Полдень, XXI век (ноябрь 2012) - Коллектив авторов

– Вы обратили внимание на то, насколько усложнилась искусственная природа? Ранее мне приходилось видеть ученых, наблюдавших за муравейниками под стеклом, которым было достаточно механических часов и листка бумаги с карандашом, чтобы разгадать сложные правила строительства муравьиных троп. Сейчас ученые не могут справиться с управлением светофорами так, чтобы не было пробок в час пик.

Его ответ мне понравился:

– Мы слишком быстро меняемся и мало изучаем собственную природу, с часами и бумагой с карандашом, не подгоняя решение под результат. Слишком любим знать ответы заранее.

И я решил ему доверить проект по созданию виртуальной карты столиц мира в будущем, всего через двадцать лет. Продиктовав ему, какие игры и студии компьютерного дизайна произвели на меня впечатление, я почувствовал удовлетворение.

Так как он меня задержал, я позволил ему подвезти меня в аэропорт. Мне предстояло провести несколько часов в полете.

Я неоднократно падал и разбивался вместе с самолетами. Последний раз – всего лишь пять лет назад. Мой старичок «Spitfire PR IF», напоследок чихнув паром, упал в самом начале взлетной полосы на одном тропическом острове, который долгое время служил мне домом после последней большой войны. Честно проработав на меня двадцать лет, отпугивая контрабандистов и спасая отчаянных яхтсменов, самолет рухнул своими тремя тоннами на полосу, подтвердив истину: то, что плохо началось – плохо кончится, и то, что имеет начало, имеет и конец. Самое странное, что перед этим на моем любимом острове разбился принадлежавший рейхсканцлеру «Ю-52», и это привело к спасению тех самых людей, отлет которых из Старого Света был чуть ли не наиболее важной победой в войне. После этого я не падал почти два десятилетия.

За эти двадцать лет многое произошло. Много было ошибок, и, пожалуй, главной из них оказался выбор острова в качестве моей послевоенной базы. Вместо того, чтобы, наконец, систематизировать сохраненные мною артефакты старых культур и цивилизаций, я годами гонялся по острову за учеными и охранял их от вторжения непрошеных гостей, породив много мифов и даже развязав как-то настоящую маленькую тропическую войну. Но, с другой стороны, спасенные люди и состояния позволили мне вернуться в мир во главе группы очень влиятельных людей.

Сегодня я лечу над Европой, где мне не нужно самому заниматься охраной, как я это делал на острове, – у многих музеев и банков замечательная охрана. И в любом достаточно старом европейском городке можно основать филиал института, привлекая лучших ученых зарплатой и статусом, а не уединением с наукой. То, что ранее открывалось во время созерцания, посредством сосредоточенного наблюдения, сегодня изучается усреднением результатов с помощью безумного пересчета вариантов в цифровом формате. И чему тут удивляться? Я и не удивляюсь. Неживая природа всегда стремится к упрощению, рассыпается в пыль и на атомы, а живая природа паразитирует на этой агонии разрушения, придавая ей хоть какой-то смысл.

В Лондоне прохладно, я надеваю плащ. Несколько минут в скоростном вагоне – и я уже в центре города. В лобби дорогого отеля меня ждут. Хотят получить последние распоряжения те несколько человек, которым предстоит снова вернуть интерес к изобразительному искусству эпохи Возрождения. Отдавая последние распоряжения, я начинаю затылком чувствовать чей-то пристальный взгляд, не несущий опасности. Вероятно, меня кто-то узнал, а узнать меня мог только тот человек, с которым я был знаком. Я продолжаю говорить, не оборачиваясь, тем более – я догадываюсь, кто это. Минутные стрелки на четырех циферблатах часов над стойкой администратора успевают пробежать половину окружности, когда мой последний собеседник поднимается с кресла для прощального рукопожатия. В шуме вестибюля большого отеля я четко различаю приближающийся стук женских каблучков, сквозь запах кофе стремительно прорывается аромат духов. Катя.

Нас разделяет низкий столик, мы стоим и смотрим друг на друга. Я знаю, как выгляжу. Серый костюм-тройка и неизменная шляпа, да и дорогая деревянная палка, судя по моей фигуре, нужна мне для того лишь, чтобы подчеркнуть мужскую зрелость. А она превратилась в сухую высокую старуху, но строгая юбка и жакет все еще сохраняют ее модельный силуэт. Как же мужчины неприятно обманываются, обгоняя ее, чтобы заглянуть в лицо… За последние десять лет ее глаза окончательно выцвели и стали почти белыми.

– Здравствуй, – говорит она, протягивая руку для поцелуя.

– Владимир, – представляюсь я, целуя мягкую кожу перчатки, гораздо более упругую, чем та, что под ней.

– Я пришла, чтобы попрощаться, Владимир. – И, глядя мне в глаза, она усмехается: – Но не так, как я прощалась последние два раза. И, тем более, не так, как мы прощались сорок лет назад.

Что-то в ее тоне настораживает. Я начинаю чувствовать опасность, мир вокруг меня ускоряется, а я все еще слишком медлителен, несобран.

Передо мной сидит Катя. Нет, передо мной сидит сильная, энергичная женщина. Достаточно богатая и уверенная в себе, чтобы носить на шляпе настоящую бриллиантовую заколку стоимостью в несколько лондонских квартир. И, скорее всего, те несколько молодых людей – ее телохранители, и значит, она ведет активную светскую жизнь.

– Что ж, – говорю я, – внимательно тебя слушаю.

– Скажи, Владимир, ты – человек?

Мы направляемся по Нью-Бонд-стрит ко все еще новому – для меня – аукционному дому; здание в Олимпии я вообще не признаю. Но время идет неумолимо, а, казалось бы, только недавно я продавал и обменивал библиотеку Наполеона Бонапарта и покупал, по весу металла амулеты майя, которые кто-то принял за монеты с дыркой.

Прекрасно помню и первую выставку импрессионистов в этом здании.

– Зачем тебе эти аукционы? Я раньше думала, что это из-за денег. Пока в девяностых не потеряла вслед за тобой шесть миллионов фунтов. Правда, надо отдать тебе должное, – все опять вернула в две тысячи втором. Только это из-за тебя, так ведь? Это ты вливаешь в аукцион все эти миллионы!

Она почти кричит, останавливается и теребит меня за рукав пиджака. На нас бросают быстрые взгляды прохожие. Странная пара, чересчур эмоциональная для своего возраста, улицы и ветреной погоды. Нам приходится придерживать свои шляпы и полы плащей.

– Пойдем, пойдем, я тебе все сейчас объясню. – Я слегка подталкиваю ее в нужном направлении. Усмехаюсь: – Ты ведешь себя совершенно неподобающе.

Ожегши меня взглядом, она проходит в двери и привычно направляется в аукционный зал.

Зал утопает в уютном полумраке; настенные бра и дубовые панели… Большой экран позади стойки распорядителя превращен в зеркало – по нему транслируется происходящее в зале. За стойкой телефонных представителей модели-азиатки мило щебечут по-японски: мода последних лет – нанимать азиатских девушек одного роста и на одно лицо. Современный вариант барышень-телефонисток.