Ода на рассвете - Вирсавия Мельник
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Немного нужно человеку, чтобы удивиться. Достаточно одного блика солнца и одной росинки, дрожащей на траве, и одного глотка воздуха, чтобы из глубины души вырвался восторг. Беда в том, что человек в своей суетности не в состоянии оценить красоту в простых и нужных вещах. Перед ним могут располагаться могущество гор, синее безбрежье океана, силы зелёного убранства земли и человеческие глаза, и его это нисколько не заденет. Но довольно будет одной секунды, чтобы он лишился всего окружения, как сразу же воспылает жажда к самому, как казалось прежде, неприметному и обыденному.
Наши путники шли дальше. Перед ними раскрывался один пейзаж за другим. Дивна эта дикая, необузданная природа. Они преодолели десятки верст, пока заметили среди этого безмолвия руку деятельности человека. Их взор пленила просторная долина, окружённая густым лесом. По ней одинокой узкой змейкой тянулась за горизонт ухабистая дорожка. На всеобщее удивление, по ней медленно пятилась старая повозка.
— Далеко путь держите? — остановила хозяйка кобылу.
— Далеко, — ответил Леонид.
— Садитесь. Подвезу. Хоть пару верст, и то вперёд.
Беленкины безропотно приняли это любезное приглашение. Их ноша с каждым шагом становилась всё тяжелее и непосильнее. Ноги отекли и ныли. Телега, даже очень старая, была для них как нельзя кстати.
— Тут за лесом деревушка маленькая есть. Я туда еду, — стала рассказывать хозяйка своим попутчикам, правя кобылой. — А вы куда?
— Мы дальше, милочка, дальше, — неохотно ответил Садовский, протянув в телеге уставшие ноги.
— Благодарствуй вам, добрая женщина, что пожалели нас, — начала Марья Петровна.
— Да, не за что!
— Вы как-то очень интересно говорите. Вы не здешняя? — поинтересовалась няня.
— Нет. Я не здешняя, — женщина обернулась. Она была весьма весела. Видно было, что эта веселость ее не временная перемена эмоции, а образ жизни. Это притягательно. — Я из Могилева.
— Вы из Могилева? — удивилась Лиза
— Это что, очень далеко? — спросил Сашка.
— Да, это далеко! — ответила женщина. Одного ее вида было достаточно, чтобы понять, что она из далека, и при том очень большого. Запыленная, тусклая одежда, измученные от вожжей руки и сухие потресканные от ветра и солнца губы. Подул ветер, из-под ее платка выскользнула прядь русых кудрявых волос. — Я — еврейка.
— Что же вы делаете в этих краях?
— Моя сестра здесь живёт. Еду к ней в гости.
— Вы проделали такой путь ради сестры! — похвалил ее Роман.
— Я очень люблю ее. Хочу ее видеть. Никогда раньше подумать не могла, что буду ехать сюда для встречи с ней. Из-за такого расстояния они бывают редки. Впрочем, с настоящим правлением, они могут стать вообще невозможными. Что поделаешь? Семья у неё там. И счастливая она там. А всё остальное неважно.
Но должна признаться, что имею много родственников разбросанных по России. Всегда имею кого навестить и у кого остановиться, и точно знать, что мне там будут всегда рады. Это самое главное. Так, один- два дня погостишь у каждого, то полгода пройдет!
— И вы не боитесь вот так в одиночку? — спросила няня.
— Боюсь ли? О, нет! Зачем мне бояться? Мой Бог со мной!
— Вы веруете в Бога?!
— Как прекрасно! Мы тоже!
— Я с ума здесь сойду! — пробормотал себе под нос недовольный Леонид. — Юра, иди ко мне. Иди к папе, — взял командир на руки сына, игравшего с Сашей листьями клевера.
— Я не перестаю удивляться, — восхищённо призналась еврейка, — как нас Бог ведёт и соединяет! Ведь даже если бы мы и договорились о встрече, о месте и времени, то никогда бы так не увиделись бы. Это просто невозможно простым людям! Здесь тысячи верст расстояний и ещё больше площади, где легко можно разминуться. Но нет! На этой одной узкой потерянной дорожке мы нашли друг друга, — женщина весело рассмеялась. — Я так рада, что вас встретила и что могу вам помочь! — призналась тронутая еврейка. — Знаете, у меня сейчас такое расположение духа, что единственное чего мне хочется сейчас, так это петь! Петь во славу Яхве! Он- единственная моя отрада и надежда. Я знаю, что Он всё устраивает и устроит, — она передала вожжи Роману и отрыла из-под сиденья балалайку. Усевшись рядом со своими пассажирами, с благоговейной и искренней радостью набрала мелодию.
Услышь, Господь, молитву мою,
Бог народа моего,
И дай войти нам вместе с Тобою
В город священный Иерусалим.
Припев:
Тум балай, тум балай, тум балалайка,
Ты поиграй, нам поиграй балалайка!
Труден наш путь, пошли нам надежду,
Дай нам увидеть Иерусалим!
Я верю трубный зов соберет
Твой рассеянный народ,
Долиной плача в Землю Святую
Через пустыню нас приведёт.
Святую Землю нам завещал,
Чудный мир Твой даровал.
В Иерусалиме встретимся вновь,
Там воспоем Господню любовь.
— Дай нам увидеть Иерусалим! — заливом закончила дочь Израиля эту песнь. — Все мы странники и пришельцы. Не так ли? И идем мы в уготованный Богом Иерусалим.
— И что же ты надеешься, что на этой телеге доедешь до несуществующего города?! — вздёрнул Леонид, отдав Юру матери на сон грядущий. Вся эта наивность бесед и песни его крайне забавляла.
— Иерусалим — это больше, чем город. Это Царствие Божие. Не стены нам нужны. Нет. Нам нужен обитель Яхве.
— Как и когда вы собираетесь туда добраться, извольте полюбопытствовать?
— Леня, что же ты в самом деле?! — пыталась унять его мать. — Человек пожалел нас, а ты набрасываешься на него.
— Ничего, — улыбнулась женщина. — Я отвечу. Это не сложно. Мы идём туда на протяжении всей жизни. И дойдем туда тогда, когда перенесем все до конца достойно. Жизнь в Иерусалиме, в присутствии Бога- это награда.
— Да, ничего так, путешествие, — укорил Леонид. — Это где вас такому учат? Точно ни в СССР. Ты что, не знаешь требования твоего государства, того самого, где ты не когда-то, а сейчас живёшь? Пора уже пожить в реальном мире! Может хватит этих пустых фантазий?
— Знаю и очень хорошо, — не поддавалась она уловкам командира. — А учат тому нас Заветы Яхве. Они куда важнее всяких догм.
— Должно повиноваться больше Богу, нежели человекам,26 — помог Роман, нагоняя лошадь.
— Очень правильно, — согласилась еврейка.
— Пфафф… Фантазёры! — поизвил Тихон и прекратил этот бессмысленный разговор. Он изрядно устал и не имел ни сил, ни настроения поддерживать спор. Для себя Леонид решил до конца пути прикинуться глухим, чтобы не слушать всю лапшу, которую принято нести этим «преданным до мозга костей», и чтобы сберечь свои и так расшатанные нервы. Повозка
