Император Сухоруков - Василий Кленин

мне Мохечеката. — Ты, видимо, перепутал агаву с чем-нибудь другим. С оленьими шкурами?

Дядюшка нарывался. И я решил, что сдавать назад нельзя.

— Я совершенно точно помню, что тюков агавы было семь, — холодно отчеканил я. — А еще это помнит мой слуга. Я пошлю за ним, и ты спросишь у него, дядюшка, сколько тюков агавы было в казне пару дней назад? Посмотрим, совпадут ли ответы.

Всё это время я пристально следил за мимикой Мохечекаты. Все-таки я более-менее изучил повадки, особенности поведения и речи людей из ближнего своего окружения. Толстяк забегал глазами, непроизвольно почесал руку — он явно не уверен в себе. Значит, он точно знает, что тюков на «складе» три, хотя, и должно быть семь!

— Может быть, остальные тюки уже пришлось потратить, — с неискренней небрежностью ответил казначей.

Он торгуется! Он готов признать, что я не идиот и не дебил, если я приму факт исчезновения тюков. Ну, нет, дядюшка! Ты дал слабину, и теперь я тебя «живым» не выпущу! Нечего было на мне упражняться! И нечего тырить агаву из моей казны! Вынь да положь мне четыре тюка!

— За два дня? На что ты их потратил?

— Не помню, наверное, агаву отдали прядильщицам.

— Каким? — я вколачивал в дядю вопрос за вопросом, как гвозди, и испытывал при этом садистское удовольствие. — Зачем? Они вернут готовую ткань? Сколько?

Не знаю, чем бы закончилась эта перепалка, только именно в это время на горизонте событий появились подручные Мохечекаты, которых тот не так давно куда-то послал. Ребята возвращались, пыхтя и потея от натуги, лямки перетягивали лоб каждого из них. А за спиной у каждого болтались по два объемных тюка… сами понимаете с чем.

Мы с дядюшкой увидели это практически одновременно, и мой вороватый родственничек совершенно не сдержал эмоций. Дернулся всем телом, желая остановить неминуемый провал, потом заставил себя стоять, закусил губу.

— Сейчас, дядюшка, я велю тебе молчать. Под страхом смерти, — уж не знаю, смог ли я исполнить эту угрозу, но в данный момент я был предельно серьезен и искренен. — А я пока поинтересуюсь у этих людей: «Откуда дровишки?».

Конечно, я сказал не так. Но можно мне хотя бы тут что-то процитировать! Язык четлан я уже сносно освоил, а вот культурным кодом, разумеется, не овладел. Не знаю их песен, сказок, поговорок. А они — не знают моих «культурных закромов»… Стена. Пропасть.

Впрочем, сейчас было не до рефлексии. Ничего не подозревающие носильщики были совсем близко, я готов был идти до конца, свита держалась наготове, чувствуя противостояние. Маленький скандал, начавшийся, как макание в говно «императора», оборачивался новыми перспективами.

Толстяк сдался первым.

— Они нашли, владыка! — радостно воскликнул он. — Они нашли пропавшие тюки агавы! Как ты верно заметил — их должно быть семь. Куда четыре запропастились — непонятно. Но мои люди нашли волокно! И даже сюда догадались принести.

Это была такая корявая ложь, что кто-то из моего окружения не удержался и хмыкнул. Я же был молчалив и холоден. Глядя, как казначей бежит наперерез подручным, чтобы успеть дать им новые цэу, я думал: спустить конфликт или дать ему дальнейшее развитие? Мохечеката отдавал мне тюки и как бы предлагал поверить его нелепой хитрости. Крайне хотелось топить толстяка и дальше, он же казной, как своим кошельком пользуется! Но я вспомнил о балансе сил. Скинешь Мохечекату — усилится Куакали…

Придется подыграть.

Я благосклонно принял тюки, кивнул на них торговцу, и тот с улыбкой протянул моим людям четыре веревки. И четыре жизни. Теперь предстояло думать, что с этими жизнями делать. На все четыре стороны не отпустишь: в этом мире такая свобода хуже рабства с гарантированной чашкой кукурузной каши. Так что Мохечеката был не так уж и прав, делая мне знаки не покупать «проданных людей».

Я смотрел, как жадно упихивают торговцы тюки с волокном, и смутная мысль начала медленно крутиться в голове. За «проданных людей» надо рассчитываться агавой. Агава в изобилии растет за рекой на горе. Агаву надо собирать, выделывать… Но как раз это могут сделать «проданные люди»!

Кажется, у меня начал формироваться бизнес-план.

Подозвав купленного Капибару, я вызнал его имя. Оказалось, парня зовут Дерево У Воды. Тальник, короче. Переговорил с ним и с его товарищами по несчастью. Пояснил, что теперь они мои, и только при мне они смогут жить достойно. Мол, будут у них и кров, и еда, но должны они теперь собирать для меня агаву. Мужики будут рубить листву, а девушка — мять волокно. Выяснил у Мохечекаты, что заречные горы никому конкретно не принадлежат, все роды Крыла пользуются ее ресурсами по мере необходимости.

— Владыка забирает себе гору, — тут же постановил я. — Выделите «проданным» инструмент, пусть построят себе хижину прямо на горе. И займутся рубкой и выделкой агавы.

— Хвост, — позвал я своего неотлучного телохранителя. — Ты отправишься с ними. Проследишь, чтобы обустроились, организуешь работу. Не тащи всё сам. Найди того, кто сможет ими руководить. И следи уже за его работой.

Я твердо решил стать «агавовым бароном». Не так круто звучит, как «император», зато деньгами пахнет!

Глава 14

Конечно, ступай

Соловушка лежала на спине, раскинувшись через всю «императорскую» постель. Неразвитая ее девичья грудь высоко вздымалась от тяжелого дыхания. Между двумя холмиками улеглась, раскинув крыла, черная капля каменной резной птицы.

Девушка лежала, забыв стыд и почтение к монаршей особе. Ей просто было хорошо. И я знал, видел и чувствовал, что причина этого «хорошо» — я сам. Старательный любовник, заботливый мужчина, щедрый господин. Конечно, не без последнего, чего греха таить. Но я ей нравился, она была рада нашим встречам — это видно.

А уж как мне она нравилась… Моя спасительница. Моя душегрея. Молчаливая, умеренно кокетливая — и очень-очень теплая. В этом миниатюрном теле было столько тепла, что она легко обогревала нас обоих. В дни неудач, в дни страха и ужаса она не раз уводила меня от черных мыслей про нежелание жить. Которые нет-нет, да наплывали. Когда, в очередной раз, разум отказывался существовать в этом чуждом мире.

Соловушка приходила. Утешала меня. Мозг лишался львиной доли крови, бессилел, и его бунт сам собой затихал. Приходил спасительный покой.

Последние несколько дней мне это было крайне необходимо. Потому что «виртуозная победа» над казначеем ничего особо не изменила. Я, по-прежнему, не контролировал запасы склада, и Мохечеката мог продолжать разбазаривать мое богатство. Может быть, уже не так нагло, но всё же. Я даже загорелся идеей