Не засыпай - Голдин Меган

– Хорошо, – сказал он, запустив двигатель.

– Надеюсь, Джек, мы не пожалеем об этом.

– Не пожалеем. Если это сделала Риз, тогда у нас будет подозреваемый. Если нет, то с нами ей будет безопаснее, чем бродить по улицам в состоянии замешательства. Особенно если тот, кто пытался убить ее два года назад, узнает, что она вернулась.

– Не знаю, насколько ей станет безопаснее, если каждый полицейский в Нью-Йорке будет считать ее опасным убийцей.

– Ужасно не хочется признавать, что Краузе был прав, но есть вероятность, что она на самом деле опасный убийца.

– На каком основании? – спросила Хэллидей больше из духа противоречия. Это была правда: Лив Риз стала их главной подозреваемой.

– На основании законов вероятности, – сказал Лавель. – Фактически, пока не опознана личность жертвы, все дело держится на догадках. Ладно, к черту. Собираюсь воспользоваться тяжелой артиллерией и преодолеть всю эту дурацкую бюрократическую волокиту. Не позволю какой-то кредитной компании кормить нас отговорками.

Хэллидей знала, что они не смогут завести дело против Лив Риз, если у них не будет достаточно четкого представления о ее мотивах для совершения убийства. Ее возможный мотив и личность жертвы были тесно связаны. Знание одного из этих неизвестных поможет им вычислить второе. На данный момент они не знали ни того ни другого.

Пробираясь через плотный поток автомобилей, Лавель по громкой связи позвонил своему старому другу, работавшему на ФБР и специализировавшемуся на финансовых преступлениях. Он попросил товарища воспользоваться связями, чтобы идентифицировать держателя кредитной карты.

Друг Лавеля перезвонил спустя несколько минут и по громкой связи передал данные владельца кредитной карты.

– Его зовут Эдвард Коул. Он из управления одного журнала. Возраст тридцать девять лет.

– В каком журнале он работает? – спросил Джек, останавливаясь на красный свет.

– «Культура». Слышал о нем?

– Нет, – сказал Джек.

– Я слышала, – вмешалась Хэллидей. – Это элитный глянцевый журнал, претендующий на то, чтобы за ним оставалось последнее слово в музыке, искусстве, театре, моде. В общем, в чем-то, относящемся к культуре. Отсюда и название.

– Должно быть, поэтому мы с Джеком ничего о нем не слышали. Наше представление о культуре сводится к просмотру игр клуба «Никс». Верно, Джек?

– Что-то в этом духе, – согласился Лавель. – Эй, спасибо, приятель. Я теперь твой должник.

– Нужно узнать побольше об этом Эдварде Коуле, – заявила Хэллидей, набирая Трэна.

– Это снова я, – сказала она, когда детектив снял трубку. – Можете пробить одно имя по базе? Нам нужны водительские права тридцатидевятилетнего мужчины по имени Эдвард Коул. По буквам К-О-У-Л. Нам нужны имена и контактные данные – его самого и ближайших родственников.

– Не кладите трубку, я сейчас посмотрю, – ответил Трэн.

Через мгновение он сказал:

– Эдвард Коул получил водительские права… четыре месяца назад.

– Это странно. Кто получает водительские права так поздно, в тридцать девять лет? – Хэллидей задумалась вслух.

– Дайте-ка минуту, сейчас узнаю, – сказал Трэн, делая паузу, чтобы поискать еще раз. – Коул не является гражданином США. Он в стране всего пять месяцев.

– Дайте угадаю, откуда он, – подхватила Хэллидей. – Из Британии.

– Как вы узнали?

– Пальцем в небо, – ответила Хэллидей, взглянув на Лавеля.

– В базе данных нет ближайших родственников. Здесь есть его адрес. Он всего в нескольких кварталах от места убийства.

– Зачем Коулу снимать вторую квартиру рядом с той, в которой он живет? – спросила Хэллидей у Лавеля после звонка.

– Возможно, он расстался с кем-то. Ему нужно было где-то остановиться на несколько ночей, – предположил Лавель.

– Звучит так, будто вы говорите, исходя из своего опыта, – ответила Хэллидей.

– О да. Из горького опыта.

Лавель поступил так же, когда разошелся со своей девушкой несколько месяцев назад. Он снял квартиру на «Эйрбиэнби» на несколько дней, а затем продлил аренду еще. Спустя две недели до него, наконец, дошло. Они с Ингрид больше не сойдутся.

– Это не объясняет, почему Коул забронировал квартиру, используя вымышленное имя и вымышленный адрес, – отметила Хэллидей.

– Возможно, он не хотел, чтобы кто-то узнал, что он остановился там. Может, жена или девушка.

– Думаете, у него был роман с Лив Риз?

– Это, безусловно, объяснило бы все эти прятки. – Лавель быстро развернулся и поехал в сторону квартиры Эдварда Коула.

Глава тридцать седьмая

Среда, 16:19

Около входа в метро мужчина с взлохмаченной бородой и в вязаной оранжевой шапочке играет на гитаре и поет поп-песню 1970-х годов о калифорнийском отеле, из которого можно выселиться, но нельзя уехать. Его звонкий голос соревнуется с оглушительным грохотом стройки через улицу.

Я бросаю деньги на рваную красную подкладку футляра его гитары. Я сейчас на другом конце города, запрыгнула в проезжающее мимо такси, выбежав из квартиры цокольного этажа. Мое сердце все еще колотится после ужасного побега.

Я не буду сообщать об этом в полицию. Они отнесутся ко мне с насмешкой, точно так же, как отнесся тот ужасный детектив Краузе, высмеявший меня за подачу заявления о вторжениях в нашу с Эми квартиру. Будто подчеркивая эту мысль, чуть выше моего запястья написано от руки сообщение, в котором говорится: «НИКОГДА НЕ РАЗГОВАРИВАЙ С КОПАМИ!!»

Мудрый совет. Последнее, что мне сейчас нужно – это объяснять ситуацию, которую я сама не понимаю, полиции. Как объяснить необъяснимое? В одно мгновение я отвечала на телефонные звонки за своим столом в офисе, а в другое – проснулась в поезде, с ревом несущемся по тоннелю метро. Эти два момента – словно обрамление. Все, что между ними, отсутствует.

Потеряна не только память. Также пропали кошелек и телефон. Я не узнаю одежду, которая на мне, как и симпатичное бисерное ожерелье на шее. Или надписи на тыльной стороне моих ладоней: так много надписей, говорящих так много странных вещей. Мне страшно все это читать. Маме не понравилось бы, что я до сих пор рисую на руках. Она всегда говорила, что это так неженственно.

Мое внимание привлекает огромная желтая рекламная вывеска в витрине магазина электроники. Я вхожу внутрь и направляюсь к ряду компьютеров, расставленных на длинной белой стойке.

Я выбираю ноутбук посередине и сразу же открываю веб-браузер, чтобы заняться поиском. Я хочу узнать, есть ли сообщения об убийстве прошлой ночью. Человек, который звонил мне в подвальную квартиру, сказал, что это было в новостях.

Оказывается, убийство произошло. Я щелкаю на первую попавшуюся статью, которая сопровождается фотографией окна квартиры. Слово «ПРОСНИСЬ!» написано на стекле красным.

В статье мало информации. В ней говорится, что неизвестный мужчина был найден мертвым в квартире в центре города, и полиция ведет расследование. В статье говорится, что убийца, как полагают, использовал кровь жертвы, чтобы написать это сообщение на окне. От мысли об этом пробегает холодок.

Ниже еще одна фотография. В подписи говорится, что это снимок с камеры наблюдения рядом с местом убийства. Это нечеткое изображение женщины с длинными темными волосами, выходящей из лифта с мужчиной. Лица женщины не видно, потому что она смотрит в пол. Лицо сопровождающего ее человека закрыто черным квадратом, явно нужным для того, чтобы скрыть его черты. Я полагаю, что он – жертва убийства.

Я замечаю краем глаза, что ко мне направляется продавец. Я щелкаю мышью, чтобы закрыть браузер, и он сворачивается, прежде, чем продавец приблизится.

– Я могу вам помочь? – спрашивает он.

– Я ищу легкий ноутбук, надежный и очень быстрый, – говорю я ему, потому что едва ли могу признать, что зашла в магазин только за бесплатным доступом к компьютеру.

Он воспринимает мой вопрос как приглашение перейти к мучительно долгой рекламной кампании, включающей в себя демонстрацию всевозможных функций ноутбука. Мне бы хотелось, чтобы он ушел. Так много более важных вещей, о которых я хочу узнать – например, об этом убийстве и о том, каким образом незаметно для меня мир перешел от середины лета к поздней осени.