Дитя мрака - Андерс Рослунд
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я иду к тебе, к нему, в ваш мир.
На глаз этак восемьдесят квадратных метров, подумал Гренс. Но ему незачем осматривать все. Достаточно ее комнаты, она хотя и не жила там больше двух лет, но это по-прежнему комната четырнадцатилетней девочки, вероятно не тронутая с тех самых пор, как она ушла.
Он вошел, немного постоял на толстом светлом ковре. Кровать с большими подушками и двумя рядами плюшевых мишек, письменный стол с компьютером, уже не слишком современным, продолговатое зеркало в золоченой раме над туалетным столиком, темные гардины задернуты и закрывают вид на задний двор, белый от снега. Она оставила теплый, уютный мир девичьей комнаты и, если догадка Гренса верна, давно уже по-взрослому боролась за выживание в темных туннелях. Комната ждала человека, которого больше не было, человека, который повзрослел больше, чем его окружение, и никогда больше не вернется, не возобновит ту жизнь, которая навеки канула в прошлое.
Тебе некуда бежать, даже сюда ты не можешь вернуться.
Он подошел к зеркалу и туалетному столику, поднял пальцами в пластиковых перчатках пилочку для ногтей, покрытую чешуйками кожи, потом щетку, в которой остались ее длинные темные волоски.
Повернулся к письменному столу, отсоединил клавиатуру от компьютера.
Разворошил аккуратно застланную постель, нашел пару надеванных трусиков, засунутых между спинкой кровати и стеной.
Каждую находку положил в отдельный пластиковый пакет.
На теле твоей мамы была слюна.
Эверт Гренс покинул комнату, что когда-то была для девочки целым миром, обошел остальные помещения квартиры, такой обыкновенной, но уже безжизненной.
Поцелуй.
Он спустил воду в туалете, промыл сливное отверстие в душе, чтобы отсрочить запах, который воцарится здесь вскоре после того, как вода высохнет. Позаботился о мясном фарше, который, похоже, предназначался на обед и должен был оттаять, а теперь плавал на столе в собственном соку. Полил цветы на шести окнах, понимая, что через несколько дней они начнут сохнуть.
Твой поцелуй.
Он видел, как одно из темных окон квартиры Лиз Педерсен медленно исчезало в зеркале заднего вида. Утренний поток автомобилей на Рингвеген двигался рывками, и на перекрестке с Хурнсгатан он почувствовал усталость и поехал прямо, чтобы по Лундагатан и Хёгалидсгатан, минуя нервных велосипедистов, выиграть минуту-другую в веренице автобусов к Лонгхольмсгатан.
— Комиссар Гренс?
— Как она?
Он находился посередине моста Вестербру, когда сигналы его мобильника дошли до медсестры в одном из многочисленных коридоров Софиахеммет.
— Без изменений.
— Без изменений?
— Так же, как и час назад.
Он хотел отключить связь, но медсестра продолжила напряженным голосом:
— Комиссар Гренс?
— Да?
— Со вчерашнего вечера вы звоните каждый час. Тринадцать раз за тринадцать часов. Хотя я обещала сообщить вам, если что-то изменится.
— Да?
— Я понимаю, вы тревожитесь, господин Гренс. Но ваши звонки… вы ведь звоните только ради себя. Они не влияют на самочувствие вашей жены.
Кунгсбру как вытянутая белая рука между Кунгсхольмом и Нормальмом, мягкий снег укрывал обычно жесткую и безликую магистраль. Он припарковал автомобиль возле высокого дома, на седьмом этаже которого размещалась прокуратура, заметил неподалеку крутой джип Огестама, такие приобретают нувориши.
Огестам был на месте. Гренс надеялся, что так и будет.
Лифт был весь в зеркалах, и комиссар повернулся спиной к собственному отражению, которое смотрело на него. Мужчина под шестьдесят, грузный, седой, на лице печать застарелой усталости. Весь путь наверх занял ровным счетом минуту, он был один, наедине со своими мыслями. И это невыносимо. В нем нет для этого места, он отталкивал это, отгонял прочь, а оно все равно, черт побери, приблизилось вплотную, и ему пришлось взяться за мобильник, позвонить кому-нибудь, кто не был им самим. Сначала он набрал номер Анни, Софиахеммет, снова услышал голос медсестры и отключился, не сказав ни слова. Позвонил Херманссон. После завтрака в кафе с музыкальным автоматом они больше не разговаривали, у него не было времени или он просто доверял ей и в глубине души знал, что она ведет расследование дела о сорока трех ребятишках не хуже любого другого. Молодая, умная, всего год в должности инспектора и пять лет в полиции, у него самого продвижение по службе шло куда медленнее. Она не отвечала, а эсэмэску он оставлять не стал, плоховато усвоил, как это делается. Но потом позвонил еще раз, оставил голосовое сообщение: попросил связаться с ним.
— У тебя усталый вид.
Молодой помощник главного прокурора сидел за блестящим письменным столом в кабинете, за окном которого открывалась панорама столицы, и старался выглядеть участливым и солидным.
— У меня нет времени на чепуху.
— Я слышал от Сундквиста, что у тебя… некоторые сложности в личной жизни.
Гренс терпеть не мог этого лощеного типа, с самой первой встречи, и никогда не пытался это скрывать.
— Тебя это не касается.
— Как себя чувствует…
— Я на работе. И хочу говорить о работе. Если у тебя есть время послушать. Итак?
Ларс Огестам вздохнул. Почему-то он каждый раз забывал, что разговора не получится. Он человек, а люди говорят друг с другом, и он всегда так делал и всегда сразу же понимал, что с Гренсом ничего не выйдет.
— Кофе?
— Не в твоей компании.
Прокурор вздохнул, раз и другой, потом жестом показал, что сдается.
— Слушаю.
Эверт Гренс словно бы не видел стула, предложенного Огестамом.
— Я хочу спуститься.
— Спуститься?
— В туннели.
— Как…
— Через колодец возле Крунуберга. С отрядом быстрого реагирования. Сегодня.
— С отрядом быстрого реагирования? Но ведь в метро есть своя полиция. Они всё там знают.
— В тех туннелях нет ни рельсов, ни перронов. Там черным-черно, тесно, неизведанно. Мне нужен отряд быстрого реагирования.
Ларс Огестам улыбнулся:
— Кто же, по-твоему, Гренс, даст тебе разрешение?
— Отряд быстрого реагирования. И я сделаю это сегодня. Мне нужно восемьдесят человек.
В улыбке все больше сквозил сарказм.
— Всего лишь восемьдесят. В общей сложности?
— Верно. В полном составе. Невзвирая на выходные и сверхурочные.
Молодой прокурор покачал головой, снова улыбнулся.
— Слушай, Гренс, такие разрешения не в моей компетенции. Это прерогатива начальника губернской полиции.
На столе у Гренса лежало тридцать два незавершенных дела. А несколько часов назад появились тридцать третье — выброшенные дети — и тридцать четвертое, когда на больничной койке в кульверте обнаружили женщину.
— Черт побери, Огестам! Мы теряем время!
Он чувствовал перенапряжение еще до того, как единственный человек, которому он полностью доверял, едва не покинул его, он сжимал ее руку, крепко-крепко, чуть не раздавил.
— Мы знаем, убийца той женщины находится там!
Он и в других обстоятельствах не очень-то умел контролировать свой гнев.
— Мы знаем, ее дочь, пропавшая более двух лет назад, находится там!
Но сейчас, когда он кричал и бил кулаком по стенам кабинета помощника главного прокурора, собственная ярость напугала его. Анни, без сознания, с трубкой дыхательного аппарата во рту, Лиз Педерсен с объеденным лицом, пустая квартира, одинокие ночи на диване в полицейском управлении — все это вихрем металось в мозгу, он чувствовал, как кружится голова, как слабеют ноги, потом его обдало жаром, пот ручьем потек по спине.
Он сел на стул, который раньше упорно не замечал, подождал, в конце концов головокружение прекратилось, и он снова почувствовал собственные руки.
— Мы знаем?
Гренс сглотнул:
— Я знаю.
Комиссар размотал длинную цепочку улик, которая вела прямиком в подземелья. Отпечатки пальцев одного и того же человека, зафиксированные на теле убитой женщины, и в местах проникновения в семи разных общественных зданиях, и сегодня утром у двух подъездов с опустошенными хранилищами универсальных ключей.
— Кроме того, Огестам, они есть на лестницах колодцев, ведущих в систему туннелей вокруг всей Фридхемсплан. Под обычными чугунными крышками канализационных люков посреди асфальта.
Страх, от которого кружилась голова, исчез.
— Таким образом, наш убийца прямо под нами! — Гренс вновь смог подняться. — Он ходит как раз под полицейским управлением. Черт побери, Огестам! Под полицейским управлением!
Гренс расхаживал по кабинету, он был везде, его крупное тело занимало все свободное пространство. В конце концов прокурор устало откинулся на спинку стула, пусть агрессия уляжется.
— У тебя все?
Комиссар продолжал кружить по кабинету, не зная, куда податься, и не чувствуя желания продолжать разговор.