Камо - Илья Моисеевич Дубинский-Мухадзе

15. Сколько будет тридцать семь отнять сорок восемь? — Семьдесят, тридцать и сорок, а тридцать семь отнять сорок восемь равно семидесяти восьми. Мне сказали, что всего в России миллион кандалов, я хотел считать, но бумаги не дали, и нельзя было считать.

16. Вчера что вы за обедом ели? — Я чай пил, мясо не ел, потому что, говорят, от мертвых вырезают и на кухню посылают.

«Г. Петросов. Г. Семен Петрусев. Ателерисский Григада».

(Вышеприведенные слова написаны Тер-Петросовым под диктовку.)

17. Вы женаты? — Я не женат, сколько времени пост держу, к женщинам за границей не ходил, не хочу, только курю и вино пью. Только мало дают, стакан, а я хочу четыре бутылки в день, я говорю тому, кто приносит, чтобы сразу принес, а он мне не несет.

Понятые: Степан Егоров, Николай Мельхиорович Пончик.

Доктор Давид Иосифович Орбели.

Исполняющий должность судебного следователя Русанов.

Присутствовал товарищ прокурора (подпись).

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

На основании вышеизложенного и данных объективного исследования я заключаю, что Семен Тер-Петросянц в настоящее время страдает истерическим психозом с переходом в слабоумие.

Старший ординатор тифлисской Михайловской больницы.

Д. Орбели».

Все опять на усмотрение генерала Афанасовича. Куда ни кинь, всюду сплошная опасность: хитрости Петросянца, подвохи Кона, поношение европейских газет, кляузы соглядатаев из жандармского управления, ухмылки наместника. Разве что прибегнуть к стратегии неоднократно проверенной — повременить. Сколько удастся.

Удается до конца ноября. До созыва «Смешанного присутствия 2-го уголовного отделения Окружного суда». Долгая, трудная процедура. Чтение «скорбных листов» за полгода, затребованных из тюремной больницы; опрос девяти врачей — военных, тюремных, гражданских, показания свидетелей также весьма несхожих — доставленного из Гори Аршака Тер-Петросяна, тетки подследственного Бахчиевой, сестры Джаваиры, следователя Малиновского, прокурора Федорова, жандармского ротмистра Пиралова, надзирателей и служителей Метехского замка, артиллерийских специалистов и пиротехников — это насчет бомб и осколков в руке… В заключение новые «эксперименты» — истязания, пытки Камо зажженными папиросами, электрическим током, раскаленными стержнями, иглами, загнанными под лопатки.

Решение как бы ничейное. Смешанное присутствие «не находит возможным высказать какое-либо категорическое суждение, а посему арестанта Семена Аршакова Тер-Петросова подвергнуть наблюдению в психиатрическом отделении Михайловской больницы, сроком заранее не ограниченным».

Немного — один месяц проволочек. Двадцать первого декабря на рассвете конвой в Метехах принимает Камо. Вместе с неразлучным воробьем Васькой. Предусмотрительно меняют кандалы. Шагать неблизко. Не миновать Армянского базара, сомнительных переулков, пустырей…

В изоляторе для буйнопомешанных готова особая клетушка. С двойным запором, с частой решеткой на окне, со специально приставленным для наблюдения служителем. Снаружи у двери наряд городовых по ежедневному назначению пристава девятого участка.

Подробнейшим образом разработан порядок содержания номера тридцать восьмого — Семена Тер-Петросова. Совместными рассуждениями прокурора военного округа, прокурора судебной палаты, начальника губернского жандармского управления, полицеймейстера города Тифлиса. Посему нескромным дилетантством признается вмешательство главного врача Михайловской больницы Гурко. Не вникая, торопливо — всего лишь на третий день после водворения Петросова — доктор обращается к прокурорскому надзору, к тюремному ведомству:

«В отделение умалишенных вверенной мне больницы доставлен арестант Тер-Петросов, закованный в кандалы. Ввиду того, что это производит удручающее впечатление на больных и смущает врачей, прошу сообщить, должен ли назначенный Тер-Петросов все время испытания находиться в кандалах, и если да, то на каком основании, а ежели могут быть сняты, то прошу прислать кого следует для снятия оных».

Доктору Гурко на его опрометчивую бумагу ничего не отвечают. Даже не ставят в упрек, что действует он грубо не по правилам — через голову непосредственного начальника своего — управляющего медицинской частью гражданского ведомства на Кавказе. Увы, послабление понимается превратно.

Четырнадцатого января новая дерзость. Официальный протест прокурору окружного суда. Кандалы-де препятствуют производству надлежащего освидетельствования… Звяканье кандалов раздражает других больных, приводит их в возбуждение. И вовсе неуместное обращение к помощнику наместника по гражданской части. Неблагосклонный ответ через тифлисского полицеймейстера: «Прежнее распоряжение прокурора военного суда полностью остается в силе. Содержать в кандалах, под строжайшим надзором».

Врачи ноль внимания на резоны хранителей державных устоев. Глухи и немы к призывам: «Не цепляйтесь за профессиональные мелкие формальности. Раскаленные стержни, воздействие электрическим током небось применяете… Не суть важно, в каком состоянии Тер-Петросов сейчас. Опаснейший революционер, он совершал свои многочисленные преступления на редкость умно, продуманно, с поразительной находчивостью — за это и спрос. Престиж государственного строя требует, чтобы раз навсегда с Петросовым было покончено».

5 февраля, 12 марта, 22 апреля — напоминания, призывы, увещевания: «Когда же, наконец?!» После всей тянучки гора рождает крохотного, хиленького мышонка. Особое присутствие тифлисского окружного суда весь день двенадцатого мая так и эдак рассматривает присланные из больницы «скорбные листы», заключения психиатров. Ничего решительно не вытянуть. Может быть, инстанция более высокая? Тем более что генерал Афанасович добивается личного доклада командующему войсками Кавказского округа. По военной иерархии лицу наивысшему.

Нельзя не добиваться. В берлинском «Форвертс», в парижской «Юманите» снова отвратительные поношения. Бог знает откуда кем добытые[40] «протоколы» о терзаниях и пытках, будто бы учиненных над Петросовым в Михайловской больнице. Новые интервью с Коном…

Не считаясь с июльским адским зноем, двенадцатого числа на распорядительное заседание кавказского военноокружного суда прибывают генералы Семашко, Долгинский, Грановский. С превеликим вниманием выслушивают соображения лица наиболее осведомленного — неутомимого прокурора Афанасовича. В конечном счете все генералы постановляют: «Ни по какому случаю Тер-Петросянц из-под стражи освобожден быть не может; что касается наложенных на него кандалов, то вопрос о снятии их зависит от тифлисской администрации; если же содержание Тер-Петросянца в Михайловской тифлисской больнице представляется неудобным, то не имеется препятствий к переводу его в больницу Метехского тюремного замка или тифлисский военный госпиталь. В этих заведениях вполне возможно сохранение прежнего состояния, то есть кандалов».

Начальник военного тифлисского госпиталя в скором времени сообщает управляющему медицинской частью гражданского ведомства на Кавказе, что препятствий к приему душевнобольного Тер-Петросянца не имеется…

Тогда же, с разницей в один или два дня, в дом № 15 на Экзаршской площади, Джаваире Тер-Петросян неизвестный человек приносит крохотный лоскуток. На нем микроскопическими грузинскими буковками:

«Не думаете ли вы, что я действительно сумасшедший? Я симулирую, меня мучают, страдания дальше становятся невыносимыми. Спасение в побеге, не хочу умирать в тюрьме, постарайтесь организовать побег, хочу еще поработать».

19

На этот раз посрамление властей происходит далеко от Эриванской площади — на левом берегу Куры. Уже после того как пушка на Арсенальной горе известила, что в присутственных местах — магазинах