АРХИПЕЛАГ СВЯТОГО ПЕТРА - Наталья Галкина

– Ляоянчик пахнет, - доверительно прошептала она. - Такой легкой кофейной горечью. С миндальным душком. Как дыханье наркомана. А жунжанчик звучит. У пациента у ушах. Тихо-тихо: ж-ж-ж-ж-ж… Если к пациенту наклонишься, услышишь.

Машина, едущая перед нами, тормознула, мы чуть не врезались в нее. Я сказал сурово:

– Женщина, молчи, следи за дорогой.

В молчании доехали мы до дома, не произнеся ни слова, вошли. Она набрала телефонный номер.

– Спасибо, кланяюсь в ножки, машина под моим окном.

Через четверть часа под окном завелся мотор, три раза бибикнули, лимузин укатил.

За кофе я спросил:

– Как ты думаешь, есть классификация ведьм?

– Конечно, есть. Сериал классификаций.

– Ври больше, - я заткнул ей рот поцелуем. Мы отвлеклись.

Проснувшись поутру, мы увидели на столике у кровати карты и долго рассматривали их. Мата презентовала мне коллекционную музейную карточную колоду таро, напечатанную с гравюрных досок, раскрашенную от руки палевыми красками. Позже я вычитал из книжки теософа начала века, ученика Гурджиева, Успенского, историю таро, смысл картинок. В книге было много репродукций, некоторые карты почти до деталей повторяли мои, и неудивительно, двадцать две нумерованные карты вне мастей имелись во всех колодах: маг, жрица, императрица, иерофант, искушение, колесница, сила, пустынник, колесо жизни, справедливость, повешенный, смерть, время, дьявол, звезды, луна, солнце, воскресение из мертвых, мир; и карта ноль: безумный. Четыре масти отличались от привычных: жезлы, мечи, чаши, пентакли. Мы насчитали 78 карт.

– Зачем мне карты, ты не в курсе? - спросил я Настасью, облачающуюся в зеленый халат.

– На всякий случай. Возможно, каждая, то есть любая карта служит пропуском на любое собрание ведьм.

– Мне только собраний ведьм недоставало.

– Ну, мало ли, случай представится. А с такими картами в руках тебя не съедят, не утопят не превратят в козла либо в кабана. Встретят и проводят. Здравствуй и прощай.

Изображение колесницы со сфинксами в упряжке напоминало фонтан под Пулковской горою. Или Водопой ведьм повторял изображение карты таро? Кто их разберет.

Потом в своей нашумевшей статье «Культура, магия и я» я обнародовал свое небольшое открытие, коим обязан был Успенскому и ведьме Мате. Речь шла о карточной символике, принадлежности карт четырем стихиям применительно к «Пиковой даме» Пушкина. Тройка - воздух, семерка - земля, туз - огонь; а пиковая дама? догадайтесь! ну, конечно же, - вода! Почитывал, стало быть, классик наш доктора Папюсса, интересовался герметическим и масонским символизмом. Кстати, в той же статье упоминал я путешествовавшего во времена Пушкина по Европе карточного фокусника и иллюзиониста по фамилии Германн. В картинках Таро картой номер один был маг, последней, после двадцать первой, нулевой - шут безумный.

– А ведьма? где ведьма? - спрашивала Настасья.

– Да вот же. Карта номер два. Под псевдонимом «жрица».

Разглядывая герметический комикс, тщетно пытаясь сложить мозаику его в некое целое, мы чуть на службу не опоздали.

ОСТРОВ ЕНИСААРИ

В холодное туманное субботнее утро город был полупуст в ранний час.

Мы поленились идти через мост пешком, долго ждали автобуса, заговорились, проехали за мостом лишнюю остановку.

Едучи по мосту, как большинство горожан, глядели мы в окна, хозяйским оком озирая свои владенья (свои?., владенья?…). Когда двадцать лет спустя увидел я города Европы, в частности Рим, Умбрию, Падую, Нант, они только подтвердили мою догадку, высказанную мной Настасье и (недаром она работала в архитектурном департаменте) очень и очень ею оцененную: главная характеристика города (да и любого жилого места) - конфигурация его пустот. Площади, коридоры улиц, дворы-колодцы, интерколумнии, гроты, ниши, арки, провалы в небо.

Увлеченные лицезрением великолепной пустоты, повисшей над рекой Ню, над Невою, над Кеме, и это все о ней, мы и думать забыли, облекая пустоту в слова, что не худо бы нам вытряхнуться из автобуса. От памятника Горькому, от мечети пришлось нам возвращаться к реке.

– Дай мне руку, обними меня покрепче, - зашептала она, - я не могу его видеть спокойно, сил моих нет.

Речь шла о памятнике «Стерегущему».

Случалось, меня пугала ее острота чувств, быстрая смена состояний, настроений, вскипающие слезы, приступы веселья или тоски; ее любимые лошадки Эйфория и Депрессия в стойле не расставались, вечная пара; имя третьей лошадки ее тройки борзых я никак не мог определить.

В день, когда остановились мы впервые у памятника «Стерегущему», он еще был фонтаном, по застывшему скульптурному изваянному потоку воды стекала натуральная вода, блестели настоящим водяным блеском фигуры открывающих кингстоны матросов; за несколько последующих лет вода иссякла, вероятно, трубы прохудились; некоторые называли бывший фонтан памятником городской бесхозяйственности и безалаберности, потом поколение сменилось, все и думать забыли о переставшей литься из открытого кингстона натуральной воде, было как-то не до фонтанов.

Настасья перед этим памятником всякий раз готова была рыдать в голос, ощущала себя японской шпионкою, виновницей русско-японской войны, микадо, позором и злом во плоти; меня все это поражало, я ее не понимал, не знал, как себя вести. Несколько лет пытался я разгадать действие «Стерегущего» (горожане так и называли его, опуская слово «памятник») на воображение и сознание возлюбленной моей. В конечном итоге столь понравившийся мне сперва монумент стал приводить меня в ужас, но в ужас, так сказать, эстетического плана; фигуры матросов стали казаться мне непристойно реалистичными, все вместе напомнило мне сцену с цветными манекенами-статистами даже не из Музея этнографии, а из музея-тюрьмы Петропавловки: муляжный узник, муляжный надзиратель, заглядывающий в дверной глазок, часовой из папье-маше, чудовищный серьез кукол, но без их неподвижности, как если бы восковые фигуры мадам Тюссо изваяли в стоп-кадре движения, имитируя экспрессию, отображая застывший порыв… Я вспомнил кошку из воспоминаний художника Коровина, его рассказ о художнике-академисте, которому понадобилось в картине кошечку изобразить; реалист искал на помойках дохлых кошек (надеюсь, не убивал их сам - по крайней мере, Коровин ничего такого не пишет), придавал дохлой кошке нужную позу, прибивая ее к дощечке, - и срисовывал. Коровинская кошечка академиста для меня стала прямо-таки символом так называемого последовательно реалистического искусства, ни убавить, ни прибавить, в самую точку.

Единственно, что было в памятнике «Стерегущему» приемлемым для меня, - часть корпуса корабля в форме креста.

Скульптор, не ведая, что творит, подошел к той грани, за которой… Впрочем, я высказался на этот счет вполне исчерпывающе в работе «Магия стиля», которая не была ни замечена, ни оценена, - видимо, в силу того обстоятельства, что человек не осознает значения магии, играющей в жизни его большую роль, чем ему кажется.

Война с Японией началась не с концессий, не с соперничества компаний, не с дележа рынков сбыта, а с действия самурая, ударившего по голове палашом будущего последнего русского царя; удар превратил царя в инвалида, в контуженного, в коронованного аутиста; отсюда война с Японией, Распутин, вся история России XX иска.

А фашизм начинался как определенная стилистическая, стилевая деформация, отражавшая поначалу легкую деформацию души, материализовавшаяся (гусеница- кокон-бабочка) в идеологию, оплотненную, воплощенную во всеобщую погибель, нравственную и физическую. Следите за стилем! Не допускайте магических и ритуальных извращений! посдержанней, посдержанней, господа!

Будь я на десять лет старше, я сказал бы подружке своей: «Не плачь, есть памятники гораздо страшнее, значительно уродливей, заметно реалистичней этого, неизмеримо крупнее и намного противнее». Но тогда, когда она безутешно плакала перед «Стерегущим», я мог только молча поцеловать ее соленые веки (она вскрикнула: «Нельзя целовать в глаза, это к разлуке!»), обнять ее и увлечь к Неве, к мосту, ведущему в Петропавловскую крепость, на остров Енисаари, Заячий остров, Веселый остров Люстеланд («Люст Елант» начертал рукою своей на одной из карт Петр Первый).

«Основные призраки острова Енисаари: царевич Алексей (сын Петра I), княжна Тараканова, повешенные декабристы; говорят о ряде чиновничьих (костюмных) призраков: Тюремщике, Конвоире, Коменданте, а также о групповых видениях строителей и подкопщиков, чьи массовые захоронения обнаружены были за Кронверком во время строительства дороги на эспланаду и детской железной дороги царских времен.

Иногда по площади перед собором проходит строем еле различимое стадо тюремных крыс».