Берлинский дневник (1940-1945) - Мария Васильчикова

Среда, 24 ноября.

Сегодня рано утром я слышала, как Мария Герсдорф с большим беспокойством что-то говорит Папa. Загорелся соседний дом. Но я так устала, что снова заснула и проснулась только часов в восемь.

К этому времени ученики Папa, проведя ночь у нас на крыше, ушли, а Мария пошла за хлебом. Вскоре она вернулась, поддерживая пожилую женщину, закутанную в белый платок. Она столкнулась с ней на углу и, всмотревшись в перемазанное копотью лицо, узнала собственную восьмидесятилетнюю мать, которая всю ночь пробиралась к ней по горящему городу. Ее квартира сгорела дотла, пожарные прибыли слишком поздно и бросились спасать расположенную по соседству больницу (что им, слава Богу, удалось); но все остальные дома на улице выгорели. Скоро появился сам Хайнц Герсдорф. Он сказал, что поспешил домой, не заходя никуда по дороге, и потому результаты налета видел лишь краем глаза, но насколько он может судить, район Унтер ден Линден (где расположено его бюро) пострадал не менее сильно, чем наш: французское и британское посольства, отель «Бристоль», Цейхгауз (арсенал), а также Вильгельмштрассе и Фридрихштрассе — везде большие разрушения.

К 11 часам утра я решила выйти и попробовать добраться до своего министерства в надежде — как выяснилось, смехотворно оптимистической броситься в горячую ванну. Надев брюки, обмотав голову шарфом и нацепив отороченные мехом защитные очки Хайнца, я пустилась в путь. Чуть только я вышла из дома, как меня окутал дым, на голову посыпался пепел. Я могла дышать только сквозь носовой платок и благословляла Хайнца за его очки.

Поначалу наша Войршштрассе выглядела еще ничего, но в одном квартале от нас, на углу Лютцовштрассе, выгорели все дома без исключения. Я пошла дальше по Лютцовштрассе и увидела, что там еще хуже; многие дома еще горели, и мне приходилось держаться середины улицы, что было не так легко из-за множества искореженных трамваев. На улицах было много народу, большинство куталось в шарфы и кашляло, осторожно пробираясь сквозь то, что осталось от каменных стен. В конце Лютцовштрассе, кварталах в четырех от моего министерства, рухнули все дома по обеим сторонам улицы, и мне пришлось перебираться на другую сторону через груды дымящегося камня, протекающих водопроводных труб и прочего мусора. До тех пор пожарных почти не было видно, но тут они работали молодцами — деловито вызволяя людей из подвалов. На площади Лютцовплац все дома сгорели. Мост через Шпрее стоял невредимый, но на другом берегу реки все дома были разрушены, стояли только наружные стены. Сквозь развалины пробиралось много автомобилей, отчаянно гудя. Какая-то женщина схватила меня за руку, крикнула, что стена шатается, и мы обе кинулись бежать. Я обратила внимание на тот самый почтовый ящик, куда я накануне бросила свое длинное письмо Татьяне; ящик стоял, но был смят в лепешку. Потом я увидела мой продовольственный магазин Краузе, вернее, то, что от него осталось. Мария попросила меня на обратном пути купить продуктов, поскольку тот магазин, в котором были зарегистрированы ее карточки, был разрушен. Но теперь и от бедного Краузе уже не было и следа..[113]

Я все еще не могла представить себе, что мое министерство тоже, возможно, пострадало, но, завернув за угол, увидела, что будка швейцара и прекрасный мраморный вход весело пылают. У ворот стояли Штремпель (видный чиновник АА) и румынский советник Вальяну, окруженные кучкой его смуглых соотечественников. Вальяну бросился мне на шею, воскликнув: «Tout a peri, aussi l'appartement des jumelles! J'emmene mon petit troupeau a la campagne, a Buckow».[114] У всех иностранных миссий теперь есть резервные резиденции за городом. Румынская миссия, чуть дальше по той же улице, действительно лежала в развалинах, как и финская. Я спросила Штремпеля, что нам делать. Он рявкнул на меня: «Вы разве не получили распоряжений на случай чрезвычайных обстоятельств?» «Разумеется, получила, — с показной смиренностью ответила я. — Нам предписано: кавычки не впадать в панику и собираться у Зигесзойле (Колонна Победы на Оси Восток-Запад), где нас погрузят на автотранспорт и вывезут из города закрыть кавычки!» Он сердито пожал плечами и повернулся ко мне спиной. Я решила пойти домой.

Зрелище бесконечных рядов сгоревших или все еще горящих зданий, наконец, проняло меня: мне сделалось жутко. Целый район, где я хорошо знала многие дома, уничтожен за одну ночь! Я пустилась бежать и бежала не останавливаясь, пока опять не очутилась на Лютцовштрассе, где рухнуло здание как раз в тот момент, когда я пробегала мимо. Пожарный что-то крикнул мне и другим прохожим, оказавшимся поблизости, я не разобрала что, мы бросились наземь, я прикрыла голову руками, а когда стих грохот очередной рушащейся стены и нас покрыло известкой и пылью, я увидела на другой стороне лужи перепачканную физиономию графа К.-К. Хотя мы с Татьяной вот уже четыре года старательно отваживали его (он неравнодушен к хорошеньким девушкам и не всегда прилично себя ведет), я, сказав себе, что в такие времена как сейчас «все люди братья», постаралась приветливо улыбнуться и воскликнула по-английски: «Hallo!» Он взглянул на меня холодно и спросил: «Kennen wir uns?»[115] Я решила, что теперь не время для формальных представлений, встала и пошла.

Дома меня ждал горячий суп. Папa взял мои защитные очки и тоже вышел на улицу поглядеть. Тут позвонил Готфрид Бисмарк и сказал, что заедет за мной в три часа. Я сказала ему, по каким улицам ехать, чтобы не застрять. Приехала на велосипеде сестра Марии, графиня Шуленбург (она замужем за двоюродным братом посла). Она живет на другом конце города, и они там, судя по всему, пострадали меньше нас. Утром к ней пришли трое рабочих вставлять новые окна взамен тех, что вылетели во время налета в августе, и хотя прошлой ночью без окон остался весь центральный Берлин, ее окна они починили.

У меня пока всего лишь одна материальная потеря: мой месячный рацион гарцского сыра. Я купила его вчера, и поскольку как запах, так и вид у него мерзкий, я выставила его за окно на наружный подоконник; утром его там не оказалось; должно быть, воздушная волна унесла его на какую-нибудь соседнюю крышу.

Когда Папa вернулся, я взяла опять очки и отправилась в наше другое бюро на Курфюрстенштрассе. Бывшее польское консульство на углу, где мы долго работали с Татьяной и Луизой Вельчек, ярко пылало, но стоящее рядом здание самого посольства выглядело нетронутым. Я проскочила мимо первого и вошла в подъезд второго, где собралась растерянная кучка людей. На лестнице сидели Адам Тротт и Лейпольдт, оба с перемазанными сажей лицами. Они провели там всю ночь, так как налет застал их на работе. Мы договорились снова встретиться там же на следующее утро в одиннадцать.