Восточный кордон - Вячеслав Пальман

И он даже сплюнул.

Парень шёл руки за спиной, как приказано, легко уклонялся от веток, чтоб не хлестали по лицу, и молчал, молчал, только гнулся маленько от тяжёлых слов Сергеича, который по возрасту, как и Егор Иванович, вполне годился ему в отцы.

Что привело этого сильного, молодого человека в шайку браконьеров? Случай, лёгкая нажива, отвращение к труду? Или неладное знакомство за стопкой водки, которая закружила, завертела его и сделала готовым на любое преступление? Ведь стрелял же он по Молчанову, и только случай не сделал его убийцей. Первый же выстрел по оленю поставил парня вне закона, и ему не оставалось после этого ничего другого, как стрелять и по человеку. Тем ещё и опасны браконьеры, что каждый из них легко становится убийцей. Ведь на защиту диких животных выходят люди.

Молчанов вдруг круто повернулся и в упор ещё раз спросил:

— Фамилии твоих приятелей? Быстро!

Но парень был тёртый, такого не застанешь врасплох.

— Узнаешь в своё время, — с угрозой сказал он. — Ещё встретитесь, будь покоен.

— Ладно, тебе же хуже.

— Ещё не видно — кому, — огрызнулся браконьер. То ли он просто хорохорился, то ли рассчитывал легко отделаться, но, в общем, страх уже отпустил его, и он наглел с каждой минутой. До сих пор ему отчаянно везло, все сходило с рук. А может, и сейчас попугают и отпустят?

Их ждали. Пятеро браконьеров со связанными руками стояли кучкой. Они громко и отчаянно ругались, путая абхазские и русские слова. Грудой лежали ружья, два пистолета, кинжалы. Снаряжение что надо.

— А вот и ещё один! — Тарков пристально посмотрел на парня. — А я тебя, мил человек, знаю. Ты в Саховском леспромхозе трактористом не работал? А потом тебе влепили год условно за браконьерство. Значит, опять по старой дорожке? Далеко она тебя заведёт!

— Мы с ним тоже встречались, — хмуро сказал Молчанов. — Помнишь, я говорил? Винтовка у Сергеича — его оружие.

На вьюках и в рюкзаках у браконьеров было до тонны оленьего и турьего мяса. Это уже не мелкая охота, дело получалось серьёзное, и тем не менее на лицах преступников никакого раскаяния или испуга.

Браконьеры оправились, вели себя нагло, непрестанно грозили. На выстрелы из балаганов прибежала целая группа их друзей, все они орали, Таркову с трудом удавалось проложить путь, только грозный вид вооружённых лесников останавливал этих людей от вмешательства.

Акт ни один из браконьеров, конечно, не подписал.

Тогда их повели вниз, чтобы сдать милиции в первом же абхазском посёлке. Задержанные ещё больше повеселели. Никто не назвал фамилии сбежавших. Лишь один пастух проговорился. Спросил нечаянно:

— А где же Николаич? Там телка захворала, надо бы посмотреть…

Ему что-то резко сказали по-абхазски, пастух поперхнулся и не раскрыл больше рта. Стало ясно, что отчество одного из сбежавших Николаевич и что он либо бригадир на выпасах, либо ветеринар при стаде. Так сказать, по совместительству с браконьерством.

Весь день шли вниз, к морю. Тарков сделался невесел. Он тихо сказал Молчанову:

— Боюсь, наш труд пойдёт насмарку. Уже случалось так. Приведём голубчиков, их посадят, возьмут оружие, а через день всех отпустят. Объяснят, что оружие нашли в горах и сами собирались едать, да не успели. А против наших актов составят другие — о несостоятельности задержанных. У них как ведь заведено: есть двухэтажный дом, легковая машина, сад-виноградник, но все расписано по родственникам. А сам гол как сокол. Что с голого возьмёшь? Иди гуляй… И вот через полгода мы снова встретимся. С браконьерами наши законы мягкие до обидного.

Егор Иванович только головой покачал. То-то и оно, что мягкие.

Но пока он мог быть довольным. Обезврежена большая группа. Оправятся они не так-то скоро. Зима пройдёт спокойно.

Вот только те двое…

На обратном пути, как и было обещано, Егор Иванович заехал вместе со всеми в Жёлтую Поляну.

Сашу он не нашёл. Борис Васильевич, пользуясь хорошей погодой, отправился со старшеклассниками в очередной поход куда-то в низовья реки, к морю, где они в прошлый раз обнаружили остатки древней, видимо ещё генуэзской, крепости.

Молчанов склонился было подождать, пока учитель и сын вернутся, тем более что Тарков упрашивал его погостить день-другой, но неожиданно его вызвали на рацию и уведомили, что через четыре дня в Майкопе созывают совещание и ему, как и Таркову, приказано явиться.

— Полетим из Адлера самолётом, — предложил старший лесничий.

Но Егор Иванович подумал, что если он пойдёт через перевал, то, во-первых, будет попутчиком Александру Сергеевичу, который торопился к себе на туристский приют, а во-вторых, выгадает день, чтобы заглянуть домой в Камышки, повидать жену, а заодно и закончить дело с Михаилом Цибой, которого он твёрдо решил выставить из заповедника.

— Скажешь сыну, что все у нас в порядке, — попросил он Таркова и пошёл к Сергеичу.

Погода вдруг сломалась, стало пасмурно, но тепло. Над всем югом России висели толстые и плотные облака. По радио сообщили, что в степях Придонья, на Кубани и в северных отрогах Кавказа пройдут обложные дожди. Синоптики не ошиблись, монотонный унылый дождь уже висел между низкими облаками и землёй на всем равнинном Предкавказье.

Облачная завеса тяжело поднималась в горы. Она одолела перевал и теперь упорно сползала по южным склонам к морю, пугая курортников, приехавших на бархатный сезон.

Но дождь на этой стороне так и не собрался.

Главный Кавказский хребет, подобно перевёрнутому грейдеру, срезал нижний слой дождевых туч, и вся вода, скопившаяся в тяжело набухших облаках, пала на северные склоны. Через перевал прошли только облегчённые, верховые облака. Теперь они опускались над Жёлтой Поляной и, преодолевая потоки тёплого морского воздуха, постепенно множились, закрывали вершины ближних гор, но не дождили: не хватало силёнок.

В лесу, куда углубился Молчанов со своим другом, сделалось душно и томительно. Срывались с веток редкие капли.

Лес спал, деревья не шелохнулись, уцелевшие листья печально обвисли.

Молчанов остановился около толстого дуба, посмотрел на кору и глазами показал Сергеичу.

— Видал, какая визитная карточка?

На высоте чуть больше двух метров с обеих сторон дуба виднелось пять глубоких царапин. До самой древесины. Это медведь, потянувшись от избытка сил, сделал отметку, а потом в своё удовольствие ещё и почесал о шершавую кору живот, оставив на ней светло-бурую шерсть.

— За орешками спустился, — сказал Александр Сергеевич.

— Может, из твоих?

— Те поменьше, а медведка ещё и поскромней, она такими делами, само собой, не занимается, у неё дитё. Какой-нибудь шатун неприкаянный ходит.