Жестокий наезд - Вячеслав Денисов

– Вы хотите совершить низкий поступок. Зачем вам это? Удовлетворение собственного тщеславия? У меня безупречная репутация.

– Едва ваше имя сыск привяжет к преступлениям, совершаемым Малыгиным-младшим, как вас лишат сана. И вы опять превратитесь в Гомова Вячеслава Сергеевича. Хавбека, если вам угодно.

Наверное, из линии полузащиты отец Вячеслав решил перейти к глухой обороне. Иначе бы он не предложил мне встретиться через сорок минут на площади Ломоносова. У кинотеатра «Смена», что в двухстах метрах от заведения, которое Артем Малыгин посетил, не выходя из своей «Тойоты Проминент».

Саша спит, и слава богу. В ней столько успокоительного и усталости, что она проснется не ранее завтрашнего обеда. Теща оповещена надлежащим образом о вынужденной задержке дочери на работе и об обязательном прибытии дочери в квартиру тети завтра. Так что ядерного взрыва в ближайшие сутки не произойдет.

Я сделал еще один телефонный звонок и направился в прихожую.

Немного подумав на пороге, сунул в карман газовый пистолет и присел на пуфик. Сегодня полнолуние, а отец Вячеслав собрался на улицу. А в полнолуние известно, кто выходит на улицу без опаски. Так что с пистолетом я не погорячился.

На Аллаха надейся, а верблюда привязывай.

Я тоже так думаю.

Глава 11

Встреча святого отца с нехристем произошла у входа в кинотеатр. Под рекламным щитом, анонсирующим демонстрацию комедийного корейского боевика «Моя жена – гангстер».

Второй щит в рубрике «Скоро» обещал показ эротического триллера «Убей меня нежно». Чудное местечко. Отче специально тут встречу назначил?

Было бы смешно надеяться на то, что Гомов прибудет на «стрелку» в сутане и с крестом поверх нее. Безупречная дубленка, норковая шапка, блестящие глянцем зимние ботинки. Он похож на профессора физики, у которого украли кейс с часами, расписанием занятий и картой города.

Со мной он не поздоровался, хотя я точно помню, что он этого не сделал и при телефонном разговоре. По привычке сложив руки на животе, он смотрел на меня так, словно я был представителем паствы, прихожанином. Он был готов хоть сейчас связать меня с господом и снова отпустить грехи, которые я успел совершить после последнего посещения церкви.

– Удобно ли, святой отец? В такое время-то?

– Будет! – неожиданно грубо прервал он меня. – Что вам угодно, любезный?

Я оскалился и вставил промеж зубов сигаретный фильтр.

– Я тебе не любезный, богоотступник...

Руки отца Вячеслава замерзли, и он переместил их в карманы дубленки. Нельзя сказать, что мой тон его обескуражил. Вот это и вызывало у меня беспокойство.

– Я тебе не любезный, – повторил я. – Хватит апостолом прикидываться, Гомов. Номер твоего телефона находят в кармане убитого человека. Твой номер телефона произносит Артем Малыгин, когда просит сокамерника сообщить тебе о своем аресте. Ты не трогал Артошкин товар, Гомов? Уж очень он беспокоится о его судьбе! Даже больше, чем о своей. Каким таким бартером вы занимались с Малыгиным-младшим?

Известие о том, что его «прокатили», отец Вячеслав воспринял крайне негативно. Я бы даже сказал – неадекватно. Он стал изрыгать мат и проклятия, как сатана. Судя по лексике, двухгодичное отбывание наказания не прошло для святого отца бесследно. Из него вылетала такая «феня», что даже мне, бывшему следаку и нынешнему судье, стало не по себе.

– Слышал бы вас сейчас патриарх, батюшка... – Все, что мне удалось из себя выжать.

Внезапно отче успокоился.

– Почему вы решили, что звонок Артема Малыгина есть предупреждение мне? «Товар» – это работы моих церковных иконописцев и умельцев, которые Артем собирался приобрести для интерьера своего загородного дома. Известие о его аресте могло подвигнуть меня на продажу изделий иным лицам, а Артем, что свойственно истинным православным, верил в свою невиновность и скорое освобождение. И просил меня сохранить творения для передачи именно ему. А то, что номер телефона церкви был обнаружен в кармане убиенного Изварина... Там разве было мое имя? Да если бы и было. Этот номер телефона есть в городском справочнике. На этом основании вы можете арестовать всех, кто имеет такой справочник. При чем здесь церковь? При чем здесь я, ее служитель?

Я успокоился окончательно. Еще секунду назад у меня были какие-то сомнения. Теперь они развеялись, как сигаретный дым после моей последней затяжки. Я отбросил окурок в сторону и натянул перчатку.

– Гомов, я удивляюсь, что при такой болтливости и отсутствии в вашем рту устройства для фильтровки базара вы еще живой. Ничего, что я так, не по-православному? После вашей речи я до сих пор не могу прийти в себя. Мне кажется, вам пора направляться в прокуратуру. И желательно прямо сейчас.

– Неужели вся прокуратура пришла к мысли, что святой отец, слуга церкви, способен на богопротивные деяния?! – Гомов яростно шептал и дышал мне в шарф. Мы стояли вплотную, и это придавало беседе некое напряжение.

– Прокуратура? – Я хмыкнул. – Прокуратура пока ни ухом ни рылом о ваших фокусах. Один я, страдалец, пытаюсь найти кратчайший путь к истине. Положим, я занимаюсь не тем делом, однако мне, как и всякой твари на земле, богом созданной, свойственно неистребимое желание жить. Радоваться птичкам, любить, плакать при виде заката... хватит, Гомов. Бери шинель, пошли домой. Твой дом – тюрьма.

Последнее я сказал на всякий случай. Если он не понял.

Но он все очень хорошо понял. Даже очень хорошо. Последним вопросом он хотел узнать, имеет ли моя версия поощрение в следственных кругах, или, вообще, знает ли о ней кто-то еще, кроме меня. И он получил то, что хотел, – информацию, что на белом свете есть лишь один идиот, рыщущий в поисках правды и соглашающийся в полнолуние на «стрелку» с попами.

Глупый ход. На его месте я придумал бы для «прокачки» что-то более изощренное. Или хотя бы посмотрел вокруг, прежде чем действовать. Но у Гомова в воспаленной голове не было места ни для анализа ситуации, ни для проявления оперативных качеств. Он просто вынул из левого кармана револьвер и устремил его ствол в мою сторону. Бельгийский револьвер системы «наган»! И как он к святому отцу попал? Наверно, нашел при ремонте фундамента храма. Обронил какой-нибудь пьяный матрос с «Рюрика» во время рубки топором икон, а батюшка спустя восемьдесят лет подобрал.

Мне всегда везло в жизни. Попа видели все, а вот попа с револьвером в руке, пожалуй, не видел никто. Никто, кроме меня, разумеется. Первый раз встретил, и сразу – с «наганом». Кому еще так повезет?

– Святой отец, в таком виде вы не вписываетесь ни в один из сюжетов библейских легенд...

Он ткнул меня в живот оружием революционного пролетариата.

– Ну-ка, раб божий, ступай-ка за этот плакат. – И он указал мне свободной рукой на рекламный щит «Скоро».

– Где написано «Убей меня нежно»?

– Можешь за другой.

– За тем я уже сегодня был...

Ох, и тяжела же рука служителя церкви! Прежде чем остановиться, я пролетел метра три. И это всего лишь какой-то терновский священник! А если бы мне сейчас врезал Его Святейшество Иоанн Павел Второй?..

Едва мы оказались за плакатом, я удивил Гомова еще раз.

То, что он должен был сделать раньше, он сделал именно тогда, когда делать этого нельзя было ни при каких обстоятельствах. Полагая, что я нахожусь под его полным контролем, он выглянул за плакат. Наверное, хотел убедиться, что звук от выстрела его комиссарского оружия и мой предсмертный вопль не достигнет слуха случайных прохожих.

Выглянул, пустым взглядом окинул стоящую неподалеку «девятку» и вернулся.

В тот момент, когда он раскрыл рот, очевидно, для того, чтобы меня причастить, я нажал спуск своего «газовика». Я теперь понимаю разницу между «причастить» и «исповедать». Прочитал в словаре Ожегова после первого посещения церкви. Исповедуют, когда еще теплится какая-то надежда на улучшение. Причащают, когда она отсутствует.

Пока Гомов пытался найти в своих легких пространство для чистого воздуха, я отобрал у него револьвер. Не сходя с места, взял за ствол и отобрал.

Усиливающийся по мере приближения топот ног подсказал мне, святотатцу, что Пермяков и его компания наконец-то поняли, что пора действовать. Мы с отче стоим за плакатом, и нас не видно, поэтому сейчас главное, чтобы ни один из моих защитников по запарке не прихлопнул меня. Когда топот послышался совсем рядом, я громко рявкнул:

– Все нормально!!

Оказалось, что этого недостаточно. На оперативников-розыскников звук выстрела действует как-то дурманяще. Пока темнота после яркого света позволила им разобраться в ситуации, пока подбежал запыхавшийся Пермяков, я успел трижды выслушать приказ бросить оружие и дважды – приглашение лечь на землю. Вскоре все встало на свои места.

– Я вот что думаю, Гомов... – Не желая оставаться не у дел, я помогал троим операм вынимать из сугроба бывшего святого отца. – Не знаю, зачем ты залез в него по пояс, только так от рези в глазах не избавишься. Нужно помочиться на тряпочку и приложить ее к очам.