Оживший кошмар русской истории. Страшная правда о Московии - Андрей Буровский

Любое общество не хочет развиваться. При государственной модернизации любое государство хочет, чтобы общество не развивалось. Но общество в Московии могло не развиваться, а государство могло его «притормаживать», потому что таковы уникальные условия Московии, каких не было нигде и никогда: сказочное богатство Московии природными ресурсами, обширнейшими незанятыми землями.

Мало того что не все знают… Не все в состоянии представить, что строительство Московского Кремля, взятие Казани, отливание огромных пушек совершалось людьми, по-прежнему не знавшими даже самой примитивной канализации, а в деревнях — даже дощатой уборной. Людьми, патологически неаккуратными и небережливыми, способными загадить любое количество земли отходами своей жизни и своего производства. Способными срубить кедр, чтобы добраться до орехов и перенести на новое место истощившиеся хлебные поля.

В середине XVI века сложилась ситуация, хорошо знакомая современным жителям Российской Федерации, особенно тем, кто постарше: могучее современное государство поддерживает диковатое отсталое общество в его дикости и отсталости. Так будет и в XVIII веке, при Петре и сразу после Петра. Так будет при Александре I и при Николае. Отсюда — ощущение напряжения, драмы, даже трагедии, в цвета которых окрашены огромные слои русской истории и вся история России на протяжении всей истории русской модернизации. Общество если не понимает ясно, то чувствует, что развивается — с опозданием, проигрывает множество возможностей.

На краткий миг государство ослабеет, выпустит из лап общество в 1861-м… и снова схватит его уже прочно после 1917-го. В этот промежуток времени, между 1861-м и 1917-м, и выйдет большая часть книг иностранцев про Московию.

Рейтенфельс передает историю того, как Иван IV велел некому ученому немцу сказать, что думают о нем за границей. Немец все боялся говорить, и наконец, получив обещания не гневаться, сказал, что Ивана за рубежом считают кровожадным тираном.

Покачав головой, Иван ответил ученому немцу, что иностранцы ошибаются, не зная в точности всех обстоятельств. Ведь иностранные владыки повелевают людьми, а он — скотами.

Штаден передает историю того, как Иван сказал ему: «На Руси я немец».

Если вспомнить, как Иван пытался бежать из Московии в Англию, даже списывался по этому поводу с королевой Елизаветой, то на этом фоне и в первые два случая невольно верится.

Вспомним же Российскую империю, в которой до 1861 года совершенно официально 85 % населения рассматривалось как «вонючие мужики», подлежащие перевоспитанию. А дворянство и интеллигенция всерьез спорили, кому из них руководить народом… Но самих себя, что характерно, ни дворяне, ни интеллигенты частью народа не считали. Образованный слой жил «оприч».

Вспомним СССР в сравнительно благополучные поздние годы: «99,8 % советского народа проголосовали за блок коммунистов и беспартийных». Как нужно не уважать собственный народ, чтобы нести такую околесицу всерьез!

Государство решает и проблему «относительного перенаселения», открывая путь на Урал и в Сибирь. Малоизвестная деталь — всего за 80 лет во всей Сибири истребили почти всех соболей. Государство «объясачило» все коренное население — то есть заставило платить ясак, налог соболями. Русские промысловики добрали все, что возможно. Соболь превратился в нечто из Красной книги, а государство Российское получило огромный прибыток. История с соболями, прочно исчезнувшими везде к началу XVIII века, — прекрасный пример расточительности самого государства. Это — первый природный ресурс, который государству удалось быстро исчерпать. Потом настанет очередь лесов, металлов, угля, чернозема, чистой воды и чистого воздуха. Все еще будет.

Тогда же, в XVI веке, удается быстро решить проблему кризиса природы и общества — в основном за счет восточных территорий. Попытки завоеваний на западе не удались, но зато сильно уменьшилось население.

По мнению Эдуарда Сальмановича Кульпина, мысль о том, что людей слишком много, может буквально «засесть» в подкорке, и все начинают действовать так, чтобы население неуклонно сокращалось. Не сознательно, конечно же. Все примерно как во время «переселения» леммингов, когда эти зверушки мчатся, не разбирая дороги, и к тому же страшно агрессивны друг к другу.

Если Эдуард Сальманович прав (а мне не доводилось «ловить» его на неверных утверждениях), то логика поведения Ивана IV понятна, и понятно его историческое место. Это — самый большой, самый свирепый и кусачий лемминг, который сбесился, и со страшным верещанием, воем, кусая и пугая остальных леммингов, он разгоняет их во все стороны, подальше от перенаселенного центра.

Один неглупый человек сказал, что авторитарные государства ведут себя так, словно их жители — подростки. А тоталитарные ведут себя так, словно их жители — дети.

Известно и то, что более развитым, более цивилизованным народам первобытные кажутся подростками или детьми. «Большими детьми» называли африканцев и индейцев почти все европейские переселенцы; кто с раздражением, кто с умилением, но называли. Менее известно, что «большими детьми» считали окрестные племена жители Древнего Египта еще во II тысячелетии до Рождества Христова, а Овидий, сосланный на берега Мерного моря, писал о «взрослых детях» этих краев.

Русские часто… слишком часто оказывались в этой же малопочтенной компании. Но позволю себе заметить, что немцы и жители Западной Европы никогда не держали за великовозрастных детишек ни поляков, ни западных русских.

А ведь уже в XIX веке для Андрея Штольца от Обломова исходит очарование большого подростка, этакого переростка-резвунчика. Да что в XIX веке! На моих глазах одна британская дама восхищалась, как хорошо, как интересно жить в России — все такие спонтанные, эмоциональные! У всех такая непосредственная реакция! Можно закатиться в гости среди ночи! Ну прямо как в Африке!

Боюсь, что «подростковость» московитов — вовсе не следствие национального характера, а прямое следствие давления общины и государства. Община, корпорация не дают развиться личности.

Не сам человек определяет границы «хорошо» и «плохо» и живет, согласуясь с ними, а община и государство. Потому московит так легко «отпадает» от нравственности и закона и так же легко с ними примиряется путем чисто формальных действий. Как разбойничек в народной легенде:

Смолоду было много бито-граблено, Теперь пора душу спасать.

Спасать душу, напомню, разбойничек будет не личным покаянием, не собственным духовным подвигом. Разбойничек прикупит молитв святого человека — возможно, на те самые денежки. А игумен их возьмет… Гм…

И в общине, и в государстве очень узок круг тех, кто может принимать ответственные решения. Этих «единственных взрослых» и называют «отцами родными», произнося без малейшего юмора формулу: «Вы наш отец, мы ваши дети» — или называя князя отцом народа.

Реально совершеннолетними в Московии считались разве что царь да патриарх. Подданные, в том числе и высшие, оставались «духовно младыми» и вполне серьезно именовали себя «худыми и малоумными» холопями. «Младшим» считался вообще всякий подчиненный по отношению к господину или к начальнику.

Отцы — и биологические, и по должности — непосредственно вторгаются решительно во все сферы жизни «детей», при необходимости наказывая их вполне так, как неумные отцы — детей. «Взрослые» черты характера вовсе не нужны почти никому; большинству людей и большую часть жизни нужны как раз качества подростка: эмоциональная преданность «своему» клану, храбрость, доходящая до беспечности, умение не задумываться, не задавать вопросы, жить больше руками и ногами, нежели головой.

Большинство населения Московии, уже имея собственных детей и даже внуков, остается большими детьми; государство и общество такие черты только культивирует. Это проявляется во множестве чисто бытовых деталей: в спонтанности поведения людей, в принятии ими чисто эмоциональных решений. В легкости, с которой они идут сами и посылают на смерть. В неумении видеть причинно-следственные связи, в нелюбви ко всему вообще сложному. И даже в чисто бытовом разгильдяйстве.

Не только простолюдины проявляли удивительную спесь в сочетании с таким же удивительным отсутствием чувства собственного достоинства и элементарного самоуважения. Бояре в Боярской думе вполне могли плеваться, пинаться, таскать друг друга за бороды, то есть вести себя как малые дети. Драки бояр в думе — это не поединки по неким правилам, не «божий суд», а примитивный мордобой, в котором «порвать пасть» или «выткнуть моргалы» — вещь совершенно обычная. Что не вызывало осуждения.