Повесть о братстве и небратстве: 100 лет вместе - Лев Рэмович Вершинин

чего Пиротехник на многое посмотрел с другой стороны. От имени «некоей персоны» нежданные гости передали ему папку с ключевыми материалами расследования убийства в Стамбуле д-ра Вълковича, причем не копии, а оригиналы, предложив прямо сейчас сжечь бумажки в камине и забыть о заочном приговоре к пятнадцати годам каторги как о неприятном сне.

Так он и сделал. Вслед за тем прозвучали пояснения: дескать, «некая персона» и министр иностранных дел г-н Начевич исхлопотали эти документы у султана с тем, чтобы судить г-на Тюфекчиева в Софии, но, к сожалению — сами же видите! — документы сгорели. Так что ни о каком шантаже речи нет, г-н Тюфекчиев и его люди перед законом чисты, и их будут очень рады видеть в Софии, где намечается интересная работа во имя «общего дела».

После такого поворота дел Наум, при всей профессиональной осторожности, вскоре появился в Софии, где с ним в одной из кофеен встретился лично министр, сперва от имени «некоей персоны» заверивший Пиротехника в полном сочувствии «общему делу», а затем сообщивший, что если он с побратимами отомстит за брата и при этом попадется, отсидеть придется максимум год, а что до гарантий — так ведь «общее дело» без взаимного доверия не сделаешь, а «третья сестрица» превыше всего. Так что пусть г-н Тюфекчиев подумает, посоветуется с близкими сотрудниками, а поскольку София — город дорогой, вот деньги, которых хватит на всё и, когда приедут соратники, на всех.

Нельзя сказать, что Стамболов был очень уж беспечен: уж о чем, о чем, а о безопасности своей персоны он всегда проявлял повышенную заботу, а воюя с князем не на жизнь, а на смерть, и вовсе повысил бдительность. В карманах — всегда по револьверу, бронежилет, цилиндр с металлическими полосками, всегда в сопровождении одного-двух дюжих телохранителей при тяжеленных тростях и опять же револьверах. Этого вполне хватало, чтобы привести в чувство желающих дать по морде, а их было много.

Однако в конце февраля 1895 года, лоб в лоб столкнувшись на улице с г-ном Тюфекчиевым, «учтиво приподнявшим котелок и с улыбкою подмигнувшим», Стефан, естественно, не обрадовался, а когда выяснилось, что время и место их прогулок одинаковы, а г-н Тюфекчиев (иногда один, иногда с друзьями) улыбается всё светлее и лучезарнее, и вовсе запаниковал. Во всяком случае, в беседе с другом и поклонником Рихардом фон Махом, спецкором «Франкфуртер Цайтунг», он «с очевидным беспокойством, оглядываясь по сторонам» сообщил, что убийцы Белчева появились в Софии, гуляют по столице совершенно беспрепятственно и есть основания предполагать, что гуляют именно по его душу. Несколько позже, 16(28) марта, экс-премьер передал фон Маху и еще нескольким иностранцам запечатанные конверты, пояснив, что там лежит текст под названием «Замышление о моем убийстве», из которого, ежели что, станет известно, кто виноват.

Друзья — и болгарские, и зарубежные, восприняв это вполне серьезно, в один голос посоветовали Стамболову покинуть страну, и в конце мая Стефан подал прошение о выдаче паспорта «для лечения диабета» в Рейхе. Однако просьбу не уважили, пояснив, что выезд за границу возможен только после завершения следствия по делам «о лишении чести семидесяти семи девиц» и «о клевете на личность князя».

Получив отказ, «самый ненавистный стране человек», как его называли в прессе, написал лично Фердинанду, в Карлсбад, «покорнейше прося» либо «разрешения выехать за границу для курса достойного лечения», либо чтобы князь «как защитник законов в Отечестве» обеспечил ему «защиту, на какую имеет право каждый его подданный», то есть предоставил государственную охрану, «отдав соответствующие распоряжения правительству или военному ведомству».

В письме перечислялись имена «террористов», преследующих его, их адреса и послужные списки, однако князь не удостоил его ответом, а в телеграмме премьеру Стоилову указал, что «опасности никакой нет, а вежливые поклоны на улице счесть угрозой может только слабоумный трус». Примерно в том же духе ответил Его Высочество и на ходатайство английского посланника, сэра Артура Николсона, указав, что «готов удовлетворить просьбу, если она исходит от Ее Величества или премьер-министра Великобритании», если же нет, то «есть свои веские причины до определенного времени держать Стамболова в Софии».

ИНОГО НЕ ДАНО

Светлым вечером 3 июля 1895 года Стамболов с единственным еще живым близким другом, Димитром Петковым — бывшим мэром столицы и владельцем «Свободы» — и здоровенным телохранителем, выйдя из «Юнион клуба», где состоялась беседа с иностранными корреспондентами, наняли открытую карету до дома экс-премьера. На половине пути раздались выстрелы, однако извозчик (его хорошо «подмазали») не погнал коней, как следовало бы, а остановился.

Соскочившего с козел телохранителя вырубили ударом по голове, однорукого Петкова просто отшвырнули, а Стамболов побежал по улице, но трое профи догнали его и, сбив с ног, начали рубить ятаганами, смазанными ядом. Двенадцать ударов в голову, одиннадцать — по рукам, которыми бывший диктатор пытался защищаться... Знай убийцы, что в этот душный день на жертве нет бронежилета, возможно, обошлось бы без экзотики: просто пристрелили бы. Но они не знали и решили действовать наверняка. А может быть, и хотели порубить, чтобы помучился...

Истекающего кровью раненого (правый глаз, выскочив из ямки, болтался на нерве, три пальца валялись в луже крови) отнесли домой, и срочно прибывший хирург, пытаясь спасти жизнь пациенту, ампутировал ему кисти рук и ввел противоядие, но спасти искромсанного диабетика было уже невозможно. Можно было слегка облегчить мучения, введя морфин, что и сделали. Стамболов успел отчетливо произнести: «Убийцы мои — Тюфекчиев и Хальо... Князь меня убил... Белчев, Белчев! Принц Кобург, принц Кобург...».

Потом дозу пришлось увеличить. У пациента сорвало веки, он не мог закрыть уцелевший глаз, и лицо ему приходилось накрывать марлей. Стонал страшно, поминал Косту Паницу, Олимпия Панова, еще кого-то. Впадая в бред, просил прощения. А потом началась агония, затянувшаяся почти на двое суток, и 6(18) июля — согласно врачебной записи, в 3 часа 35 минут — бывший некоронованный властитель Болгарии скончался.

Стамболов на смертном одре

Что до убийц, то главный ликвидатор, Михаил Ставрев (тот самый Хальо), успешно ушел за кордон, к четникам, а остальные даже не пытались бежать. В декабре их судили: одного из боевиков оправдали, Пиротехнику как организатору впаяли три года, но сидеть не пришлось, поскольку князь тотчас утвердил просьбу о помиловании, и в итоге отдуваться за всех пришлось извозчику, отбывшему «трёшку» от звонка до звонка. Сам же Наум, выйдя на свободу, закупил несколько тысяч винтовок, боеприпасы, палатки, медикаменты и успешно переправил их в Македонию. К слову