Семь песков Хорезма - Валентин Рыбин

— Да, Рузмамед, ты угадал, — согласился Сергей,— На этот раз я не взял с собой слуг, да и сам едва унес ноги. Жену потерял, сына потерял...

— Сергей-джан, что же произошло?! — Рузмамед с болью в глазах смотрел на гостя. Затем, обняв за плечи, повел в юрту. Сыновья сердара вошли следом.

Раздевшись и умывшись с дороги, все сели на кошму, Жена сердара подала пиалы с чайником, немного погодя принесла горячую шурпу. Пока она накрывала сачак, Сергей рассказал во всех подробностях о случившемся. Рузмамед тяжело вздохнул и, немного подумав, предположил:

— Думаю, дорогой Сергей, к этому хитроумному замыслу Кара-кель непричастен. Кути-ходжа нарочно сделал так, чтобы ты подумал на Кара-келя, а убили твою жену другие. У Кути-ходжи много угодников, Каждый способен убить человека.

— То, что Кути-ходжа — зачинщик расправы над Татьяной, я нисколько не сомневаюсь. Ему есть за что мстить. Ты ведь сам был свидетелем, как мы поругались в походе.

— Да, Сергей-джан, я все хорошо помню. И думаю, Кути-ходжа — твой кровник. Ты сам должен снять с него голову. А Кара-келя не трогай. Этот дурак виноват только в том, что поймал твоих пушкарей. С ним ты будь осторожней. Скажи, где теперь живет Кара-кель? Я его не видел с тех пор, как он обрубил мне руку...

— Кара-кель первым клюнул на уловку Аллакули-хана — поселился на канале около Газавата, — сказал Сергей. — Помнишь ту старую крепость, в которую мы палили из пушки. Он ее облюбовал. Переселил туда своих родственников и слуг, купил три каюка. Выращивает арбузы, дыни, виноград. Возит в каюках на хивинский базар. Не сам, конечно, слуги. От его сердарской осанки остался один пшик. Купец купцом. Слышал недавно, будто бы четырех персиян себе купил, на огородах у него работают.

— Да, Сергей, теперь времена другие пришли, — печально принял весть о Кара-келе сердар. — Не только Кара, и другие, кто со мной в Персию на аламан ездили, поселились на каналах. Научились лук, чеснок выращивать... овес, клевер... Урюк собирают... Саблю дер жать разучились, на коне плохо сидят...

— Старший твой, — Сергей бросил взгляд на Аман нияза, — тоже будто бы на огородах возится.

Аманнияз, двадцатидвухлетний джигит, от стыда склонил голову. Рузмамед тоже насупился, а Атамурад засмеялся, за что получил подзатыльник от отца.

— Э, ашек, — выругался Рузмамед и, выпрямившись, строго заговорил: — Аманнняза я не отдал в войско Аллакули-хана. Не захотел.

— Да уж что хорошего, — оценил по-своему поступок сердара Сергей. — Ты потерял руку, а если еще сын налетит на саблю, тогда и кормильцев в доме не будет... Атамурад-то, если ему верить, на муллу учится. С него что возьмешь? С него мало проку.

— Ты меня не понял, Сергей, — возразил Рузмамед, — Я не отдал своего старшего по другой причине: не захотел, чтобы Аманнияз воевал с русскими.

И вновь Сергей неправильно понял Рузмамеда: по думал, что сердар не захотел обидеть его.

— Не надо, Рузмамед, считать русских ангелами.

Не думай, что русская плеть или армейский прут нежнее вашей нагайки или камчи. Мир устроен везде одинаково. В России давят бедноту царь, князь да дворяне, а в Хиве — хан и его сановники. Вся и разница между ними в том, что говорят на разных языках. Рузмамед хмыкнул, не согласился с Сергеем: — Может быть, так и есть, но я сужу о делах — только по делам. Я тебе сказал, что не отдал Аманнияза в войско Аллакули-хана, но не поведал, как это было. А было так, дорогой топчи... В ту зиму, когда двинулись хивинские войска на Усть-Юрт, к Чушка-келю, я жил здесь, в этой самой юрте. Шел снег, и я пил черный чай с салом, чтобы согреться, когда к юрте приблизился целый отряд. Вышел я взглянуть, кто такие. Вижу, туркмены, а кто они и откуда — понять не могу. Тут один подходит и говорит: «Сердар, если ты гостеприимный хозяин, то пригласи нас в кибитку». Я приказал чабанам принять весь отряд, как подобает хорошим хозяевам, а главарей пригласил к себе. Оказались они людьми не простыми. Один — старший сын челекенского хана Кията, зовут его Якши-Мамед, а другой — предводитель туркменских джигитов Мухтумкули-хан. Вот они мне и говорят: «Ты зачем, Рузмамед, Хива-хану служишь? Неужели не видишь, что он в тобой делает? Неужели не замечаешь — всех он затянул в свое ханство, на огороды. Скоро вы все ишаками станете...» Я им отвечаю: «Так оно и есть. Те, которые переселились на каналы, теперь перед ханскими раисами и серкерэми головы клонят... Не успеют собрать урожай — серкер уже у кибитки с нукерами стоит, требует—отдай» Якши-Мамед согласно кивнул и говорит: «А мы. каспийские иомуды, никому не платим. Мы торгуем в астраханскими купцами — и тем живем. Мы им соль— они нам хлеб. Мы им нефть — они нам сахар, материю бязевую. Мы им ковры — они железо, готовые лопаты в кирки Мы им коней, они — бархат и китайскую посуду». Я вновь согласился с ними: «Хорошо, оказывается, вы живете И сам Нур-ишан был у нас, тоже об этом говорил Но, позвольте вас спросить, по каким делам забрались вы так далеко от своих благодатных мест — пятнадцать дней пути от Каспия до Ашака?» Якши Мамет отвечает: «Приехали мы сюда затем, чтобы помочь белому царю в его войне с хивинским ханом.

Как только русские одолеют Усть-Юрт и войдут в хивинское ханство, мы выйдем из песков и присоединимся к русским войскам», «Хай-бой1— удивился я,— Возможно ли, чтобы мусульмане воевали против му сульман?» «Возможно, — отвечает Якши-Мамед, — Когда мы захватим Хиву и сбросим Аллакули-хана, то на его место посадим сына Кият-хана, который верой и правдой служит русскому царю. Если я сяду на трон в Хиве, то все туркмены сбросят навсегда цепи бедности, а приобретут волотыв ожерелья сытости и довольства... Если ты, Рузмамед, поможешь нам, мы сделаем тебя большим человеком, будешь жить в ичанкале и помогать мне». Я опять спрашиваю: «Как же вы станете управлять?» А он мне: «Изберем маслахат из самых уважаемых и мудрых людей — они будут думать, как накормить весь народ Хорезма». Что тебе сказать еще, Сергей-топчи... Скажу так, не покривлю душой. Я сказал своему сыну Аманниязу: «Служи Якши-Мамеду, а вместе с ним русским». И все, кто жил в то время на Ашаке, все молодые джигиты присоединились к Якши-Мамеду... Но ты знаешь, Сергей, как было дальше. Судьба распорядилась так, что все русские померзли в степи и не смогли перейти Усть-Юрт, а Якши-Мамед с джигитами отправился к морю... Сын же мой остался дома... Вот с тех пор он копается на огородах в Куня-Ургенче. Жену ему подыскал. Уже два внука у меня есть. Вот так живем. Что можно сделать, если у тебя одно крыло подбито? — Рузмамед приподнял культю.— Разве с одним крылом высоко взлетишь? Слышал, что твои пушкари, и сам ты, вроде, на Усть-Юрт не ходили?

— Нет, не ходили, — подтвердил Сергей. — Высоко туда с пушками лезть да и побоялся Аллакули-хан загонять нас на Чушка-кель. Если уж в Хорасане побег устроили, то там и подавно — сразу же к русским сбежали бы. Пушки все это время стояли заряженными вокруг ханского дворца, а пушкарей приковывали к ним. Днем под стражей, ночью — на цепи. Один я вольно ходил, ночевал дома, да и за мной несколько нукеров постоянно присматривали, чтобы не сбежал.

— А сбежал все-таки! — Рузмамед улыбнулся.— Теперь чем хочешь заняться?

— Не знаю, сердар. Ума не приложу. Кроме боли и ненависти в сердце пока ничего нет. О России все думаю.

Но как начну думать о ней, так страх одолевает. Нет у меня никого там — ни в Казани, ни в другом каком-либо городе. Мать померла, когда я еще на Кавказе службу нес. Можно, конечно, прийти к своему барину, сказать ему, так-то мол, барин, и так... Но что получится из этого? Да ничего хорошего — сдаст городовому, и вся биография. Можно еще юродивым прикинуться, пойти к церкви, на паперти жить. Да разве это жизнь?! И в Хиву опять вроде бы не за чем. Разве что...— не договорил Сергей, словно испугался этой мысли: «Возможно ли к ней? Не женаты, не венчаны. Вся и радость, что дитя нечаянное...» Отогнал Сергей чуждую мысль, попытался больше не думать о Юлдуз, да не тут-то было. Перевел Сергей разговор на другой лад, а она все равно не выходит из головы, и слова ее жалкие ожили в памяти: «Возьми меня к себе, я твоей белой жене ноги мыть буду».

Сергей надолго замолчал, и Рузмамед, понимая его, предложил:

— Оставайся у меня, Сергей-топчи. Живи сколько хочешь Тут хорошие, привольные места. И человеку, и зверю места хватает. Хива далеко. Россия далеко, ни один шайтан тебя не достанет.

— Спасибо, Рузмамед. — Сергей руку к сердцу приложил. — Ты настоящий друг, Рузмамед.

— Вон, рядом юрта стоит. Вместе а Атамурадом будешь в ней жить.

— А старший как?

— Аманнияз два-три дня побудет здесь, шкуры за берет, войлоки и на базар в Куня-Ургенч поедет. На зиму мука нужна...

...Началась у Сергея новая жизнь. Просыпался чуть свет, спешил в камыши на озерцо, плескался в свое удовольствие, коня поил и купал. Возвращался и сразу садился за чай. Рядом Рузмамед с сыновьями. Но вот проводили Аманнияза: навьючили на трех верблюдов сухие бараньи шкуры, новые кошмы, изготовленные же ной Рузмамеда Несколько дней после этого разъезжал Сергей с сердаром по чабанским кошам — спускался в долину и поднимался на урочище Капланкыр. Атамурад сопровождал отца и гостя А поскольку жили они в одной кибитке, вскоре Атамурад привязался к Сергею, как к родному, Рузмамед любил своего младшего и при случае учил уму-разуму. Как-то раз, остановившись у обрыва древней реки, издали рассматривая крепость Шах-Сенем, Атамурад сказал: