашляющие фигуры в белых касках, вылезавшие из колодца. Все это время Лео был напряжен, но держал себя под контролем; запалив костер, он нанес ответный удар, в темноте сжимал ее руку, заставлял ползти по полуметровому проходу, защищал ее, а она, пока они стояли здесь, наблюдали за происходящим, рискнула на минутку закрыть глаза и опереться на его плечо, меж тем как дым рассеялся и люди разошлись. Они сумели уйти. Скрылись. Однако ж он словно бы не мог остановиться. Его маниакальное состояние еще не насытилось гонкой и возбуждением. Когда они снова спустились в нижний коридор здания, на склад, где уже побывали, Лео бессвязно бормотал, бросался на стены и непрерывно дрожал, как никогда.