Последний порог - Андраш Беркеши

— Спасибо, господин Бернат, — сказала девушка, когда он уже взялся за ручку двери.

Незадолго до полудня Чаба вернулся домой вместе с Андреа и Эндре.

После ухода Берната Чаба попытался успокоить девушку, целовал ее, потом взял на руки и отнес на кушетку, сел рядом с нею. Андреа прижалась к нему, как большой ребенок, ищущий утешения и любви.

— Знаешь, я даже испугался, когда ты так отозвалась о Милане. Но теперь все хорошо.

— Да, — ответила Андреа. — Меня рассердило, что отец считает меня совсем глупой. Он даже забыл, что в субботу вечером представлял мне визитера. Майора Хорста Шульмайера. Так он назвал его. Я хорошо запомнила это имя... Видишь ли, Чаба, — она погладила его по щеке, — я хорошо знаю своего отца и вижу, что он опять что-то задумал. Сказал бы лучше прямо, что у него свои планы, но я не должна об этом ничего знать.

— А разве он тебе этого не объяснил? — Чаба растрепал волосы девушки. — Я расскажу тебе, в чем дело, если ты дашь мне честное слово, что будешь молчать как рыба.

— Честное слово. Вот моя рука.

Андреа выскользнула из объятий Чабы. В окно проник луч солнца, и в комнате сразу же стало веселее, даже уютнее.

— Твой отец намеревается превратить дело Милана в международный скандал. Для этого ему нужны точные, заслуживающие доверия данные. Он очень осторожен, но игра эта опасная. Дядюшка Геза человек порядочный и потому не хочет никого в это дело вмешивать. А теперь, барышня, причешитесь, и отправимся к Эндре. Этот святоша уже, наверное, на меня сердится...

Эндре Поора они застали в общежитии. Худой семинарист в очках хотя и был в неважном настроении, но очень обрадовался приходу Чабы. Они разговаривали в приемной, так как впускать посторонних в комнаты семинаристам не разрешалось. Андреа с любопытством оглядывала помещение. Комната с тремя окнами была чрезвычайно чистой, меблирована просто и строго. Девушка читала мудрые изречения евангелистов Иоанна, Матфея, Марка и не прислушивалась к разговору друзей. Вдруг она задумалась. Чаба — лютеранин, она же — католичка. Если они поженятся, то один из них должен подписать соглашение относительно религии их будущих детей. Если это сделает она, то потеряет право на религиозные таинства: на исповедь, на причастие, а когда она умрет, ее похоронят в неосвященной земле. Андреа слегка содрогнулась от этой мысли, потом пожала плечами. Представила, как над ее могилой будет молиться Эндре. Вообще-то в данный момент это не существенно, по возвращении в Венгрию она все равно не пойдет исповедоваться и не станет рассказывать, что стала любовницей Чабы. Зачем? Если бог вездесущ, он и так все знает. Он был свидетелем их любви, и уж совсем не важно, будет ли об этом знать еще и священник.

— Ступай оденься, — сказал Чаба, сжимая локоть семинаристу. — Мы подождем тебя.

Эндре встал, поправил очки, что-то пробурчал и вразвалку вышел из комнаты.

— Эндре никогда не будет военным, — сказала Андреа, глядя ему вслед.

— Тебе покажется смешным, — пояснил Чаба, — но вот он-то как раз и будет военным. Он намерен стать дивизионным капелланом.

— Дивизионным капелланом! — удивилась девушка. — Это с его-то телосложением? Поспорим, что даже я, девушка, сильнее его.

Чаба прикурил две сигареты, одну из них дал Андреа.

— Проиграешь. Ты и не представляешь, какая сила таится в этом парне. Худой, бледный, с ввалившимися щеками, плоской грудью, торчащими лопатками, он очень силен: сплошные мускулы. Да еще и выносливый, как кошка. — Чаба выглянул в окно. В саду росли на удивление высокие платаны, кроны их походили на кроны тополя. — Иногда мне кажется, — продолжал Чаба, — что душа у Эндре слабее тела. Причину этого я объяснить не могу, но такое ощущение появилось у меня еще тогда, когда мы учились в первых классах школы. Думаю, что он и сам это знает и поэтому решил стать священником, и не каким-нибудь, а дивизионным капелланом. Хочет закалить и укрепить свою волю.

Вскоре Эндре вернулся. На нем был простой темно-серый костюм семинаристов-богословов с жилетом, застегнутым доверху.

— Пошли.

Около Тиргартена они сели за столик в садике кондитерской. Чаба заказал мороженое. Солнце припекало. Чаба снял пиджак, поднял лицо к небу, чтобы оно загорало. Андреа же решила подставить солнечным лучам ноги и подняла подол платья выше колен.

— Тебе не жарко? — спросила она у Эндре. — Я бы сварилась в такой одежде.

— Я — мерзляк, — ответил Эндре, поправляя очки, — обожаю тепло.

Чаба, не открывая зажмуренных глаз, сказал:

— Тогда тебе надо стать миссионером, а не дивизионным капелланом. Уехать куда-нибудь на экватор.

— Знаешь, я уже думал об этом. И возможность такая есть.

— Но только не в Африку, — посоветовала Андреа. — Негритянки все такие безобразные.

— Для Эндре это не имеет никакого значения, — засмеялся Чаба. — Он же у нас женоненавистник.

Семинарист бросил сердитый взгляд на друга:

— Снова говоришь глупости, — и, посмотрев на девушку, добавил: — Думаешь, я женоненавистник, потому что не хожу с вами на вечеринки и не завожу знакомств с легкомысленными девицами?

— Дурак ты, будущий поп, — парировал Чаба. — Тебя послушать, так можно подумать, что я в дом терпимости хожу. — Чаба открыл глаза. — Не верь ни одному его слову, Андреа. Вообще никогда не верь попам.

Однако Андреа запомнила слова Эндре. «Если неправда, что Чаба посещает публичный дом, Эндре не сказал бы этого. Во всяком случае, я должна все выяснить до своего отъезда».

— Вчера в полдень я обедал с профессором Эккером, — внезапно сказал семинарист.

Рука Чабы, в которой он держал ложку с мороженым, застыла на полпути. Он с удивлением посмотрел на друга, потом осторожно положил мороженое в рот.

— Вот как? Ты его пригласил на обед?

— Случилось так, — объяснил Эндре, — что он захотел поговорить со мной. Позвонил мне по телефону, а я предложил ему вместе пообедать. Мы встретились в ресторане «Аист».

Эндре вытер носовым платком узкие губы.

— Что надо было от тебя Эккеру? — поинтересовался Чаба, роясь в карманах в поисках сигарет.

— Сначала мы говорили о Милане. Профессор объяснил, почему он так жалеет его и чувствует себя ответственным за случившееся. Он полагает, что Милана можно было бы спасти.

— Каким образом?

— Надо было серьезнее отнестись к его антинацистским высказываниям.

— Я к ним всегда относился очень серьезно, — сказал Чаба, закуривая. — Я и любил его потому, что он антинацист.

— Ничуть ты к ним серьезно не относился, — возразил Эндре. — Именно это и объяснил Эккер. Всех, кто серьезно относился к антинацистским настроениям Милана и не донес на него, он вовлекал в свою организацию. По мнению Эккера, Милан возглавлял одну из партийных организаций. Поддерживал непосредственную связь с Москвой.

— Вернее, с самим Сталиным, — съехидничал Чаба. — Раз в неделю он лично разговаривал со Сталиным по телефону и получал от него задания.

— А я слыхала, что они встречались в Будапеште! — воскликнула, громко смеясь, Андреа.

— Ребята, это не шутка, — сказал семинарист. — Эккер считает, что жизнь Милана в опасности. А вы дурачитесь. И Витман умер...

— Кто это сказал? Эккер?

Семинарист кивнул:

— Он покончил жизнь самоубийством.

На мгновение все замолчали.

— А что с Эрикой? — хрипло спросил Чаба.

Эндре скользнул взглядом по сидевшей с другой стороны стола девушке. Андреа глубоко вздохнула и откинулась назад. Шелковая блузка туго обтягивала ее высокую грудь. Семинарист стыдливо опустил глаза, однако очертания груди Андреа остались в его сознании.

— Ты что-то спросил? Ах, да... — ответил Эндре. — Эккер, собственно, и пришел поговорить со мной об Эрике. Он хочет ей помочь. От имени университетского совета он подаст прошение об ее освобождении из лагеря.

— Серьезно? — воскликнул вопросительно Чаба, глаза его засверкали.

— Возможно, что и нас вызовут в качестве свидетелей, — продолжал семинарист. — Профессор просил, чтобы мы говорили об Эрике только самое хорошее. Не мешало бы, вернее, было бы неплохо намекнуть на то, что Пауль совершил насилие, то есть изнасиловал ее.

— Пауль Витман изнасиловал Эрику? — подозрительно посмотрел на семинариста Чаба. — И такую глупость мог сморозить Эккер? Фантастично!

— Это действительно довольно глупо, — поддержала его Андреа, беря из пачки на столе сигарету. — Девушку можно изнасиловать только в том случае, если она сама этого захочет. — Закурив, Андреа бросила беглый взгляд на семинариста: — Ты этого, конечно, знать не можешь.

Худое лицо Эндре исказила гримаса. Он сердито посмотрел на нее:

— А тебе откуда известно, что я могу знать и чего не могу?

— О боже, кандидат в попы, — вмешался Чаба, — пожалуй, еще окажется, что ты...