Великая война. Верховные главнокомандующие - Юрий Никифорович Данилов

случай беседовать с императором Вильгельмом в Потсдаме по вопросу об отношениях Германии и Турции. В этой беседе русский министр коснулся роли Германии в развитии панисламистского движения.

– Пока пропаганда эта оставалась исключительно на религиозной почве, – сказал С. Д. Сазонов, – т. е. служила проявлением лишь духовной идеи халифата, Россия могла еще относиться к ней без особой тревоги. Но с тех пор, как пропаганда панисламизма приняла характер политический, наше отношение к ней, – сказал русский министр, – должно измениться. Выступление германского императора в роли покровителя мусульман не может не внушать нам немало беспокойства. Появление нового халифата – «берлинского» – естественно должно беспокоить Россию, насчитывающую свыше 20 миллионов мусульманских подданных, и вызывать ее недоверие.

В силу всех этих соображений, предложение Энвера, естественно, не могло не вызвать к себе подозрений и поэтому Великий князь Верховный главнокомандующий не считал желательным давать турецкому правительству право делать заключение о важности для России отвода от нашей кавказской границы войск 9-го и 11-го пограничных корпусов. В самом деле, в политическом отношении такая позиция могла бы быть истолкована как признак слабости России; в действительности же, Турция, с военной точки зрения, по тогдашней оценке, не представляла русской кавказской границе особой угрозы. Гораздо более важной задачей представлялось препятствование Турции сосредоточить ее силы во Фракии.

Телеграмма русского консула в Дарданеллах о том, что германские военные суда «Гебен»[132] и «Бреслау»[133] входят в пролив, прервала обсуждение предложений Энвера, хотя и встречавших, по-видимому, сочувствие у великого визиря, но далеко не вызывавших среди членов правительства полного единства. По мнению Верховного главнокомандующего, факт пропуска немецких боевых судов через проливы являлся решающим в отношении дальнейшей позиции Турции. Никакие уверения о покупке этих судов у Германии не могли, конечно, изменить впечатления грубейшего нарушения нейтралитета Турции в пользу Германии. Русский министр иностранных дел в своей телеграмме на имя посла в Константинополе свидетельствовал, что статьей 56-й Лондонской морской декларации 1909 г., хотя и не ратифицированной, но уже применявшейся державами и потому приобретшей характер обычного международного морского права, признается переход под нейтральный флаг неприятельского торгового судна после открытия военных действий ничтожным. Тем с большим основанием, – добавлял С. Д. Сазонов, – положение это должно быть применимо к военным судам.

Тем не менее, несмотря на этот протест, окончательного разрыва с Турцией не произошло. Прибывшие в Константинополь германские военные суда, между тем, продолжают свое вызывающее поведение; они бросают якорь у входа, против Буюк-Дерэ, в виду летней резиденции, занимавшейся русским послом. Последнему ясно слышны звуки немецкого гимна «Deutschland ber Alles»,[134] ежедневно исполняемого на борту названных крейсеров. В дальнейшем, чтобы симулировать продажу Турции крейсеров, немецкий флаг на них заменяется турецким, названия судов переделываются на турецкий лад, а команды, оставшиеся на судах, довершают маскарад заменою своих немецких головных уборов на фески.

Прибытие в Константинополь немецких военных судов вызвало в населении турецкой столицы взрыв энтузиазма. M. H. Гирс сообщает в Петроград 14 августа: «Здесь упорно держится слух о возможности прихода двух австрийских военных судов, крейсирующих в Эгейском море. Их появление окончательно вскружит голову туркам…»

И в самом деле. Усиление турецкого военного флота двумя крупными боевыми судами из состава германских морских сил делало уже возможным выход наших противников в Черное море. К тому же во главе этого соединенного флота становится энергичный немецкий адмирал [В.] Сушон,[135] который, как до нас дошли слухи, по указанию германского посла барона [Г.] фон Вангенгейма,[136] и выполняет в конце октября 1914 г. набег на русские черноморские берега, явившийся началом открыто-враждебного выступления Турции против России.

По сообщению русского посла в Константинополе, хорошо знавшего нравы Порты, не будь эта развязка дана самими немцами, неопределенное поведение Турции в отношении России – не мир и не война – могло бы продлиться еще довольно долго. Но Германия была как раз в это время весьма заинтересована созданием возможных затруднений России в виду развития армиями последней широкого наступления на левом берегу реки Вислы, в направлении Силезии.

Впоследствии выяснилось намерение со стороны наших военных противников объяснить нападение на русские прибрежные пункты репрессией за минную атаку русских миноносцев турецкой эскадры, якобы мирно упражнявшейся в Черном море, вблизи Босфора, в учебной стрельбе. Однако С. Д. Сазонов немедленно и вполне категорически отверг факт враждебной против Турции инициативы со стороны нашего Черноморского флота. Через некоторое время была обнаружена высадка с шаланды небольшой турецкой партии на пустынном Бессарабском берегу. Эти смельчаки, под руководством турецкого офицера, совершили довольно глубокий рейд, по-видимому, надеясь поднять восстание или произвести панику в южных уездах Бессарабии. Затея их, конечно, не удалась: они были переловлены и объявлены военнопленными.

Для Верховного главнокомандующего совершившийся разрыв с Турцией, конечно, не был неожиданностью. Великий князь, будучи назначен на пост Верховного главнокомандующего, в один из первых же докладов ему, утвердил предположение Главного управления Генерального штаба, разработанное еще в мирное время, о переброске в период начального развертывания Русской армии на западе, значительной части кавказских войск против Центральных держав. Для прикрытия же границ на Кавказе, на случай угрозы со стороны Турции, были оставлены самые небольшие силы, которые должны были быть впоследствии усилены подкреплениями из состава войск Туркестанского и Омского военных округов.

Несмотря на крайнюю недостаточность этого количества войск, состоявшееся выступление Турции не вызвало поэтому сколько-нибудь существенной обратной переброски войск на Кавказ. Туда была возвращена с запада только Кавказская кавалерийская дивизия, полки которой сроднились с Кавказом и приобрели там в прежние войны с Турцией неувядаемую боевую славу.

Нужно было все же обладать ясным сознанием недопустимости ослабления войск, собранных на главном польском театре, где разыгрывалась Лодзинская операция, в пользу усиления театра второстепенного, каким по существу являлось Закавказье. Нужно было также проявить со стороны Великого князя много твердой решительности и веры в доблесть оставленных на Кавказе войск, чтобы не поддаться всем многочисленным ходатайствам о помощи войсками нашей окраине, подвергшейся неприятельскому вторжению, которое к тому же сопровождалось призывами турецких эмиссаров местного магометанского населения к священной войне.

Выдержка эта дала свои конечные плоды. В жестоких боях под Ардаганом и Сарыкамышем, закончившихся в начале января 1915 г., турки, предводимые Энвером-пашей и руководимые его начальником штаба германским полковником Бронсар фон Шеллендорфом,[137] были разбиты на голову и отброшены назад в горы, где бездорожье и лютые морозы довершили полный развал всей наступавшей турецкой армии.

Впечатление от этого разгрома было столь сильным, что Кавказ оказался надолго обеспеченным от новой угрозы нашествия. Русские войска, напротив того, сумели сами в дальнейшем перенести войну на турецкую и персидскую территории. В Малой Азии они упрочили свое положение взятием в