Бабочка - Анри Шарьер

— Скорее всего, к рыбакам-индейцам. Он хочет пересечь территорию индейцев, войти в Венесуэлу и оттуда выбраться на Кюрасао или остров Аруба.

— Индейцы-гуахиро — опасны, — говорит человек, обращаясь ко мне. — Ты невооружен.

Он протягивает мне кинжал с дугообразной рукояткой и кожаными ножнами. Мы уселись на краю тропинки. Я снял ботинок — ноги опухли и покрыты кровоподтеками. Антонио и всадник разговаривают очень быстро, но можно понять, что мой план пересечь Гуахиру им не по душе. Антонио жестами дает мне понять, что я могу продолжать путь на лошади. Всадник поднимается на коня, а я, не успев сообразить в чем дело, оказываюсь у него за спиной. Мы проехали весь день и всю ночь. Останавливаясь время от времени, хозяин лошади протягивал мне флягу с анисовой настойкой, и я немного отпивал от нее. На рассвете он делает привал, и мы спускаемся с лошади. Он дает мне круг сыра, тяжелый, как камень, два пирога, шесть листьев и водонепроницаемый мешочек, в который я кладу листья. Затем обнимает меня, ударяет по плечу, поднимается на лошадь и быстро удаляется.

Индейцы

Я шагаю до часу пополудни. На горизонте не видно больше ни зарослей, ни деревьев. Под пылающим солнцем серебрится море. Я иду босиком, ботинки все еще на плече. Собираюсь прилечь отдохнуть, но мне вдруг кажется, что вдали виднеются деревья или скалы. Пытаюсь на глаз определить расстояние до них: не менее 10 километров. Беру в рот половину листа и продолжаю путь.

После часа ходьбы я уже ясно различаю хижины, крыши которых покрыты соломой или светло-коричневыми ветками. Над одной из хижин вьется дымок. Туземцы стоят возле своих хижин и смотрят в мою сторону. Мужчины и женщины почти голые — на них только набедренные повязки. Я медленно направляюсь к ним. Трое из них опираются на луки, в руках у них стрелы. Никаких движений и жестов — ни враждебных, ни дружеских. Лает собака. Вот она со злобой набрасывается и кусает меня, порвав при этом брюки… В ее спину вдруг вонзается стрела (позже я узнал, что стрела была выпущена из специальной трубочки), и она с визгом убегает.

Я хромаю — этот пес меня больно укусил. Индейцы уже на расстоянии десяти метров. Они не двигаются и не разговаривают, дети прячутся за спинами матерей. У мужчин мускулистые, медно-красные тела, у женщин упругие груди с огромными сосками. Только у одной из них они вялые и обвислые.

У одного из индейцев такое гордое и величественное выражение лица, что я, не колеблясь, подхожу к нему. У него нет ни лука, ни стрел. Ростом он с меня, иссиня-черные волосы красиво зачесаны, до бровей спускается челка. У него серые, как сталь, глаза, абсолютно безволосое тело и мускулистые икры. Он бос. Я останавливаюсь на расстоянии трех метров от него, и тогда он делает два шага по направлению ко мне и заглядывает мне прямо в глаза. Это испытание длится две минуты: его лицо недвижно, и весь он напоминает бронзовую статую. Потом он улыбается и притрагивается к моим плечам. По очереди ко мне подходят остальные и дотрагиваются до меня.

Молодая индианка берет меня за руку и заставляет сесть в тени одной из хижин. Все уселись вокруг нас, а один из мужчин протягивает мне зажженную сигару, которую я беру и тут же начинаю курить. Все смеются над тем, как я курю. Индианка засучивает мою штанину; рана уже не кровоточит, но кусок мяса, величиной с крупную монету, висит на волоске. Девушка промывает рану морской водой, а затем сдавливает ногу, чтобы открыть путь крови, одновременно соскребывая запекшуюся кровь острым куском железа. Все смотрят на нас, и я стараюсь не кричать. Другая молодая индианка пытается помочь ей, но та ее грубо отталкивает. При виде этого жеста все покатываются со смеху. Я понял, что она уже заявила на меня свои права. Индианка перерезает мою штанину над коленом, раскладывает на камне морские водоросли, прикладывает их к ране и привязывает полосками, которые она приготовила из моей штанины. Довольная своей работой, она подает мне знак встать.

Я встаю и снимаю куртку. Она замечает на моей груди вытатуированную бабочку, всматривается и, увидев множество других татуировок, стягивает с меня рубашку, чтобы лучше видеть. Всех — и мужчин и женщин — очень заинтересовали рисунки на моей груди: справа — наказываемый розгами солдат; слева — голова женщины; над желудком — голова тигра; на позвоночнике — распятый моряк, а на пояснице — охота на тигров, охотники, финиковые пальмы, слоны и тигры. Мужчины удалили женщин, а сами принялись осматривать и оценивать рисунки, дотрагиваясь до каждого из них рукой. После вождя каждый из них высказывает свое мнение. С этого момента мужчины окончательно считают меня своим человеком. Женщинам я понравился еще раньше.

Мы входим в самую большую хижину, и здесь я теряюсь. Хижина сделана из глины. Она круглая и в ней восемь дверей; в одном из углов — цветные гамаки из чистой шерсти. Посреди — круглый и плоский отполированный камень, а вокруг него — плоские камни поменьше. На стене множество двустволок и воинская сабля. Повсюду развешаны луки. Я вижу также громадный панцирь черепахи, в котором свободно может поместиться человек, и доску для лепешек, выложенную из камней, так аккуратно подобранных, что не потребовалось ни капли цемента для их скрепления. На столе тарелка, и в ней — две или три пригоршни жемчуга.

Меня поят очень вкусным кисло-сладким фруктовым соком из деревянных кружек, потом подают на большом банановом листе рыбу весом минимум в два килограмма, поджаренную на углях. Я ем медленно. Девушка терпеливо ждет, пока я кончу, а потом берет меня за руку и ведет к берегу моря. Там я мою руки и лицо морской водой, и мы возвращаемся. Садимся в круг. Молодая индианка сидит возле меня, положив руку на мое бедро, и мы пытаемся объясниться при помощи жестов и слов.

Вдруг вождь племени встает, входит в барак и возвращается с куском белого камня, которым он рисует на столе. Сначала он рисует индейцев и их деревню, а затем — море. Справа от индейской деревни его рука выводит дома с окнами, одетых мужчин и женщин. У мужчин в руках ружья или палки. Слева другая деревня, и в ней — мужчины с разбойничьими лицами, шляпами на головах и ружьями в руках. Женщины одеты. Я всматриваюсь в рисунок, но в это время вождь замечает, что он что-то забыл и добавляет тропу, соединяющую индейскую деревню с деревней справа, и еще одну тропу, соединяющую ее с деревней слева. Для того, чтобы я понял местоположение деревень, он рисует справа, со стороны Венесуэлы, солнце в виде круга с выходящими из него лучами, а со стороны колумбийской деревни — солнце, разделенное пополам линией горизонта. Ошибиться невозможно: с одной стороны солнце всходит, с другой — заходит. Молодой вождь с гордостью взирает на свое произведение, и все присутствующие подходят по очереди полюбоваться им. Видя, что я его понимаю, он берет мел и перечеркивает обе деревни, не трогая только свою. Я понимаю, что он хочет сказать: жители обеих деревень — злые люди, и он не хочет иметь с ними никаких отношений, и только в его деревне — добрые люди.