Загнанная в ловушку. Дело Пентагона [СИ] - Александра Гейл

Мы даже не стали скрывать своего злорадства, когда вся понурая свора власть имущих, обещая нам много радостей в этой жизни одними лишь взглядами. Приказом ректора было велено жителям общежития разъехаться по домам или не посещать занятия, чтобы не мозолить глаза своими бестолковыми физиономиями. Мне в Штаты слетать было, конечно, не слишком сподручно, а потому я уже закинула на плечо рюкзачок и направилась к выходу, когда…

— Стоять, — рявкнул мой ректор.

Я немного опешила, но ослушаться не посмела.

— Едь ко мне домой и жди, когда вернусь.

Мне стало неуютно. Это так странно. Да еще и все присутствующие, включая административный состав, на меня ошарашенно уставились.

Я до последнего боялась, что он не придет. Ну его, взбредет еще в голову меня продинамить и остаться в отеле. Или это он так понимает благотворительность? У него-то свет есть. Собственно, я не стала об этом размышлять слишком уж натужно, воспользовалась предложением и подключила жаждущий энергетической пищи нетбук к сети, после чего занялась лабораторной все для того же Шона. Именно за этим занятием он и застал меня четыре часа спустя. Его губы при виде меня искривились.

— Чувствуй себя как дома, не стесняйся. — И к моим ногам упал чемодан с моими вещами. Шон ушел, а я все еще не могла найти слов и оправданий его поступку.

— Да как ты посмел копаться в моих вещах?! — воскликнула я. А он поднял на меня удивленные глаза.

— Не говори ерунды. Я попросил коменданта, — кисло отозвался он и уткнулся носом в свой собственный ноутбук.

— Отлично. Лучше бы это сделал ты. Ты хотя бы часть моего нижнего белья видел прежде!

И неожиданно он вскочил со стула и угрожающе навис надо мной.

— В таких случаях говорят спасибо и все. Я тебе не служанка. Я избавил тебя от арендной платы, согласился тебя учить…

— А я согласилась с тобой спать.

— Ты умоляла меня с тобой спать. Но я не жалуюсь. Закончили бессмысленную дискуссию!

— Это не так! В смысле я не умоляла!

— Ладно, не умоляла. Но ты уверена, что хочешь отказаться от нашей договоренности, раз твое белье перебирал не я?

Я зарычала и ушла.

Правила проживания в доме Шона Картера были простыми: чистота и порядок. Делай все сама, и лучше чтобы он не знал о том, что именно ты делаешь. Он не знал какой я люблю кофе и дату моего рождения, имена моих родителей и в каком штате я родилась. Он знал, что я крашеная блондинка Джоанна, со всеми вытекающими заскоками. Меня можно было иметь, срывать на мне злость, а потом не замечать. И мне безопаснее всего было просто не попадаться ему на глаза. Правда некоторые аспекты жизни он делил со мной охотно.

— Расскажи мне о Манфреде Монацелли, — попросила я.

— Мерзкий итаяльяшка. Хитрый и наглый. Но платит. Потому я его терплю.

Шон Картер терпит Манфреда Монацелли. Сейчас надорву живот от хохота.

— Я не очень понимаю, как организована его компания.

— Виртуально. — Это могло бы прозвучать как угодно, но прозвучало презрительно, словно я ребенок, который не понимает сколько будет 1+1. Он закатил глаза. — Мы встречаемся на виртуальных конференциях, обсуждаем проекты. Пересылаем коды. Встречаемся только для больших проектов.

— А… взлом?

Он перегнулся через кухонный стол.

— Вали отсюда, — мягко и тихо проговорил он.

Этого оказалось достаточно, чтобы я заперлась в спальне до конца дня.

А в другой раз я села рядом с ним на диван и поставила перед ним в качестве взятки прекрасно сваренный кофе. Крепкий, горький. Так, как он любил. Он понюхал кофе, и пара складочек на лбу разгладилась. Ничего не сказал. Значит, можно.

— Чего тебе? — пробормотал он весьма себе миролюбиво.

— Ты пиши, а я посмотрю.

Он недовольно на меня посмотрел, но хрен ему! Я ведь не просто так кофе сварила и, рискуя нарваться на неприятности, принесла. Взятка, а как же иначе?

— Я буду молчать и ни о чем не спрошу.

— Хочешь научиться — читай книги.

— Нет. Я хочу не научиться, а научиться у тебя. Ты пиши, а я просто посижу рядом.

Я села в позу пансионатской воспитанницы и замерла, а Шон повернулся к компьютеру и забыл о моем существовании. И поскольку я знала, что Картер и пустая угроза существуют в параллельных реальностях, я молчала на протяжении трех часов. После этого не выдержала и ушла.

— Есть то, что тебе не дается? — однажды спросила я у Шона.

— Распараллеливание, — даже не задумываясь, ответил он. — Видимо, моя голова работает исключительно линейно.

Таким образом я постигала не только программирование, но и мыслительный процесс Шона. Я начинала понимать как он думает, с чего начинает и как продолжает, где логика. Он всегда продумывал программу до мелочей сначала всю логику расписывал на бумаге, копировал, цеплял этот листок на холодильник, зеркало в спальне, зеркало в прихожей, напротив ванной и около раковины и, конечно, рядом с монитором его любимого компьютера. Потом он писал классы, исправлял с помощью программы ошибки, а потом начинал отладку на бумаге снова: печатал весь код, и черкал черной ручкой фрагменты, местами менял, оптимизировал, проверял названия и повторы условий, уменьшал вычисления. Потом он помечал места, где нужно было параллелить и, временами, отправлял Манфреду, признавая собственный пробел. В довершение всего он долго проверял программу сам, и только потом отдавал ее тестировщикам. И когда выходил готовый продукт, его можно было посылать на выставку. Шон Картер определенно не был бездумным кодером, который бестолково стучит по клавиатуре. Им одним можно было заменить полноценную команду программистов.

И я пыталась научиться тому же. Хотела думать как Шон. Но врать бесполезно, настолько абстрактной мне никогда не стать.

Первые полгода вместе на вопрос как мне живется с Шоном я неизменно отвечала, что все в порядке. Я надеялась, что он меня полюбит. Я так этого хотела, это было как покорить Эверест. Но однажды все изменилось. Однажды наш преподаватель заболел, и пришла замена… И в моей жизни появился профессор Роберт Клегг…

Он окинул взглядом нашу аудиторию. Его глаза задержались на мне на пару секунд дольше, чем на других, и за это время я успела почувствовать волну неудовольствия. Я сразу поняла, что он в курсе, кто я, и одобрения от него не дождаться. На лабораторных я сдавала все вовремя, и толково защищалась, но понимала, что не в любимчиках. Такое сразу понимаешь. Он был объективным оценщиком, но мы точно знали, кому он благоволит. И почему-то меня его презрение задевало. Может, с непривычки, может, хотела доказать, всему миру, что отношения с Шоном ничего не решают, может, он мне сразу стал симпатичен… не знаю. Но и Клегг тоже понимал, что ситуация необычная, и однажды решил со мной поговорить.