Сэндвич с пеплом и фазаном - Алан Брэдли

Должно быть, он все время был тут! От одной этой мысли у меня поджались пальцы на ногах.

– Что ты делаешь? – спросил он хрипло.

Меня чуть не сшибли с ног пары алкоголя.

Не надо было иметь мозги Шерлока Холмса, чтобы догадаться, что этот здоровяк предавался пьянству, спрятавшись за бойлерами. Его красные глаза рассказали остальное: это человек, который собирался провести воскресенье, отсыпаясь. По всему миру были сотни таких людей.

– Дверь была открыта, – произнесла я с ноткой укора в голосе – приемчик, которому я научилась от Фели. И помахала перед ним гроссбухом. – Я искала телефон мисс Фолторн. Я собиралась позвонить ей и стоять тут на страже, пока она не придет и не закроет прачечную. То есть, я имею в виду, что я ей уже позвонила и жду, когда она придет.

Тот факт, что сегодня воскресенье и что мисс Фолторн вместе со своим стадом находится далеко отсюда – в церкви, похоже, не имел никакого значения для этого пьянчужки. По крайней мере, я очень на это надеялась.

«Алкоголь невосприимчив к логике», – написал мой покойный дядюшка Тар в одной из своих многочисленных лабораторных записных книжек, хотя неизвестно, узнал ли он об этом на собственном опыте, в ходе химических наблюдений или просто сделал философский вывод, я никогда не могла понять.

– Нет, не надо! – прорычал мужчина, выхватывая книгу у меня из рук. – Здесь есть я. Если дверь открыта… – Он замялся, как будто не мог подобрать слово. – Это я ее открыл, ясно?

Его пропитанное алкоголем дыхание повисло в воздухе, отчего прачечная еще больше напомнила мне дантов ад. Я поймала себя на мысли, что жду, когда у него изо рта потечет лава.

Вот ты и оказалась, Флавия, в звуконепроницаемом каменном помещении наедине с рассерженным пьяным незнакомцем в три раза больше и тяжелее тебя: громилой, который пришибет тебя одним пальцем. И никто тебя не спасет. Ты одна – ум против силы.

– Должно быть, вы мистер Келли, – сказала я, протягивая руку.

Человек-гора попытался сфокусировать взгляд, переступая ногами для сохранения равновесия, и его красные глаза уставились на меня.

– Мисс Фолторн очень хорошо отзывается о вас, – добавила я, – и так часто о вас говорит, что мне кажется, будто мы уже встречались.

И невероятно – вперед вытянулась огромная черная рука-окорок и схватила мою ладонь.

– Как поживаете, мисс Флавия? Эдвард Келли меня зовут.

Меня охватило странное ощущение, и я внезапно увидела его беззащитным ребенком, стоящим перед учителем, который давно уже умер.

«Скажи «Как поживаете», Эдвард».

Он шаркнул ногами, и я поняла, что он давно, очень давно, с тех самых пор не произносил этих слов.

– Как поживаете? – повторил он, словно я не услышала, и его слова прозвучали высокопарно и неуклюже – непривычно для его вялого рта.

– Очень хорошо, благодарю вас, мистер Келли, – сказала я, отнимая руку. – Приятно познакомиться.

Не перегнула ли я палку? Возможно, да, но его реакция показала мне, что я выбрала правильные слова.

– Взаимно, – ответил он, вызывая в памяти старую общепринятую формулировку, – взаимно.

Он потихоньку трезвеет или мне кажется?

– Ну что ж, – сказала я, принимая инициативу, – вижу, нет необходимости беспокоить мисс Фолторн. Думаю, она уже идет сюда, так что я побегу и перехвачу ее по дороге. Она будет рада узнать, что все под контролем.

«Перехватить кого-то» – это фраза, которую я часто слышала в кино, особенно в устах Хопалонга Кэссиди, Рэндольфа Скотта или Роя Роджерса, и она казалась мне более подходящей тут, в Северной Америке, чем дома, в веселой Англии, где ковбойские разговоры случаются не чаще, чем вставные челюсти у кур.

Я шагнула к двери, Келли следил за мной печальным взглядом.

– Очень рада была познакомиться с вами, – сказала я, отчасти ради него, отчасти ради себя.

Мое отступление было настолько торжественным и спокойным, насколько я смогла его изобразить, и мне пришло в голову, что оставлять за собой окаменевших людей становится моей привычкой: сначала Рейнсмиты, теперь вот Эдвард Келли. Если я продолжу, скоро вся планета покроется статуями.

Отдаленный крик и звуки девичьего смеха дали мне понять, что академия вернулась из церкви. Престарелый священник утратил либо энергию, либо идеи, или он вообще почил в бозе прямо на кафедре.

Я двинулась в сторону хоккейного поля, больше всего на свете мечтая остаться в одиночестве. Был чудесный осенний день, солнце пригревало, и мне надо было хорошенько поразмыслить без помех.

Я опустилась на колени в мягкую траву, оперлась ладонями и подставила лицо солнечным лучам, как цветок подсолнуха. Никто не потревожит меня в такой позе, ясно указывающей на то, что я общаюсь с природой.

Я знаю, что поникшие плечи, растрепанные волосы и уставленный в землю взор четко сигнализируют, что девочка расстроена и нуждается в том, чтобы ее утешили легкой беседой или чашечкой чаю; а откинутая назад голова с закрытыми глазами и загадочной улыбкой на поднятом вверх лице дают понять, что человека следует оставить в покое наедине с его мыслями.

Как умно с моей стороны выработать подобную тактику.

– Привет, – послышался голос. – Можно к тебе присоединиться?

Я не открывала глаза и держала рот на замке в надежде, что она уберется.

Уже слишком поздно складывать большой и указательный пальцы в кружок и громко петь «Ом мане падме хум» на манер тибетских лам или пилигримов в «Затерянном горизонте»[22].

– Де Люс…

Я ее проигнорировала.

– Флавия? Тебе лучше?

Я медленно приоткрыла один глаз, как игуана.

Джумбо.

– Да, спасибо, – ответила я и умолкла. Большинство людей чувствуют потребность давать дальнейшие объяснения, но я не из их числа. Молчание – это власть, по крайней мере, до тех пор, пока тебя не загоняют в угол.

– Ты уверена?

– Вполне, спасибо.

В таких разговорах всегда возникает электрическое возбуждение: невидимые щупальца волнения пронзают воздух, словно молнии за холмами.

– Мы беспокоились о тебе. Мисс Фолторн попросила меня убедиться, что с тобой все в порядке.

Я медленно закрыла глаза.

– Да, со мной все хорошо, спасибо.

Невероятно! Сколько я смогу продержаться? Пять минут? Десять?

Час?

Я услышала шорох накрахмаленной юбки, когда Джумбо присела рядом со мной. Что бы ни было у нее на уме, это явно что-то важное, иначе она бы не рисковала испачкаться травой. Ее губы почти коснулись моего уха, когда она устроилась рядом со мной.

– Нам надо поговорить, – произнесла она.

Интересно, за нами наблюдают? Что, если чьи-то глаза следят за нами из высоких слепых окон мисс Бодикот? Мы им покажемся лишь парой крошечных далеких парусов в обширном море травы.

Я медленно открыла глаза.

– Я думала о медали святого Михаила, – сказала я, направляя разговор в нужное русло.

– Прошлой или настоящей?

Джумбо неглупа.

Не отвечая на ее вопрос, я пустилась в романтические рассуждения.

– Все время представляю себе, каково это: стоять на сцене перед всеми этими людьми, получить в награду серебряного архангела из рук… кстати, кто выдает награды?

– Доктор Рейнсмит.

– Он или она? – Я постаралась сдержать свое волнение.

– Он, конечно. Она просто приходит на пирожные с шампанским.

Джумбо должна знать, поняла я. Во время исчезновения Брейзеноуз-старшей Джумбо была в пятом классе. И, как и Брейзеноуз, она тут уже сто лет.

– А как это было два года назад, когда Брейзеноуз получила эту медаль?

– Осторожно, – неожиданно прошипела Джумбо.

– Почему? – спросила я.

Под ярким солнцем так легко быть смелой.

– Вещи не такие, какими кажутся, – ответила она.

Я хотела было сказать ей, что знаю об этом с тех пор, как себя помню, но сдержалась.

– Ты идешь навстречу настоящей опасности, – продолжила Джумбо, – сама того не понимая. Ты уже влипла по уши. Скарлетт пыталась предупредить тебя, и Гремли тоже.

Я тихо села, не желая порвать хрупкую паутину власти, сотканную моими недомолвками. Снаружи я казалась просто упрямой девочкой, сидящей на залитой солнце лужайке, задрав нос.

Но что Джумбо имела в виду? Неужели я могла ошибиться в своих умозаключениях? Не может быть, я уверена.

Но тут мне в голову пришла жуткая мысль: что, если женская академия мисс Бодикот, помимо нашего тайного обучения кодированию, шифрованию и наукам, также готовит из некоторых учениц убийц? Что, если каждая из них – из нас! – должна в качестве некоего жуткого ритуала посвящения убить человека?

Что, если женская академия мисс Бодикот, претендующая на такую набожность, что нужна только табуретка, чтобы забраться на небеса, – на самом деле школа наемных убийц? Академия убийств и увечий?

Может быть, Джумбо пытается сказать мне именно это?

Глава 22

Флавия де Люс, убийца.

Эта мысль возникла не из ниоткуда. Я полагаю, она варилась где-то под крышкой в подсознательной кухне в моей голове уже какое-то время.