Революция 1. Японский городовой - Юрий Бурносов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И Ленин их отрубит, и не одну, понял Цуда. А значит, он выбрал правильную сторону. Старик был бы доволен.
* * *Слуги нашлись очень быстро, и весьма толковые. Хайле, негр из племени мангаля, скверно, но бойко говорящий по-французски, был взят как переводчик. Харарит Абдулайе, знающий лишь несколько французских слов, имел своего собственного мула, как начальник каравана. Остальные были просто черномазыми бродягами, но в качестве охранников и помощников в дороге вполне годились. Тем не менее для пущей уверенности необходимо было записать нанятых и их поручителей у городского судьи, к которому Гумилев и отправился.
На террасе дома, выходящей на довольно обширный двор, сидел, поджав под себя ноги, статный абиссинец, главный судья, окруженный помощниками и просто друзьями, которые от скуки пришли посмотреть на тяжбы в порядке развлечения. Шагах в пяти перед судьей на земле лежало бревно, за которое не должны были переступать тяжущиеся даже в пылу защиты или обвинения.
По всему двору толпились любопытные – слушалось дело между абиссинцем и арабом; первый взял у второго мула, мул подох, хозяин в итоге требовал уплаты, а абиссинец доказывал, что мул был больной. Оба клялись смертью Менелика, как это принято в Абиссинии.
К сожалению, спектакль грозил затянуться, и Гумилев, записав слуг, ушел, так и не дождавшись решения вопроса. К тому же он знал, что судебные дела в Абиссинии – вещь непредсказуемая, потому что выигрывает обычно тот, кто заранее сделает лучший подарок судье. Собственно, так происходило не только в Абиссинии…
Вернувшись, они сели заниматься оружием.
– Дядя Коля, а трудно писать стихи? – спросил неожиданно Коленька, до сей минуты самозабвенно прочищающий шомполом винтовочный ствол.
– А сам не пробовал?
– Пробовал, оттого и спрашиваю. Дурно у меня выходит, – сознался Коленька. – А у вас – у вас хорошо…
– Да и у меня не всегда хорошо, если честно.
– Зачем же вы их тогда пишете?!
– А этого я и сам не понимаю, – сказал Гумилев и поднялся.
…Днем прошел ливень, настолько сильный, что ветром снесло крышу с одного греческого отеля, правда, не особенно прочной постройки. Под вечер Гумилев и Коленька вышли пройтись и, конечно, посмотреть, что сталось с рекой. Ее нельзя было узнать, она клокотала, как мельничный омут. Громадные валы совершенно черной воды и даже не воды, а земли и песка, поднятого со дна, летели, перекатываясь друг через друга, и, ударяясь о выступ берега, шли назад, поднимались столбом и ревели.
В тот тихий вечер это было зрелище очень страшное, но, несомненно, прекрасное. Ниже по течению утонул ребенок, и весь вечер путешественники слышали, как голосила безутешная мать.
А наутро они отправились в Харар.
Глава девятая
Демоны пустынных земель
Жирный негр восседал на персидских коврах
В полутемной неубранной зале,
Точно идол, в браслетах, серьгах и перстнях,
Лишь глаза его дивно сверкали.
Я склонился, он мне улыбнулся в ответ,
По плечу меня с лаской ударя,
Я бельгийский ему подарил пистолет
И портрет моего государя.
Николай Гумилев. «Галла»Ужасная река не раз вспомнилась путешественникам на следующий день, когда им пришлось двигаться по ее руслу – именно по нему проходила дорога из Дире-Дауа в Харар. Края русла были почти отвесными, и Коленька тут же принялся предполагать, что же делать, если снова пойдет дождь. Но Мозар-бей авторитетно заявил, что промежутки между дождями в этих местах составляют около двух суток, а значит, бояться нечего. Это доказывало и оживленное движение: по дороге ехали десятки абиссинцев, проходили данакили, галласские женщины с отвислыми голыми грудями, которые несли в город вязанки дров и травы.
Как объяснил переводчик-негр Хайле, ожидалось важнейшее событие: приезд в Дире-Дауа харарского губернатора – дадьязмача Тафари.
– Вот черт, – сказал Гумилев, – а я-то рассчитывал застать дадьязмача в Хараре. У него нам надобно выправить документы для дальнейшего путешествия.
– Может быть, дадьязмач еще и не приедет, – утешил его Хайле. – Дадьязмач может делать, что хочет.
– Хорошо быть королем, – весьма кстати заметил Коленька.
– Положим, дадьязмач не совсем король. Это звание скорее военное, близкое к нашему генералу от инфантерии, например, – пояснил Гумилев.
– Генерал от инфантерии звучит красивее. А тут – язык сломаешь…
Путешественники ехали рысью, а их слуги шустро бежали впереди, успевая даже оказывать знаки внимания проходящим женщинам.
– Абиссинцы славятся своей быстроногостью, и здесь существует мнение, что на большом расстоянии пешеход всегда обгонит конного, – рассказывал Гумилев.
– Положим, это враки, – усомнился Коленька.
– Не скажи. Лошадь куда капризнее человека, и отдыха ей нужно больше. К тому же большое расстояние здесь – это не всегда прямая и не всегда горизонталь.
Слова Гумилева подтвердились через пару часов, когда начался подъем: узкая тропинка вилась почти отвесно на гору. Местами она была завалена большими камнями, тогда приходилось слезать с мулов и идти пешком. Когда вдалеке заблестело горное озеро Адели, Гумилев посмотрел на часы: подъем длился полтора часа.
В галласской деревушке они купили лепешек и вышли на прямую дорогу, которая через пять часов привела отряд в Харар. Гумилев, развлекая спутников, рассказывал все, что знал, про город:
– Правитель Харара Бальча был настолько самоуверенный человек, что даже отказывался платить дань негусу Менелику, который его назначил. Бальча говорил, что он сам себе негус.
– Менелик его сместил? – с уверенностью спросил Коленька.
– Менелик не так глуп, он понимал, что в здешних местах именно такой правитель и нужен. Ведь Бальча был ко всему еще и очень жесток – после прибытия в Харар его солдаты перессорились из-за здешних проституток, дело дошло до кровопролития. Тогда Бальча выгнал всех проституток на центральную площадь и продал, словно рабынь, хотя рабство в Абиссинии строго-настрого запрещено Менеликом. Покупателям было приказано внимательно следить за поведением женщин, а если хоть одну заметят в занятии прежним ремеслом, то ее казнят, а владельца оштрафуют на десять талеров. Теперь Харар едва ли не самый целомудренный город в мире.
Здесь Коленька почему-то покраснел, а турецкий консул засмеялся, сказав, что Бальча, несомненно, мудрый правитель.
– Несомненно, – согласился Гумилев. – Была еще одна поучительная история: у почтальона украли почту, которая предназначалась европейцам. Тогда Бальча приказал повесить четырнадцать человек – всех обитателей того дома, где нашлась пустая сумка – как раз вдоль этой дороги между Дире-Дауа и Хараром.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});