Муос: Чистилище - Захар Петров

Вера так и не поняла, как к ней относился Зозон. Он не был любителем поговорить. Не любил сантиментов. Своих жён он явно избегал и к детям, казалось, относился равнодушно. Просто иногда Вере думалось, что Зозон чем-то похож на её отца. Чем именно, Вера для себя определить не могла. Крепкий коренастый спецназовец со спокойным лицом совсем не походил внешне на худого, высокого, эмоционального администратора Мегабанка. Возможно, подсознание рано осиротевшей девушки искало в своём командире родительские черты. Ей хотелось верить, что Зозон — такой справедливый, сильный, рассудительный — для своей пятёрки больше, чем просто командир. Ей было намного спокойней, когда Зозон был рядом. Это спокойствие граничило с абсолютной уверенностью, что если капитан рядом, их пятёрка непобедима. Вера меньше всего хотела, чтобы о её мыслях узнал Зозон или кто-то из сослуживцев — здесь не принято было откровенничать и проявлять непрактичные чувства. С Зозоном, как и с другими убрами, она почти не разговаривала на темы, не связанные со службой. Кроме одного единственного раза.

Это был ужин в столовке Урочища. Зозон сидел напротив неё и не спеша ел, внимательно рассматривая содержимое тарелки. Вера давно хотела задать этот вопрос, и вот она решилась. Достав из кармана и положив на стол маленький раскладной ножик, когда-то подаренный ей Зозоном, она спросила:

— Командир, вы меня помните?

Зозон как будто ожидал этот вопрос. Он, не беря в руки ножик и не подымая глаз, ответил:

— Как командир пятёрки, я должен знать прошлое своих людей. Я читал твою автобиографию. Знаю, что ты из Мегабанка. Я помню тот поход против Чистильщиков. Помню маленькую девочку, которую мы нашли среди трупов убитых и которой я потом дал раскладной ножик для разрезки обувной кожи. Помню следователя, который тебя куда-то потом увёл… Конечно, теперь трудно поверить в то, что тот перепуганный, зарёванный ребёнок — это Стрелка, один из самых смелых воинов Урочища.

— Я вас тоже помню, командир. Помню, как вы и ваши люди быстро и жёстко расправились с Чистильщиками. Но…

Вера замешкалась. Зозон поднял глаза и внимательно посмотрел на неё:

— Что «но»?

— Я помню, что вы умышленно не убили последнего чистильщика. Это за вас сделал следователь.

— Тебе показалось. Ты была ещё маленькой.

— И всё же, это так — вы не хотели убивать чистильщика.

— Я не хотел убивать ребёнка.

— Он был чистильщиком — одним из тех, кто расправился со всем моим поселением.

— Гм…

— Командир. Я просто хочу понять. Вас когда-то разжаловали…

— Я не хочу об этом говорить.

— Хорошо. Но совсем недавно вы запретили убивать лесников.

— Это были дети, и я решил, что они заинтересуют учёных Центра.

— Для этого было бы достаточно одного-двух лесников, а не целый выводок. Всё же почему вы это сделали?

— Зачем ты всё это спрашиваешь?

— Потому что я не могу понять, командир. Вы — идеальный солдат, отличный командир. Но…

— …порою веду себя, как слабак, — с горькой усмешкой закончил мысль Веры Зозон.

— Я не это хотела сказать.

— Сказать — нет, но подумала именно это.

Зозон опустил глаза и замолчал. Вера уже жалела, что начала этот разговор. Она рассматривала лицо командира. Какая-то невыразимая тоска крылась внутри этого солдата. Тихо, как будто сам себе, Зозон высказал свои мысли вслух:

— Завидую я тебя, Стрелка. С одной стороны… Завидую, потому что у тебя всё так просто: весь мир делится на белое и чёрное. Есть свои и есть враги. За своих готова умереть, не задумываясь. Врагов уничтожаешь беспощадно. И уверена в своей правоте. Так, конечно, жить проще.

— Вы сказали «с одной стороны», а что с другой?

Зозон опять немного помолчал, водя ложкой по пустой тарелке.

— А я, чем больше живу, тем больше сомневаюсь… Может, мне лучше было остаться в мастерских отца и делать сапоги и ботинки? Тут уж точно, никаких сомнений в своей правоте.

Вере не нравилось направление мысли командира. Человек, который стал для неё почти идеалом, высказывает сомнения в правильности дела, которое они делают. В её душу, в которой не так давно установился зыбкий покой, Зозон собирался бросить камень; даже не камень, а валун новых сомнений. Она вспылила:

— В чём сомнения, командир? В том, что надо наводить порядок в Муосе? Или вы считаете, что мы зря вымели лесников с Партизанской? Надо было их там оставить? Уж они-то точно ни в чём не сомневались. Сожрали б они Партизанскую на раз-два-три вместе со всем её населением. Или я не права?

— Может быть, и сожрали бы, а может быть, и нет. Ты слышала, что рассказал тот пленник, которого мы у лесников отбили? Вроде бы уходить лесники собирались куда-то.

— Это только «вроде бы». Но даже если и так: сегодня они ушли, завтра вернулись. От того, что мы вырубили целое племя, не считая ту мелюзгу, которую вы пожалели, хуже не стало. В партизанских лагерях только вздохнули свободнее. Ещё бы пару таких операций, и конец лесникам. Та часть Муоса будет принадлежать Республике! Разве это плохо?

— У тебя всё так просто: уничтожить целый народ, только потому, что он нам не нравится.

— Какой народ, командир? Лесники — это народ!? Они — выродки, мутанты…

— Паук — тоже мутант.

— Паук — это другое дело. Он ведь с нами, за нас.

— Лесники тоже могли бы быть когда-нибудь с нами и за нас.

— Они не могут быть с нами. Они не контактны.

— Хм… а кто-нибудь пытался с ними вступить в контакт? Нет! Мы просто считаем, что они не вправе жить, потому что они — другие и нам мешают. А может, как раз они — наследники этого мира. Может быть, Природа специально их сотворила, чтобы заменить нас, так похожих на своих предков, уничтоживших мир.

— Мне страшно слышать то, что вы говорите, командир. И что же: нам сдаться лесникам, змеям, чистильщикам?

— Я этого не говорил. Я не знаю ответов на свои вопросы. И не уверен, что мне когда-нибудь удастся их найти. Мне просто порой кажется, что все мы бежим по одному длинному туннелю. Бежим, боясь куда-то не успеть, ломая всё на своём пути и убивая друг друга. Но выхода из туннеля нет. А в конце — стена, о которую мы все разобьёмся. А может быть, конца и нет вовсе. И мы просто бестолково, бесцельно несёмся в никуда. Без цели, без веры, без Бога… Как бы я хотел, чтобы был Бог. Или хотя бы верить в Него, как лесники верят в свой Лес. Но, где бы я ни был — в Муосе и на Поверхности — Бога нигде нет. И нет никаких следов Его. Не во что верить! Он если и есть, то этот мир уже давно забыл… А ты веришь в Бога? Ведь отец твой был по совместительству капелланом поселения.

— Бога нет! И никогда не было — я в этом уверена. Когда я была маленькой, шептала какие-то молитвы. Теперь я в эти сказки не верю.

— А во что веришь?

— Я верю в справедливость. В справедливость, основанную на силе. И я уверена, что я и вы, командир, и все, кто живёт в Урочище — это то, на чём пока держится Муос.

Зозон грустно улыбнулся. Он хотел что-то сказать ещё, но рядом с ними сели убры из пятёрки Тхоря, громко стукнув бутылью с самогоном об стол. Вера не хотела продолжать этот разговор. Ей хотелось быстрее вычистить из головы те мысли, которыми пытался с нею поделиться Зозон.

3

Хотя об этом прямо никто не говорил, но обитатели Урочища чувствовали, что всем им предстоит какое-то необычное тяжёлое испытание. Сначала командир спецназа, а потом и командиры пятёрок всё чаще вызывались в штаб Центра. С некоторых пор убров стали меньше посылать на задания. И это при том, что в Муосе спокойней не стало. Просто поселениям отказывали в помощи военных, явно сберегая силы на будущее. Менялась и система тренировок — больший упор делался на стрельбы, коллективную оборону.

Смутные догадки стали появляться, когда в Урочище пришли учёные. Они в деталях описывали внутреннее строение змеев, тыкая указками на аккуратно выведенные на серой бумаге зарисовки этих монстров. Сообщали скудные сведения об их повадках, питании, размножении. Убры с явным усилием вслушивались в их нудные лекции.

В конце концов, Командир собрал всех на построение и, тревожно прохаживаясь перед строем, изложил суть будущей операции:

— Все вы знаете, что такое змеи. Некоторые из вас встречались с ними. Последние два года отмечается резкий рост их популяции. Вам сообщалось, что три месяца назад змеи проломали заграждения и ворвались на Первомайскую. Погибли и покалечены три десятка жителей станции. Полтора месяца назад змеи вломились в поселение Дымники. Из двадцати двух жителей в живых не осталось никого. Движение по участку туннеля Единая-Первомайская запрещено. По сути, запрет — это формальность, потому что там пройти уже нет никакой возможности. Дозоры с Нейтральной и Первомайской наблюдают и слышат почти постоянное присутствие в туннеле змеев. Запад Автозаводской линии фактически отрезан от Центра — связь осуществляется только через неметрошные переходы… И нам поручено раз и навсегда решить эту проблему!