Влюбленный дАртаньян или пятнадцать лет спустя - Роже Нимье

XXXVII. … ДО ОХОТЫ ЗА ЛА ФОНОМ

— Чудное мое дитя, — осведомился д'Артаньян, — вы, кажется, сказали, что мой превосходный друг болен.

— Да, — ответствовало чудное дитя.

— Что же у него болит?

— Ноги.

И Мадлен исчезла, сделав грациозное движение талией, вся столь непохожая на предыдущего посетителя.

Д'Артаньян тотчас же постучался в двери апартаментов, которые занимал маршал де Пелиссар, ибо пора именовать его сообразно с полученным им новым титулом, хотя, впрочем, этому человеку, равному по способностям Леонардо да Винчи, готовому протянуть руку к солнцу и получить в наследство горы Оверни, любое предприятие было, казалось, по плечу.

Друг нашего мушкетера находился в постели.

— Дорогой д'Артаньян, ничто не может меня более утешить, чем посещение такого цветущего человека, как вы. Мне и в самом дело плохо.

— Мадлен мне уже сказала. Что с вашими ногами? 

— Увы, ноги… Хотя я вывез их из Африки — страны, известной крепостью древесных пород и твердостью костей ее обитателей…

— И что же?

— Оказалось, что налетевший из Шотландии ураган уложил обоих на месте.

— Что вы хотите этим сказать?

— Что капитан О'Нил трудный человек. Вы обратили внимание, какой он толстый?

— Кагс-то не очень…

— Значит, вы не поняли, что он состоит из одного только желудка. Сердце, мозг, внутренности и органы низшего порядка ужаты до минимума. Остается место для одного толькд желудка, который разросся наподобие мешка.

— Мой дорогой Пелиссон, я знал вас как инженера, астронома, математика, химика, но отнюдь не как физиолога.

— Я изучал почки и сердце, но только в молодости и мимоходом. Однако этого достаточно, чтобы поставить такой диагноз. Это существо вмещает в себя колоссальное количество жидкости, равное половине его тела, а может, и больше.

— Я б сказал, что он весит не более ста двадцати фунтов.

— Сто двадцать фунтов весу — это пустяки, но шестьдесят фунтов жидкости — это уже кое-что. В особенности если эти шестьдесят фунтов составляют семейное лекарство капитана О'Нила.

— Да, этим нельзя пренебречь.

— Вот именно.

Воцарилось исполненное восхищения молчание.

— Надеюсь, вы следите за моей мыслью, дорогой д'Артаньян, поскольку от физиологии я перехожу к упругости тел.

— Несомненно.

— С другой стороны — у этого самого О'Нила два огромных, похожих на губку уса.

— Отнеситесь к ним с должным уважением, друг мой, испанские пули не раз щекотали их, но ни разу не опалили.

— Да, да. Но я понял, в чем тут дело. Вы обратили внимание, каким образом он пьет?

— Ей-богу, нет.

— Ваш доблестный О'Нил погружает по очереди оба своих огромных уса в стакан, затем высасывает из них всю жидкость. Таким образом, не переводя дыхания, он поглощает колоссальное количество семейного эликсира.

— Мой дорогой, мой несравненный Пелиссон, ваши выводы изумительны, но как это связано с вашими Ногами?

— Вам не кажется, что я немного исследователь?

— В вас меня не удивляет ничто.

— Так вот, как исследователь, я прочитал уйму всяких рассказов о путешествиях и пришел к выводу, что наши африканские братья обладают удивительной склонностью к подражанию. Они даже превосходят порой предмет своего подражания.

— Мне кажется, я начинаю вас понимать.

— Таким образом Нога № 1 и Нога № 2, оба уроженцы Судана, без устали подражали капитану О'Нилу.

— И преуспели в этом?

—  Очень даже преуспели. Лучше не скажешь. Знаменитый изобретатель исторг вздох.

—  Так, значит, ваши Ноги…

— Боюсь, что теперь они будут отсыпаться не менее недели.

— Выходит, целую неделю без Ног?

— Да, на собственных, так сказать, окороках…

— Но это же вам не пристало.

— Сперва я хотел выписать другие Ноги, из Оверни или из Пруссии.

— Неплохая идея.

— Но я вовремя вспомнил, что овернцы очень своевольны, а пруссаки обожают дисциплину, в то время как мне хочется, знаете ли, время от времени порезвиться. Тогда я решил переключиться на работу над изобретением, это отнимет у меня ровно неделю.

— Вполне достаточно, чтоб встать на ноги.

— Вот именно.

— И это все?

— О, нет, я отнюдь не забыл про наш мирный договор, тем более, что король подарил мне этот пустячок…

И Пелиссон де Пелиссар потряс маршальским жезлом, лежащим на ночном столике бок о бок с бутылями шатошалонского сиропа и эльзасского ликера.

— О, и я помню, тем более помню, что король ничего мне не дал.

— Он держит вас про запас для самых важных дел. Итак, чего мы, собственно, добиваемся?

— Мы ищем Ла Фона.

— Дорогой д'Артаньян, из вас получится замечательный начальник штаба, ибо вы сразу улавливаете суть вопроса.

— Но вы ясно поставили проблему.

— Чтоб отыскать Ла Фона, возможны два способа. Первый — положиться на волю случая, это метод эмпирический. Мы рассылаем повсюду наших шпионов, собираем сведения и затем делаем выводы. Способ долгий, дорогостоящий и неподходящий для нашей с вами натуры, где резвость лани — гром и молния! — состязается с прыгучестью блохи. Заметили вы, кстати, что я почти перестал сквернословить?

— Действительно.

— Я полагаю, все эти наши проклятия, все эти призывы к чьей-то силе отражают, по существу, наше собственное бессилие, и потому их отсутствие меня радует. Но вернемся ко второму способу.

— Вернее, возвращаетесь вы, потому что я о нем ничего пока не знаю.

— Он математичен и аппетитен то же время. Я имею в виду, что он основан на аппетитах достопочтенного Ла Фона. А эти его аппетиты, каковы они?

— Я полагаю, вы знаете лучше меня.

— Аппетитов у него пять: вино, игра, женщины, насилие и мошенничество. Можно ли удовлетворить пять этих страстей одновременно?

— По преимуществу в ночное время.

— Совершенно справедливо. Не обращали вы, дорогой д'Артаньян, внимание на то, что в деревне все на ночь запирается? Ла Фону для всех его подлостей нужен город, притом немалый.

— Это сужает область наших действий.

— И потому я устраиваю в каждом из соответствующих городов ловушку, которую я называю ЛОДЛЯЛА—60.

— Но почему именно ЛОДЛЯЛА—60?

— Ловушка для Ла Фона—60. 

— ЛОДЛЯЛА — это еще куда ни шло, в этом даже как бы предварение кары. Но почему 60?

— Цифра предназначена для нашего противника. Если он узнает о ней, он подумает, что мы ограничились всего шестьюдесятью ловушками.

— А их будет больше?

— Значительно больше. Я размещу их во Фландрии, в Италии, в Испании

— И как они будут устроены?