Шотландская любовь - Карен Рэнни

– Ой, ну зачем же устраивать истерику, – сказала Шона.

Но вряд ли кто-то расслышал ее слова за рыданиями Мириам. Элизабет бормотала что-то утешительное; Хелен, которая только что откуда-то примчалась, тоже. Гордон стоял в дверях, и выражение его лица было очень странным.

В основании ее позвоночника разливался холод, вверх по спине поднимался жар.

– Что вы ей кричали? – спросила Элизабет, обмахивая лицо Мириам ладонью.

Мириам сидела бледная как полотно.

– Что с ней такое?

Элизабет посмотрела ей в глаза:

– Она очень впечатлительная.

Слишком впечатлительная – однако этого Шона говорить не собиралась, тем более что все смотрели на нее, как будто она совершила нечто ужасное. Ну да, она повела себя не очень-то зрело, но не настолько же…

– Рецепт лепешек, – проговорил от двери Гордон.

Элизабет моргнула.

– Что, простите?

– Шона выкрикивала рецепт лепешек, – сухо пояснил Гордон и, мельком взглянув на Шону, вошел в комнату.

– Это первое, что пришло мне в голову, – сказала Шона в свое оправдание. – Мне не каждый день приходится говорить на гэльском.

Пришел Фергус – наверное, чтобы довершить ее унижение. Он что-то сказал Гордону, и тот изложил ему события последних минут. Гордон выглядел как человек, сдерживающий смех. Но Фергусу явно было не до шуток.

Шона, устыдившись, попятилась к выходу из комнаты. Взгляд Фергуса мог бы пригвоздить ее к месту, однако у нее не было никакого желания оставаться в пиршественном зале. Мириам почти что донесли до одной из скамеек, и теперь уже Гордон – Гордон! – ее утешал.

Совсем недавно он вел себя с Шоной почти грубо – но с дражайшей Мириам проявил себя как сама любезность. Желает ли она что-нибудь выпить? Принести ли ей нюхательной соли? Может, проводить ее в комнату?

– Она не верит в призраков Гэрлоха, – проговорила Шона и поморщилась от собственного тона – она чуть ли не хныкала – и от идиотского объяснения.

Что на нее нашло?

Хелен подошла к ней. Взгляд ее был полон смущения. Что она скажет своей компаньонке? Что впала в детство? Что не сдержалась, когда Мириам стала ругать Гэрлох? Нет, хуже того, призналась, что Гордиее возбуждает!

Она же правда не знала, что Мириам такая пугливая.

– Я просто пошутила, – сказала Шона.

Но ее окружали лишь каменные лица. И при этом все молчали.

Она выскользнула из комнаты, но никто ее не остановил. Все толпились вокруг Мириам, и ближе всех был Гордон.

Глава 14

Всю дорогу домой Гордон посмеивался.

Его, конечно, мучила совесть: слишком уж развеселил инцидент, который стоил мисс Лофтус таких переживаний. Но достаточно было одного взгляда на Шону, когда ее поймали с поличным, как ему вспомнилось множество других эпизодов их общего прошлого.

В последний раз она вот так, широко распахнув глаза, признавала собственную оплошность лет в пятнадцать.

В юности Шона имела привычку мотать головой, отрицая его слова, наставления родителей и всего общества в целом. Но с годами научилась смотреть на людей с таким неумолимым презрением, что несчастный, которому доставался подобный взгляд, сразу понимал, о чем думает мисс Имри. Она никогда не следила за словами, не выбирала те, что будут приличными в данных обстоятельствах.

Он думал, что прежней Шоны больше нет, но оказалось, она просто прячется. И вот сегодня он снова ее увидел. Вдобавок ко всему она не потеряла способности ранить его словами: «Да, ему было хорошо со мной в постели. Ты славный учитель». Эти слова раздражали, как острый камешек в ботинке.

У крыльца его дома стояла карета. Гордон никого не ждал, разве что Рани передумал и решил переехать в Ратмор.

Спешившись, Гордон передал поводья подошедшему конюшему мальчику.

– У вас гость, – сообщила миссис Маккензи от входной двери. Ее круглое лицо раскраснелось. – Судя по всему, какой-то важный человек, – добавила она, проходя следом за ним в дом. – Ну очень важный, сэр Гордон. Я проводила его в гостиную.

– Ему придется подождать, пока я приведу себя в порядок. – Гордон посмотрел в сторону гостиной, как будто мог увидеть посетителя сквозь стену. – Он сказал, по какому делу прибыл?

Миссис Маккензи покачала головой.

– А визитную карточку дал?

Она снова покачала головой.

– Тогда с чего вы взяли, что он важная птица?

Гордон снял шляпу, перчатки и пальто и оставил их на стуле в передней.

– Он военный, сэр Гордон, и у него больше медалей, чем у генерала.

Право слово, важная персона, к тому же эмиссар вооруженных сил – это последний человек, которого ему хотелось сейчас видеть.

Гордон подумал было передать ему с миссис Маккензи, что он уехал в отдаленные места на год или два, но потом решил, что, если откажется встретиться с этим человеком сейчас, они просто пришлют кого-нибудь другого.

– Вы предложили нашему гостю что-нибудь выпить или съесть, миссис Маккензи?

Гордон, пребывая в рассеянности, даже не понял, что своим вопросом обидел экономку.

– Предложила чай с печеньем, – отрывисто проговорила та.

Гордон кивнул, зная, что нужно извиниться: напрасно он предположил, что миссис Маккензи могла быть невнимательна к гостю, и направился к комнате, в которой его ждал визитер.

Он замер на пороге. Человек, сидевший в этот момент в мягком кресле, очень напоминал внешностью отца. Если бы у генерала Макдермонда был наставник – или даже кумир, – это был бы генерал Хорас Абботт. Высокий, худой, с сединой в волосах и раскатистым голосом, будто созданным, чтобы отдавать приказы, Абботт являл собой такое впечатляющее зрелище, что Гордон помедлил у дверей.

Должно быть, военное министерство немало обеспокоено.

Миссис Маккензи оказалась абсолютно права. Генерал Абботт был одет по форме и носил на груди несметное множество медалей.

«Съешь всю кашу, милый, и я дам тебе печеньица», – прозвучал в голове Гордона голос давно умершей матери. Ему показалось вдруг, что медали – это армейский эквивалент печенья. Значит, чем больше медалей, тем лучше проявил себя «мальчик», тем послушнее он был? Спасибо, хоть не кого-то из подчиненных отца прислали по своему делу. Нет, этот человек подчинялся принцу Джорджу, герцогу Кембриджу, который стал главнокомандующим несколько лет назад. А посему генерала Абботта старательно обхаживали, часто восхваляли и бесконечно боялись.

– Я не собираюсь возвращаться в армию, – заявил Гордон, не дав своему гостю начать разговор. – Если вы приехали за этим, мне жаль, что вам пришлось проделать такой долгий путь напрасно. Если же вы прибыли, чтобы принести свои соболезнования, считайте, они приняты.