Революция 1. Японский городовой - Юрий Бурносов

– Что они поют? – спросил Коленька.

– Если примерно перевести, то следующее:

Менелик сказал: «Седлающих мулов и коней,

Чтобы следовать за мною,

И остающихся в доме моем люблю.

Пусть живут подобно Аврааму,

Не хочу, чтобы они умирали».

Авраам был хорошим человеком,

Пятьсот лет проведшим в палатке.

Да живет и наш негус, как Авраам!

Ведь и звери любят своего старшего.

Харраритов, амгарцев, арабов,

Сомали, галла, шангале –

Всех собрала сила нашего отца Менелика.

– Как, однако, они любят своего правителя.

– Он того полностью заслуживает, – сказал Гумилев. – К сожалению, неизвестно, жив ли он сейчас… На него и раньше многократно покушались, как часто бывает с добрыми и умными людьми, оказавшимися на вершине власти. В Аддис-Абебе мне рассказывали ужасные вещи. Императору дали яд, но страшным напряжением воли, целый день скача на лошади, он поборол его действие. Тогда его отравили вторично уже медленно действующим ядом и старались подорвать бодрость его духа зловещими предзнаменованиями. Для суеверных абиссинцев мертвая кошка указывает на гибель того, кто ее увидит. Каждый вечер, входя в спальню, император находил у постели труп черной кошки. Потом однажды ночью императрица Таиту объявила, что после внезапной смерти Менелика правительницей становится она, и послала свою стражу арестовать министров. Те, отбившись от нападавших, собрались на совет, потом арестовали Таиту и объявили, что Менелик жив, но болен, и видеть его нельзя.

– И с тех пор никто не видел негуса?! – удивился Коленька. – Но как такое возможно?! Представляю, если бы у нас в России народ не мог видеть государя…

– Это же Африка. К тому же официальные лица говорили, что видят императора регулярно. Но европейских посланников к нему не допускали. От имени малолетнего наследника, Лиджа Иассу, страной управлял его опекун рас Тасама, который во всем считался с мнениями министров. В судах и при официальных выступлениях, как прежде, все решалось именем Менелика. В церквах молились о его выздоровлении. Но прошло шесть лет, Лидж Иассу вырос и захотел взобраться на императорский престол.

– А опекун что же?

– Рас Тасама? Он был отравлен, а Лидж Иассу с приближенными ворвался в императорский дворец, требуя коронации. Но правительство не дремало: министр финансов Хайле Георгис, собрав людей, выгнал Лиджа Иассу из дворца, а военный министр Уольде Георгис, прямо с постели, голый, бросился на телеграфную станцию и саблей перерубил провода, чтобы белые не узнали о смутах в столице. Лиджа Иассу отправили в ссылку, а европейским посланникам было категорически подтверждено, что Менелик жив.

– А жив он на самом деле?

– Несколько недель тому назад я опять прочел в газетах, что Менелик умер[19], а на следующий день – опровержение этого слуха. Значит, повторилось что-нибудь подобное истории с Лиджем Иассу. Но я видел Менелика во время позапрошлого своего путешествия, говорил с ним, и он даже назвал меня своим сыном, хотя я и не могу об этом многое рассказать. И я верю: негус негести жив. О его предке, царе Соломоне, рассказывают, что он заставил духов строить храм и, почувствовав приближение смерти, приказал привязать свое тело к трону, чтобы духи не заметили, что он мертв, и продолжали свою работу. То же и негус.

– Жаль, если он в самом деле умер. Я очень мечтал с ним увидеться, – задумчиво сказал Коленька.

– Может, и такое случится, – сказал Гумилев.

Абиссинцы продолжали петь, и Гумилев перевел очередные слова:

– Нападающий воин крепок как столб,

Он накалывает людей на копье, как четки.

Когда он трогает лошадь, трусы бегут.

С ним никто не поспорит, он – как гора.

Все, что возможно собрать человеку, он собрал,

Потому что ниже неба и выше земли

Судья всем – Менелик.

Он сказал: «Делай, как приказано!»

Пришла битва, и был приказ

Всем стоять у императорского зонтика.

Но не все послушались, одни ушли влево.

Это были Тафаса Абайнех и Габая Гора.

Надавили на нас враги,

Сделали день как ярмарку,

Даже жен и матерей мы забыли.

Братья, скорей приходите!

– Весьма воинственно, – сказал Коленька.

– А они больше ничего не умеют, кроме как воевать. И Менелик пытался научить их другому… – грустно сказал Гумилев.

…Через несколько часов на путях показался паровоз с двумя платформами, которые подвозили материалы для починки пути. Путешественников пригласили перейти на них, и еще час они ехали таким примитивным способом. Наконец, на безымянной станции они увидели поезд, который на следующее утро должен был отвезти их в Дире-Дауа. Пообедав ананасным вареньем и печеньем, которые случайно оказались с собой, путники переночевали в вагоне. Ночью было очень холодно, мешали спать крики гиен. А в восемь часов утра они уже были в Дире-Дауа.

По глазам миловидной сиделки Ленин понял, что Надежда Константиновна очень плоха.

– Могу я видеть господина Кохера?! – воскликнул он.

– Господина Кохера сейчас нет, – потупив взор, сказала робкая сиделка. – Но вы можете пройти в палату, а этот господин подождет вас здесь…

– Этот господин – большой друг нашей семьи, и мы пойдем вместе! – отрезал Ленин.

– Как вам будет угодно, – согласилась сиделка.

Ленин и Цуда прошли к больной, которой и в самом деле было совсем худо. Большие, навыкате глаза блестели от жара, Крупская бормотала что-то неразборчивое и, казалось, не узнавала мужа.

Цуда внимательно посмотрел на нее, потом взял бледную горячую руку и держал так несколько секунд. Ленин с тревогой наблюдал за ним, в глубине души ругая себя: позвал шарлатана, случайно встреченного на улице! Нобелевский лауреат был ему плох! Но монгол не делал ничего особенного – он точно так же взял другую руку Крупской, помолчал и покачал головою.

– Плохо дело? – спросил Ленин.

– Я обычно лечил мужчин, ни разу не имея дело с женщинами, – тихо сказал Цуда. – Но я вспомнил, что Мацугума Кеан однажды рассказал такую историю: «В практике медицины известно разделение лекарств на инь и ян, в соответствии с мужским и женским началами. Женщины отличаются от мужчин также пульсом. Но в последние пятьдесят лет пульс мужчин стал таким же, как пульс женщин. Заметив это, я применил одно женское глазное лекарство при лечении мужчин и обнаружил, что оно помогает. Когда же я попробовал применить мужское лекарство для женщин, я не заметил улучшения. Тогда я понял, что дух мужчин ослабевает. Они стали подобны женщинам, и приблизился конец мира. Поскольку для меня в этом не может быть никаких сомнений, я хранил это в тайне».