Последний порог - Андраш Беркеши

Когда Андреа ушла в кухню, Чаба встал и, закурив, спросил:

— Есть какие-нибудь новости?

Бернат все еще тер подбородок.

— Чаба, — сказал он серьезно, — ни твои родители, ни друзья, ни даже Анди не должны об этом ничего знать. Ничего!

— Я ведь уже не маленький, дядя Геза.

— Милан жив. Его пытали, но он жив. Может быть, нам все-таки удастся спасти его.

Чаба долго молчал. Это известие так взволновало его, что он с трудом сдерживал охватившее его чувство.

— Дядя Геза, я охотно помогу вам.

— Знаю, старина. Ты уже помог. Остальное мое дело. Ты ничего не знаешь. Разговор с Анди предоставь мне, а сейчас я пойду приму ванну... — Сделав несколько шагов к двери, Бернат остановился, наморщил лоб: — Должен тебя еще кое о чем попросить. Купи три билета на завтрашний вечер в кинотеатр «Форум». Билеты не выбрасывай, об остальном поговорим позже. И еще... — Подойдя к Чабе вплотную, он добавил: — Пожалуй, об этом надо было бы говорить не в пижаме, но важна суть. Со мной в любой момент может произойти несчастный случай. Молчи, знаю, что ты хочешь сказать. Словом, все возможно. Не забывай, что у Анди, кроме меня, никого нет. Дело в том, что ты обязан заботиться о ней. Речь идет не о женитьбе, в двадцать лет этого не обещай. Я прошу, чтобы ты был ей хорошим другом. Остальное время покажет...

Чаба хотел было заверить Берната в верности, но успел лишь произнести: «Дядя Геза...»

Бернат сжал ему руку и заставил замолчать.

— Ну, я пошел мыться. — И он вышел из комнаты.

Чабе стало стыдно — дядя Геза рисковал жизнью ради Милана.

Бернат не был идеалистом, который любит наблюдать за событиями со стороны. До сих пор все складывалось так, как он предполагал. Но и в его хорошо продуманном плане был один слабый пункт — нельзя было избежать завтра вечером хотя бы минутной встречи с Миланом. Момент этот может стать критическим, потому, что трудно заранее предвидеть, как поведет себя Шульмайер. Майор борется не только за свою жизнь и безопасность, но и за привязанность к Вальтеру фон Гуттену. Шульмайеру известно, что о его тайне знают два человека — Милан Радович и он. Непонятно, поверил ли майор, что Бернат все написал о нем и передал письмо одному из членов правительственной делегации. Завтра вечером перед майором Шульмайером будут стоять два человека, которым известна его тайна, и, пока они живы, его собственная жизнь и счастье подвергаются опасности. Какой же выход из столь щекотливого положения изберет Шульмайер? Даст им возможность бежать или заставит замолчать навеки? Вероятно и то, и другое, у них же имеется лишь один способ самозащиты — самим убить майора. Но если Шульмайер решил отпустить их, тогда это будет похоже на обычное убийство.

И хотя Бернат был озабочен, он все же старался выглядеть веселым и ел с большим аппетитом. Было мгновение, когда ему показалось, что предпринятая им акция — безумие. Если с ним случится беда, он подведет Андреа. Кто будет заботится о ней, кто заменит его? Но он тут же заглушил свои сомнения, мысленно убедив себя в правильности поступка, ведь он ненавидит все, что теперь происходит в Германии.

В конце завтрака Андреа вдруг спросила:

— Может, вы все-таки скажете мне, что за игру затеяли сегодня утром? — Посмотрев сначала на отца, она перевела взгляд на Чабу.

Бернат, положив вилку и нож, принялся размешивать сахар.

— Откровенно говоря, я думал, что ты и сама сообразишь.

— Ничего я не понимаю.

— Теперь вижу. Только не будь такой агрессивной, я этого не люблю. И еще мне не нравится, когда ты пожимаешь вот так плечами да еще и гримасы строишь, которые совсем тебе не идут. — Заметив, что дочь еле сдерживает рыдания, Бернат, однако, не растрогался, понимая, что должен быть твердым и решительным. — Надеюсь, ты помнишь, что я репортер телеграфного агентства. А это значит, что я должен постоянно искать информацию. В Германии это не так-то просто. Люди, соглашающиеся давать мне информацию, часто рискуют свободой. И они с полным на то правом требуют, чтобы их связи со мной оставались тайными. Думаю, что сказал вполне достаточно, однако добавлю еще, что в данном случае сохранение тайны не только моя, но и твоя святая обязанность.

Чабе понравилось, как ловко вывернулся Бернат. Для него это, конечно, привычное дело. Он посмотрел на Андреа, которая собирала со стола пустые тарелки. Делала она это не спеша, словно хотела потянуть время, на лице се застыло выражение задумчивости.

— Теперь понимаю, — проговорила она, поднимая поднос, — но я все-таки ненавижу этого вашего Радовича. — Не ожидая ответа, она резко повернулась и вышла на кухню.

Мужчины переглянулись. Чаба тронул Берната за руку и успокоил его:

— Положись на меня, дядя Геза. Я сам поговорю с ней.

Бернат оделся, сказал, что у него дела, к обеду он будет у родителей Чабы. Прощаясь, он обратился к Андреа:

— Дочка, ненависть, как известно, плохой советчик. У тебя нет никаких причин ненавидеть этого несчастного парня. Он тебе ничего плохого не сделал.

Андреа не ответила, не видя смысла спорить с отцом. Да, она ненавидит Радовича за то, что он вклинился между ними, обострил отношения между ней и Чабой. Она не знала, сколько они еще пробудут в Берлине, но была уверена, что Чаба все оставшееся время будет отдавать теперь не ей, а своим друзьям. У нее сразу же испортилось настроение, она и с Чабой не хотела больше разговаривать. Оставив его в столовой, она ушла в кабинет отца, чтобы навести там порядок.

В королевском посольстве Швеции Геза Бернат быстро разыскал Анну Нильсон. Стройная девушка среднего роста дружелюбно улыбнулась ему, но журналист сразу же заметил, что за ее улыбкой таилось с трудом скрываемое беспокойство. Ее пепельные волосы волнами спускались на плечи. «Подражает Грете Гарбо», — подумал Бернат. Ворот белой шелковой блузки закрывал шоколадного цвета шею, овальное лицо тоже сильно загорело, под глазами и вокруг носа слегка проглядывали золотистые веснушки. Но больше всего привлекали необычайно большие глаза, и Бернат не обратил особого внимания на тонкий, слегка изогнутый нос и мягкого рисунка губы. Прямым ресницам нетрудно было придать изогнутую форму, но, очевидно, Анна Нильсон считала себя и без того достаточно привлекательной.

— Хочу у вас справиться кое о чем, — оказал Бернат, садясь на стул, стоявший у письменного стола, и протянул девушке паспорт. — Разрешите, барышня, закурить трубку?

Девушка задумчиво полистала паспорт. На мгновение подняла на Берната глаза.

— Пожалуйста. Хотите получить визу? — спросила Анна, просматривая паспорт.

Бернат раскурил трубку и выпустил клуб дыма.

— Да, мне нужна ваша виза. Только в Швецию еду не я, а один мой соотечественник и коллега. Свой паспорт я вам дал в подтверждение своей личности.

Анна откинула назад упавшую ей на глаза прядь волос. Выражение лица все еще не выдавало обуревавших ее чувств. Движения были привычными, почти автоматическими.

— За визой должен явиться сам отъезжающий. Где ваш соотечественник или его паспорт?

Бернат наклонился к девушке ближе, вынул изо рта трубку:

— На Папештрассе, в «Колумбии». Там же и его паспорт.

Карие глаза девушки сразу же затуманились, взгляд на мгновение застыл. «Она не доверяет мне, — подумал Бернат, — и это понятно. Милан, очевидно, называл ей мое имя, но лично мы с ней раньше не встречались, и теперь она вправе предполагать, что перед ней провокатор».

— Разрешите узнать фамилию вашего соотечественника? — спокойно спросила Анна, протягивая руку за карандашом.

— Милан Радович, журналист, берлинский корреспондент будапештской газеты «Делутани хирлап».

Девушка сидела неподвижно, положив руки на стол. Она крепко сжимала в руке карандаш, кончик которого уткнулся в бумагу.

— Анна, — оказал Бернат, — я не провокатор. Вот уже три года, как я знаком с советником Юргенсом, который может подтвердить, кто я такой. Мне кое-что известно о вас, но, возможно, Милан вам меня и не называл. — Он еще более понизил голос. — Я не знаю, какая связь существует между вами, но меня это и не интересует. Хочу помочь ему, потому что уважаю его, вот и все.

Завтра в десять вечера на легковой машине его повезут из «Колумбии» в ораниенбургский концлагерь. На восьмом километре машина остановится. Милану представится возможность бежать. Это я все продумал. Но завтра во что бы то ни стало ночью Милану нужно перейти через германскую границу, и в этом я ему помочь не могу. Вот и все. Я в любом случае буду там поблизости, но у меня нет ни машины, ни необходимых документов. — Бернат встал и протянул руку: — Прошу мой паспорт. — Анна отдала ему паспорт. Она очень побледнела, было заметно, что услышанное потрясло ее. Бернат вынул из бумажника визитную карточку и положил ее на стол: — После шести вечера я буду дома. Если понадоблюсь, позвоните. Скажите, что говорит Анна. Если вам нужно будет со мной встретиться, я после вашего звонка выйду из дома и пойду в Международный клуб журналистов. Там мы сможем поговорить. — Бернат вежливо поклонился: — До свидания, барышня, — повернулся и пошел к двери.