История вермахта. Итоги - Кнопп Гвидо

Йоханнес Тухель, руководитель музея немецкого сопротивления в Берлине, напротив, защищает действия Трескова летом 1941 года: «С течением времени, в течение июля, августа, сентября, октября, он узнает о том, что эти массовые убийства — это не единичные случаи. а, что для него весьма значимо, входят в программу наступательной войны и „войны мировоззрений“ Гитлера. Теперь, естественно, ставится вопрос: „Что он может вообще сделать в этот момент — в одиночку, как офицер Генерального штаба?" Тресков начал собирать вокруг себя, как рассказывает Тухель, друзей, искать единомышленников, прощупывать почву и образовывать ядро противников Гитлера при группе армий «Центр» — все это требовало времени. «Все же этот образ действия, который для человека с таким образованием, с таким профессионализмом, с моей точки зрения, совершенно логичен». Информационную ценность документов, которые обнаружил Хюртер, Тухель ставит под сомнение: «Это не официальный дневник Хеннинга фон Трескова, который есть у нас, а весьма спекулятивная вещь. У нас есть отдельные документы, отдельные сообщения, на которых стоит одно „Т“, это виза Трескова, рядом с „1а“, обозначением его должности. То есть он что-то знал. Однако покажите мне, пожалуйста, документы, по которым вы делаете вывод, что он одобрял эти вещи, поддерживал их, а не просто был осведомлен». Хюртер, напротив, считает, что он своей критикой Трескова хотел бы только обосновывать основополагающие знания о сопротивлении в вермахте: «Хеннинг фон Тресков и фон Штауффенберг[88]тоже не были рождены героями; они стали ими. И это становление, которым мы сегодня по праву восхищаемся, имеет надломы… Это люди, а не иконы». Тухель соглашается с ним, но он в своей оценке Трескова отчетливо делает другой акцент: «Я вижу здесь того, у кого были сведения и кто, в отличие от многих других, располагавших теми же сведениями, летом и ранней осенью 1941 года сделал собственные выводы. Произошло ли это днем раньше или днем позже — имеет ли это в действительности значение в условиях той осени 1941-го? Не намного ли важнее то, что наконец кто-то набрался духу и захотел сделать что-то вразумительное против Гитлера? Нет, я не вижу в этом его вины».

В кругу Трескова росло убеждение, что против Гитлера что-то необходимо предпринять. Подполковник начал, используя свое положение в группе армий «Центр», систематично создавать сеть сопротивления в вермахте. Историк Йоханнес Тухель признает наличие у Трескова, занявшего в этом заговоре центральное положение, наличие исключительных качеств: «Он использовал свои организаторские способности, чтобы одновременно исполнять возложенные на него определенные военные функции в качестве начальника штаба и вести подготовку тайного заговора против Гитлера, а также форсировать его развитие… У него были способности подходить к другим людям, убеждать других людей, в том числе и с помощью своей открытости… Если бы у нас было больше таких военных руководителей с такой харизмой, которые были бы готовы рискнуть своей жизнью против Гитлера, то персональная основа так называемой армейской оппозиции, вероятно, не была бы так скудна, как она была».

Чтобы соединить сеть сопротивления, такой человек, как Тресков, должен был задействовать очень личные связи внутри вермахта. Иногда это были родственные узы, которые он стремился использовать. Так он привел в свой штаб своего кузена, лейтенанта Фабиана фон Шлабрендорффа — человека, который стал надежным соучастником заговора. Кроме того, он привлек своих старых друзей. Он прислушивался в кругу бывших приятелей командования ПГ 9, не были ли они готовы предпринять что-то против Гитлера. Тот, кто постоянно обсуждал эти вопросы, должен был обладать особенным чутьем на людей, должен был уметь читать знаки оппозиционного отношения, должен был уметь отбирать достоверные рекомендации третьих лиц. Только на этой личностной основе могла быть организована ничтожно маленькая оппозиция внутри огромного аппарата вермахта. Одновременно нужно было действовать и говорить так, чтобы не вызвать подозрений у остальных товарищей. Так как большая часть была лояльной к Гитлеру и тем самым представляла потенциальную опасность. Открытая беседа была возможна только в самом узком кругу, — и круг заговорщиков оставался таким с начала и до конца. Тресков, ключевая фигура военного сопротивления, тоже был не в состоянии сгруппировать вокруг себя больше нескольких дюжин посвященных, к ним относились и те немногие, кто знал о его действиях, но не предавал его. Мюнхенский историк Кристиан Хартманн говорит о «тройной клетке», в которой любое сопротивление внутри вермахта наталкивалось на его границы. Правила армии накладывали ограничения, к которым присоединялись принуждения и необходимость войны, сужавшие свободу действий, обстоятельства жесткой! диктатуры затрудняли любое действие.

Заговорщики в группе армий «Центр» были полностью заняты ведением войны — только между делом они могли вести конспиративную деятельность. Их цель определилась в конце 1941 года: необходимо устранить Гитлера. Поражение вермахта под Москвой зимой 1941 года послужило сигналом для многих офицеров. Запланированная как «молниеносная война» операция «Барбаросса» потерпела неудачу. Одновременно Гитлер страшным способом вовлек армию в преступления. Вермахт, совершая массовые убийства евреев на оккупированных территориях, стал частичным соучастником преступления или по меньшей мере сообщником. Тресков принял решение свергнуть Гитлера, действуя прямо с фронта, так как гражданские круги сопротивления, с которыми он наладил связь, кажется, не обладали ни средствами власти, ни решимостью, чтобы устранить диктатора. Тем не менее Тресков осознанно поддерживал контакты с гражданским сопротивлением; при этом знакомые поддерживали его в учреждениях Абвера, прежде всего полковник Ханса Остер. Смерть Гитлера не должна была вызвать хаос, необходимо было задуматься о следующем правительстве; для этого Трескову необходимо было договориться с гражданскими, «политическими» головами, как, например, Карлом Герделером[89], выгнанным Гитлером, бывшим Лейпцигским обер-бургомистром. Привлечены были и критически настроенные к режиму дипломаты в министерстве иностранных дел. Они должны были прозондировать отношение противников войны к мятежным стремлениям в империи и наладить контакты с заграницей. Все же при всей политической предусмотрительности Тресков думал преимущественно о том, чтобы покончить с господством Гитлера, а на это был способен только вермахт. Для этого он, между тем, нуждался в помощи одного или нескольких фельдмаршалов. Предоставлялся великолепный шанс, Тресков, в конце концов, обладал личными и служебными отношениями с руководящими верхушками вермахта на Восточном фронте. В разговоре со своим дядей, Федором фон Боком, в конце 1941 года он поделился своими планами: «Есть только одно решение; мы должны устранить Гитлера!» Фельдмаршал испугался: «Я не потерплю таких слов; это государственная измена и измена родине!» Тресков болезненно воспринял недоброжелательную реакцию, хотя и относился к своему дяде прохладно: «Бок прежде всего боится. Он даже боится донести на нас. Этот страх надежен!»

Мероприятия диктатора и роль генералитета тоже занимали мысли немецких генералов и офицеров, которые, сидя в британском плену в прослушиваемом лагере в Трент-парке, размышляли о сопротивлении и противос тоянии. Полковник Рудольф Мюллер — Ремер, который был арестован в августе 1944 года во Франции, уже несколько дней спустя в Трент-парке громогласно рассуждал об исторической ответственности вермахта: «Историческая вина немецкого генералитета состоит в том, что он не предотвратил это свинство, которое начиналось на войне. Они просто подняли протест, сложили оружие или что-то там еще». Его собеседник контр-адмирал Вальтер Хеннеке соглашался: «Они поносят всех, всех генералов. А я всегда говорил: „Ребятки, если вы знали все это, то я не понимаю, почему ни один генерал, ни тем более несколько генералов, никто против этого ничего подобного не предпринял“. Все говорят: „Я же не хочу обжечься“». Полковник Мюллер — Ремер, между тем, выдвинул главные обвинения: «Конечно, Бок, Манштейн, Лесо, Рундштедт — они во всем виноваты; так как против верховного главнокомандующего могли восстать только самые высокие чины».