Страшная сказка - Елена Арсеньева

Глянул в зеркало – и остался доволен. Хоть Томка и твердит, что в определенном возрасте черный цвет просто смертелен, но это касается исключительно баб-с. А мужчинам, в частности Василию Крутикову, черный цвет придавал этакую мрачную крутизну. Курточка кожаная чуть достигает талии, которая благодаря борцовскому поясу приобрела очень скульптурный вид. И тугие джинсы классно обтягивают задницу, которая, по мнению Томки (разделяемому и Розой, и другими знакомыми Василию барышнями), имела очень сексуальный вид. «Как бы не начали геи приставать!» – хмыкнул он, чрезвычайно довольный собой, и, бросив Томке: «Пойду пройдусь!» – вышел прежде, чем она оторвалась от некогда голубого, а теперь залитого кровью двух несчастных влюбленных экрана.

Объясняться с женой не хотелось, и Васька просто молился, чтобы лифт подошел как можно скорее. Ан нет, не повезло: кнопочка не засветилась, а за пластиковыми, непотребно изрисованными дверцами не раздалось знакомого утробного рычания. Лифт, значит, не работал.

Невелика беда – Василий жил на четвертом этаже, чай, не сотрет ноги, спустившись пешком. Кстати, он каждый день собирался начать ходить пешком вверх-вниз, просто ради моциона, однако лестница в их доме (и во многих таких же кирпичных нижегородских высотках) была сооружена чрезвычайно кретинским образом. Раньше это называлось «черный ход». На площадке каждого этажа надо было выйти на открытый балкон и только потом снова войти в подъезд, на следующий пролет. Это мельтешение на балконах и на темной, уединенной лестнице всем не нравилось, а потому даже жильцы второго этажа ездили на лифте, из-за чего верхним жильцам порой приходилось ждать его чуть не по четверти часа. Но сейчас Ваське просто нечего было делать, кроме как идти по черной лестнице. Он проворно замелькал с балкончика на лестницу, снова на балкончик, снова на лестницу и вскоре уже стоял перед дверью первого этажа, через которую мог попасть на улицу. Толкнулся в нее – и невольно выругался: дверь была заперта. Что за хреновина? А, ну да, на нее ведь тоже присобачили кодовый замок, чтобы всякая бомжа не отиралась в подъезде. Но отчего же этот замок не отпирается изнутри? Заело, что ли? Дверь, конечно, не дверь, а сущие сопли из ДВП, посильнее стукни – и выйдешь наружу, но потом ведь писку соседского не оберешься.

Васька стоял, то пожимая плечами, то пытаясь сладить с заклинившей ручкой замка, как вдруг услышал за стеной знакомое дребезжащее гудение. А, понятно, заработал лифт. Значит, ничего ломать не придется. Сейчас он поднимется на площадку второго этажа, сядет в лифт и спустится в парадный подъезд.

Чушь, конечно. Издержки социалистического строительства!

Васька поднялся наверх, вышел, само собой, на балкончик (на улице уже совсем стемнело), толкнулся на площадку второго этажа – и втихомолку выругался. Там тоже стоял кодовый замок! Полная бредятина. То есть придется подниматься по черной лестнице на третий этаж. А если и там кодовый замок, то на четвертый – туда, откуда пришел.

Васька опять помянул нехорошим словом окружающую демократическую действительность, которая довела народ до полного предела плюрализма и вынудила его понатыкать замки где надо и где не надо, и толкнулся в другую дверь, ведущую на лестницу.

За приоткрывшейся створкой мелькнула чья-то фигура. Василий было посторонился, чтобы не столкнуться с человеком, который, судя по всему, его видеть не видел и пер как танк, но в то же мгновение чья-то рука просунулась в дверь, сгребла Ваську за грудки, рывком втащила его в подъезд, а в следующее мгновение он почувствовал сильный удар под правое ребро, от которого его аж развернуло, вынудило спуститься ступеньки на две и прижаться спиной к стене.

На черной лестнице было темно, он ничего не видел, да и удар этот был из тех, что отнимают дыхание и от которых еще пуще смеркается в глазах. К тому же его вдруг достала острая боль в груди, и Васька, качнувшись, внезапно осознал, что его не просто ударили – пырнули ножом. Нож скользнул по ремню, поэтому Васька не убит наповал, а только ранен, но сейчас нападающий поймет свою оплошность и нанесет другой удар. На сей раз он вряд ли промахнется!

Васька не думал, не рассуждал – за него думало и рассуждало раненое тело. На подгибающихся ногах он ринулся вниз, на первый этаж, слыша за спиной пробежку убийцы. Чудилось, слуха его достиг ехидный хохоток – преследователь знал, что нижняя дверь заперта. Не сам ли он запер ее, не сам ли он отключил на какое-то время лифт, чтобы поймать Ваську в ловушку?

Господи, куда же он бежит, дурак, ведь дверь и в самом деле закрыта!

Заносясь на лестничных пролетах, еле удерживаясь за погнутые, шаткие перила, Васька не сбежал, а скатился по ступенькам, в два прыжка одолел площадку первого этажа и головой вперед, как в воду, ринулся в скользкую, грязную, холодную ДВП, вышибив середину двери с такой силой, что вылетел на крыльцо как торпеда. Чудом удержался на ногах и, превозмогая боль в голове, колотье в боку, туман в глазах, слабость в ногах, помчался по двору с той же скоростью, с какой Шумахер выходит на финишную прямую. Он вылетел на трассу и побежал по обочине, хромая, метнулся в соседний двор, оглянулся – около родного подъезда было пусто. Наверное, убийца затаился около двери. Ну не дурак же он, чтобы выскакивать на улицу и показывать себя не добитому им человеку!

Васька привалился к стене соседнего дома – слабость скрутила до тошноты. Кто там прячется в темноте? Неизвестный? А может быть, это Руслан? Может быть, Васька чуть не погиб из-за собственной жадности и глупости?

Черт, как больно, как худо, как мутит!.. Не хватает тут грянуться без памяти. Чтобы этот неизвестный вышел и добил его – спокойно и расчетливо.

Усилием воли Васька попытался прогнать муть, которая все плотнее заволакивала сознание. Так, надо прежде всего остановить кровь, перевязать рану. Где это сделать? Домой нельзя. Во-первых, в подъезде прячется этот гад, во-вторых, лучше быть убитым вот здесь, во дворе, одному, чем подвергнуть опасности жену и девчонок. Надо где-то укрыться, как можно скорее, но где?

Ну, он что-то совсем поплохел, если не может сообразить такой простой вещи. Этот дом, к стене которого он прижимается, это же Валентинин дом! Валентины Абдрашитовой, жены Алима!

Васька сделал невероятный рывок, вбежал в подъезд. Какое счастье – очутиться в нормальной панельной пятиэтажке, без всяких тебе кодовых замков и лифтов, без всяких черных лестниц и балкончиков, на которых таятся убийцы!

Васька взобрался по лестнице, трясясь от всякого постороннего шума. Как-то холодно ему стало, и ног он не чувствовал, хоть ранен – это он точно помнил – был в грудь, вернее, в бок. Третий этаж, знакомая дверь. Кнопка звонка. Треньканье – далекое такое, словно бы сквозь вату. Щелканье замка, испуганный возглас:

– Вася? Что с тобой?!

Васька повалился вперед, на этот голос. Услышал, как Валентина панически вскрикнула:

– Родион Петрович! Помогите!

Еще успел подумать с оттенком недовольства: «Родион Петрович? Это тот самый лох, что ли? Кинутый издатель? А он-то здесь откуда взялся?»

И темно сделалось кругом. Темно и тихо.

Родион Заславский

Апрель 2001 года, Северо-Луцк

– Вот это да! – изумленно сказала Ольга. – Ну и ну!

Родион покосился на свою спутницу. Покачивая головой, как бы в крайнем удивлении, она смотрела на приземистый одноэтажный домишко, утонувший в апрельской грязище меж высоких, чуть не под самую крышу, прошлогодних зарослей полыни и черных стеблей мальв.

– Думаете, не туда зашли? – усомнился он. – Нет, вроде бы адрес правильный: улица Ветеринарная, 4. И вон вывеска: «Городская ветеринарная станция». Непрезентабельный видок, конечно, однако и ваша лечебница тоже не блещет новизной и красотой. Такая же развалина, как и эта.

– В том-то и дело! – возбужденно воскликнула Ольга. – В том-то и дело, что наша больница совершенно такая же, как эта! Как будто ее клонировали и в Северо-Луцк перенесли. Видите, и чердачное окно так же завалилось. И забор покосившийся. И двор такой же. И сарай слева! И адрес, адрес, мы в Нижнем ведь тоже на улице Ветеринарной находимся. Единственное, чего не хватает, это ограды Бугровского кладбища рядом.

– Ничего, может, на этом пустыре тоже когда-нибудь будет кладбище, – мрачно пошутил Родион, оглядываясь и тоже начиная покачивать головой при виде столь явного сходства двух ветлечебниц. – Интересно, а как там внутри?

– Господи! – Ольга расширила глаза при виде покосившегося крыльца и двери, обитой потертым, пожелтевшим дерматином, сквозь который местами, там, где его продрали когти особенно нетерпеливых или сердитых пациентов, клочьями пробивалась старая вата. – И дверь такая в точности, ну надо же! Спорим, что там, в прихожей, две деревянные лавки вдоль стен и три двери. И плакат насчет того, чтобы остерегались токсоплазмоза…