Возвращение в будущее - Сигрид Унсет

Но, насколько я могу судить, в настоящее время от этого остался пшик, и серое однообразие, упадок и запущенность царят повсюду. Когда я была в Москве, то, к сожалению, театры, которые мне рекомендовали как оплоты старой русской традиции, были закрыты. Мой сын вместе с одним из наших молодых попутчиков посетил спектакль во Владивостоке, некую старомодную дешевку, пропахшую нафталином: все актеры были очень старые (примадонну этого театра мне довелось видеть в ресторане отеля, совершенно очевидно, что она была намного старше меня и явно страдала косоглазием), театральные декорации производили впечатление хлама, взятого напрокат у старьевщика, спектакль же представлял не что иное, как оперетту «Принцесса долларов»[48].

Те пропагандистские материалы, которыми наводнена вся страна Советская Россия, всевозможные плакаты и лозунги производят отвратительное впечатление, так как они неизменно висят на своих местах годами, пока непогода не уничтожит их. Все эти плакаты, лозунги, красные полотнища транспарантов обычно вывешиваются по случаю каких-то торжеств и потом остаются висеть, выцветая на солнце и постепенно линяя под дождем. Портреты разного рода народных героев, революционеров, прославившихся на разных этапах завоевания власти и ликвидации предыдущего режима, такого качества, что кажется, они выполнены контрреволюционерами, которые задались целью дискредитировать Ленина, Сталина и коммунистических лидеров в глазах народа. Стиль этих портретов я бы сравнила с тем дилетантским и самонадеянным искусством, с которым я столкнулась в дни моего детства, когда, бывало, в наш дом забредали безработные художники; они проходили на кухню и пытались соблазнить наших горничных заказать отретушированные увеличенные фотографии их родителей, женихов и кавалеров. У меня сложилось впечатление, что именно эта безвкусица, претендующая на роль искусства, которая привлекала простых людей в течение двух десятилетий в то время, когда они жили в грязи и бедности, уничтожила эстетический вкус у русских, отбила любовь к цветовому многообразию, погрузила их художественное чутье в сон, а может быть, убила совсем, если только возможно убить художественные таланты в народе, в котором они процветали раньше. Я надеюсь, что это не так.

По мере дальнейшего продвижения в глубину Сибири картина жизни за окном становилась все более многообразной. Мы проезжали деревни, которые производили впечатление менее запущенных и заброшенных, нежели те, что мы видели раньше, повсюду были огороды, где росли бобы и капуста; кое-где можно было видеть кусты малины или яблоневые деревья рядом с домами; то там, то здесь паслись коза или теленок, привязанные на какой-нибудь лужайке неподалеку от крестьянского дома; мы могли любоваться резными наличниками, некоторые из них были свежее выкрашенными в красноватый или зеленый цвет. Как-то утром на одной из станций мы увидели женщину, которая торговала горячими пирожками. На каждой станции женщины и дети продавали чернику и малину.

Но на каждой станции можно было также видеть множество нищих, просивших еду. При входе в вагон-ресторан было полным-полно ребятишек, которые надеялись получить хлеба. Они мгновенно с жадностью поглощали все то, чем угощал их мистер Г. из Нью-Йорка. Многие из этих детей явно страдали рахитом, из лохмотьев торчали их узкие, похожие на куриные, грудки. Они были так худы, что можно было пересчитать все из ребра, у многих из них были сгорбленные, перекошенные спины. Руки и ноги как спички, а суставы — распухшие. При этом у меня сложилось впечатление, что люди в Сибири одеты еще хуже, чем в центральной части России, несмотря на то что в других отношениях они живут здесь лучше.

В целом, насколько я могу судить, нам довелось увидеть более глубокую нищету и человеческое страдание, чем те, которые прячутся под всеобщим серым однообразием за все же терпимыми буднями.

Однажды рано утром наш поезд стоял на станции чуть восточнее озера Байкал. По соседнему пути шел другой поезд из цельнометаллических вагонов, у которых были крохотные решетчатые окошки. За каждым окошком стоял солдат с примкнутым штыком. «Поезд с заключенными», — перешептывались наши попутчики. Наш поезд тронулся почти в ту самую секунду, когда другой поезд остановился.

К станции «Тайга» мы подошли в середине ночи. Ночь была влажной и душной. Все изнывали от жары, исходили потом, несмотря на то что поздно вечером прошла ставшая уже привычной гроза. На соседнем пути стоял состав из цельнометаллических вагонов, и вот теперь, ночью, при слабом освещении, мы могли разглядеть солдат за зарешеченными окошками. Они стояли в узком проходе, одна стена позади них тоже была железная. Солдаты курили, тесно столпившись перед окошками, стараясь вдохнуть свежего воздуха, насколько это было возможно.

Кроме этих вагонов в составе были и вагоны для скота. Находящиеся в них узники получили разрешение немножко приоткрыть раздвижные двери вагонов. Мы увидели мужчин, женщин и детей, взрослых и маленьких, они сидели и лежали в переполненных, сумеречных изнутри вагонах. Станционные фонари освещали охранников, оцепивших состав.

Слово «тайга» означает дикий, непроходимый лес, в котором трудно найти дорогу, как нам рассказал мистер Г., торговец мехами, сотрудник российско-американской компании. Он нам сообщил, что именно в тайге водятся самые ценные пушные звери: куница и горностай.

По сравнению с остальными советскими гражданами встреченных нами по дороге солдат можно было считать хорошо одетыми: у всех были сапоги, шапки и форма, сшитая, как нам показалось, из гораздо лучшего материала, чем те, что доступны простым гражданам, хотя нельзя сказать, чтобы и этот материал был очень хорошего качества, мне показалось, что в нем содержится очень большой процент хлопка; у солдат были и сигареты, хотя они не встречались в свободной продаже в Сибири. Повсюду было великое множество солдат, а также большое количество казарм, аэродромов, самолетов на земле и в воздухе, во всех маленьких и больших городах, мимо которых мы проезжали. Большинство встречных поездов везли солдат или военное имущество.

Второе воскресенье на территории Советской России застало нас, когда мы проезжали несколько маленьких городков, расположенных далеко на востоке. (Между прочим, семидневная неделя с воскресеньем вновь была введена в этой стране непосредственно перед нашим приездом, мы слышали, что люди очень радуются этому.) Это воскресенье, о котором идет речь, в качестве выходного дня отмечалось неким подобием военного парада. На стадионе, расположенном на окраине городка, было видно, что довольно много людей пришло полюбоваться этим зрелищем. Хотя в основном стадионы и спортивные площадки, которые мы видели из окна поезда повсюду в Сибири, выглядели совершенно пустынными и запущенными, как болота в лесу. Но, возможно, просто высокая температура воздуха не располагала к занятиям спортом.