Дитя мрака - Андерс Рослунд

Эверт Гренс проводил взглядом немецкого комиссара, который пошел к выходу, потом пристально посмотрел на Огестама и улыбнулся (ничего не скажешь, уладил дело!), уверенный, что опытный следователь из Федерального управления не для того летел на север, чтобы оставить последнее слово за молодым прокурором.

— Wenn Sie nur zugehört hätten. — Бауэр говорил на ходу, спиной к ним.

— Простите?

— Если бы вы только послушали. Тогда бы поняли. — Хорст Бауэр говорил по-немецки и смотрел на Огестама. — Что у вас вовсе не предварительное расследование по подозрению в торговле людьми.

— Was denken Sie?[7] — Ларс Огестам ответил тоже по-немецки, на языке, которого не понимали ни Гренс, ни Сундквист, ни Херманссон.

— Я имею в виду, что речь идет максимум о самовольных действиях в отношении детей. — Бауэр остановился на пороге. — Тоже преступление, конечно, но не столь тяжкое. И без моего содействия, друг мой, обвинять вам будет некого. Не так ли?

Огестам молча, с сомнением глядел на немецкого гостя.

Эверт Гренс опять улыбнулся, еще шире. Этот немец по-товарищески импонировал ему, редкий случай, но Бауэр сумел завоевать его симпатию.

— Кроме того, молчание, может быть, и несколько против правил, но сорок три ребенка от этого только выиграют.

Ларс Огестам по-прежнему сомневался, искал выход, чтобы и престиж не уронить, и проявить уступчивость. Марианна Херманссон точно знала. Ей уже случалось в трудные минуты подтолкнуть прокурора к нужным решениям, не потеряв лица.

— Ларс?

— Да?

— Может, вам лучше выйти на минутку и обсудить ваши проблемы с глазу на глаз?

Гренс отыскал на полке за письменным столом кассету с песнями Сив и начал медленно покачиваться, когда музыка заполнила комнату. Свен Сундквист сидел на диване, дремал, мысленно встречал Юнаса после футбольной тренировки, на которую утром обещал прийти и которая давным-давно закончилась. Марианна Херманссон нервно расхаживала взад-вперед; это было самое крупное самостоятельное расследование, которое ей доверили, и она рассчитывала довести его до конца.

Через десять минут Огестам без стука открыл дверь и вошел, вместе с немецким комиссаром.

— Все, о чем будет говорить комиссар Бауэр, должно остаться под строжайшим секретом и не выйдет за пределы этой комнаты. Ни в коем случае.

Эверт Гренс улыбнулся в третий раз (опытный комиссар всегда победит зеленого прокурора), выключил музыку и сел за письменный стол. Кивнул Херманссон и Бауэру и, откинувшись на спинку стула, приготовился выслушать весьма примечательную историю, в которую оказался втянут, когда полтора суток назад у него зазвонил телефон.

— Две недели назад охрана автостоянки аэропорта Франкфурта-на-Майне обнаружила брошенный, неправильно припаркованный автобус. — Хорст Бауэр остановился посреди комнаты и оглядел каждого из присутствующих, давая понять, что говорит только для них. — А четырнадцатью часами раньше тридцать девять детей, говорящих по-румынски, в возрасте от пяти до шестнадцати лет, растерянные, без сопровождения взрослых, были найдены в зале ожидания Главного франкфуртского вокзала.

Гренсу он по-прежнему импонировал. Ему довелось видеть и слышать множество полицейских, которые действовали совсем не так, выбирали наугад одного слушателя и сверлили его взглядом, а все остальные чувствовали себя лишними.

— С помощью детей нам удалось установить личность одного из трех сопровождающих, которых указали дети, просмотрев записи с камер наблюдения в аэропорту. Мужчина, румынский гражданин, сорок два года. С тех пор мы тесно сотрудничали с румынской полицией, румынскими властями, румынскими политиками. Но только получив информацию о подобных эпизодах в Риме и Осло, мы оценили масштаб происходящего. Пропали еще восемьдесят четыре ребенка. Неделей позже поступило сообщение, что двадцать восемь детей взяты под опеку в Копенгагене. А теперь, без малого двое суток назад, сорок три ребенка были доставлены сюда, в полицейское управление.

Марианна Херманссон рассеянно кивнула.

Она снова видела детей, которые, скорчившись, сидели у стен коридора, когда она пришла на работу. Видела, как Надя закатала рукава комбинезона, обнажив пятнадцать прямых вспухших шрамов. Видела двенадцатилетнего мальчика на кухонном полу семейного приюта в Викшё, кусающего полотенце, которое сунули ему в рот.

— В Бухаресте сотни бездомных уличных детей. Значительно больше, чем здесь, в Стокгольме, и значительно больше, чем в моем родном Франкфурте. Это не новость. Мы знали об этом и на протяжении многих лет не раз критиковали на международном уровне. Кроме того, ежегодно добрая тысяча румынских детей обнаруживается в других странах. Проданные родителями, чтобы стать попрошайками, ворами, проститутками. Когда таких детей находят, их отправляют обратно в Румынию. Но пять автобусов с малолетками, которых спешно высаживали и бросали на произвол судьбы, — я никогда не видел ничего подобного и ни о чем подобном не слышал.

Бауэр открыл портфель. Разложил на полу девять фотографий с камер наблюдения в больших аэропортах, те самые, какие раньше раскладывал на письменном столе Херманссон.

Восемь крупнозернистых черно-белых фотографий по кругу, девятую — в центр круга.

— Нам также известно, что в последнее время румынские власти инициировали несколько проектов социального характера, касающихся бездомных детей, которых они до сих пор игнорировали. Проблема в том, что румынские власти действуют так же, как немцы, шведы и многие другие европейские соседи, — передают дело в руки частных консалтингов.

Он опустился на колени, не обращая внимания на грязный пол.

— Доринел Кирою.

Снимок в центре, лицо мужчины.

— Сорокадвухлетний румынский гражданин, о котором я говорил раньше. — Бауэр снова порылся в портфеле, достал цветную брошюру на дорогой, глянцевой бумаге. — Доринел Кирою. На сей раз не черно-белый и не в ожидании самолета.

Костюм и галстук. Белые зубы и загорелая кожа. Улыбается профессиональному фотографу.

— Фото с презентации консалтинговой фирмы «Child Global Foundation», сделанное, когда румынские власти поручили им реабилитацию двухсот бездомных бухарестских детей.

Лицо, которое должно было внушать доверие, когда бездомные дети стали источником наживы.

— Румынские власти оплачивают услуги целого ряда частных консалтинговых компаний, большинство наверняка работают замечательно и, вероятно, вправду улучшают положение бездомных детей. Но это улыбающееся лицо из глянцевой брошюры «Child Global Foundation» оказалось обманом.

Он положил брошюру рядом с черно-белыми фотографиями.

Реальность и ложь.

— «Child Global Foundation» получила солидные ассигнования — по десять тысяч евро на ребенка. Всего миллион девятьсот сорок тысяч евро на сто девяносто четыре ребенка. Румынское правительство полагало эту сумму достаточной, чтобы закрыть проблему.

Голос у Бауэра был довольно высокий, но звучал не монотонно. Он говорил, а Гренс, Сундквист, Херманссон и Огестам сидели и слушали. Когда он в третий раз слазил в портфель и разложил на полу счета, квитанции, свидетельства о регистрации, слышен был только ветер за темным окном.

— Доринел Кирою и восемь его подельников раскошелились на двадцать пять тысяч евро, чтобы купить пять подержанных автобусов. Тысячу евро они уплатили за двести комбинезонов разных размеров. Одиннадцать тысяч — за билеты на самолет, горючее, еду.

Он шагнул к стене в поисках места для последнего документа.

Обыкновенная таблица из обыкновенной бухгалтерской программы, распечатка с одного из ныне конфискованных компьютеров фонда «Child Global Foundation».

Простенькая программа, в одной колонке доходы, в другой — расходы, такими пользуются обычные предприятия при продаже зубной пасты, стульев или картофеля.

Но здесь речь шла о других продуктах.

О детях.

О детях, которые никому не нужны.

— Избавиться от ста девяноста четырех детей в пяти городах стоило тридцать семь тысяч евро. Месяц-другой работы — и барыш в миллион девятьсот три тысячи евро. Без малого двести тысяч евро на нос! В Румынии большинство глав семей не зарабатывают столько за всю жизнь.

Хорст Бауэр отряхнул брюки от пыли. Он старался говорить спокойно и без эмоций, отчет полицейского о ходе расследования.

Однако тут он не выдержал.

— Великолепно, а? — Он всплеснул руками, немецкий акцент усилился. — Способы наживы на детях, на которых нам плевать, особенно виртуозны там, где проблема стоит крайне остро.

Марианна Херманссон снова была в Викшё, где приемный отец запихнул полотенце в рот румынскому мальчику и сравнивал его с шведскими детьми, с которыми работал много лет, с детьми, что подвергались сексуальному насилию, продавали себя, употребляли наркотики, жили в туннелях и парках Стокгольма.