Избушка на костях - Ксения Власова

отрезала Яга и перевернула портрет лицом к стене так резко, что едва не оборвала замусоленную веревку на ржавом гвозде. – Давай-ка не языком чесать, а мазь составлять. Все полезнее будет…

Она первой взяла ступку и сложила туда вырванные из пучков на веревках листики и засушенные цветы. Поднесла к носу и, покрутив головой, добавила несколько зеленых голых стебельков.

Я потянулась было помочь, но легонько получила по ладони, как дитя, сунувшееся к горячей печи.

– Смотри пока и запоминай. Повторять еще рано…

Я досадливо цокнула языком и упрямо скрестила руки на груди. Просто стоять и смотреть?

– Скучно, – мрачно вырвалось у меня. – Да и как тут чему научиться?

Яга усмехнулась. Ее плечи чуть поднялись, когда она с нажимом принялась растирать сухие травы в ступке. Пестик в ее руке двигался медленно и весомо. Так же разрезали тишину и слова.

– Один из главных ведьмовских уроков – это терпение. С такой силой, как у нас, сгоряча всякое можно навертеть… Сделаешь, остынешь, пожалеешь, а уже ничего не воротить. Поэтому первое, чему научить тебя надобно, – умению стоять и смотреть. Не бросаться что-то делать, а думать, выжидать, наблюдать.

Я вздохнула, неохотно принимая такой ответ. Прежде чем я с ним смирилась, мне под нос сунули чашку с растертыми в зеленовато-желтый порошок травами.

– Ну-ка, чего не хватает, скажи?

– Мазь-то от чего?

– От спины больной, натруженной. Да ты не на меня смотри!

Под тяжелым, цепким взглядом Яги веки будто сами опустились. Я сжала ладони, впилась ногтями в кожу, когда перед закрытыми глазами назойливыми мушками замельтешила темнота, а ноздри затрепетали от дурманящего аромата измельченных трав. Разум выхватывал отдельные образы – чья-то скрюченная спина, чужое лицо, подернутое тонкой завесой боли… А поясницу опалило так, что саму едва не скрутило. Все так же, не глядя, я окунула палец в зеленовато-желтый порошок, облизнула и поморщилась. Горечь облепила язык, прокатилась по горлу и всосалась в кровь. Боль отступила, но я чуяла: ненадолго. Чего-то не хватает в этой горечи…

– Ну-ну, так-то близко к сердцу не принимай, – раздался над ухом голос Яги – чуть жалостливый, понимающий. – Так износишься быстро, коль станешь все через себя пропускать.

Глубокий вдох, сорвавшийся с губ, чуть ослабил те тиски, которые сдавливали ноющие мышцы. Боль исчезла так же быстро, как мальчишка, бросивший на улице камень в прохожего. После себя она оставила легкое ноющее чувство и испарину на лбу. В руки легло два пучка трав. Распахнув глаза, я уставилась на них с сомнением.

– Выбрать надобно?

– А то.

Внутреннее чутье, проснувшееся вчера в лесу, вдруг умолкло. Словно кануло в небытие вместе с болью. Я растерянно взирала на подсунутые Ягой травы, не зная, какую взять.

– Ничего, это тоже придет, – сказала Яга и отложила один пучок в сторону. Второй же принялась обрывать по листочку и складывать в чашку. – Говорю же, смотри пока, запоминай. Да не головой, а сердцем. Оно-то не подведет.

Она постучала указательным пальцем по моему лбу, а затем приложила ладонь к груди – к тому месту, где оглушающе громко билось мое сердце. Ясный спокойный взгляд Яги сказал не меньше, чем слова. Даже больше, потому что не был ограничен мучительным подбором формы, неизменно срезающей часть сути.

Мы обе надолго замолчали. Тишина, повисшая между нами, не была давящей, тревожной или стесняющей. Под ее покровом работалось легче, сподручнее. Яга растирала травы, смешивала их между собой в ступке. Я внимательно смотрела, запоминая все, что она делает и в особенности – как. Ее движения были так спокойны, плавны, будто она слышала разлитую по комнате музыку. Что ни взмах руки, то отголосок танца, чарующего своей естественной, природной простотой: никакой искусственности, никакой лихо закрученной надуманности, за которой так любят скрывать пустоту.

Но даже такое молчание надоедает. В какой-то миг, бродя глазами по полкам с книгами, занимавшим целую стену от пола до потолка, я спросила:

– Ты все их прочла?

Яга оторвалась от своего дела, обтерла лезвие ножа, испачканного соком еще свежих, собранных вчера трав, и кивнула.

– Все до единой. Ты тоже прочтешь, как дорастешь.

Щеки потеплели, словно их лизнуло пламя. Скрывая смущение, я постаралась нахмуриться.

– Это что же, мала я для чтения книг?

Яга улыбнулась – тонко, чуть насмешливо. Она уловила мою припрятанную, как медяк на черный день, подколку. Вот только, видно, та ее не задела.

– Знания, девонька, они бывают разные, – негромко ответила Яга, вернувшись к нарезанию свежей травы. Перезвон серебряных браслетов сопроводил ее слова легкой мелодией. – Те, что от человека к человеку передаются или, скажем, от ведьмы к ведьме, – живые знания. Они семейные, тянущиеся с рода, приобретенные кровью поколений. В них скрыта связь плоти от плоти, чрева от чрева. Но они – то, что таится внутри нас. А вот книги – те о знаниях внешнего мира, мертвого. И кажется, что одно важнее другого, но нет.

У меня перехватило дыхание, и я с трудом просипела:

– Нет?

Яга хитро улыбнулась.

– Нет, девонька. Одно без другого, что день без ночи. Для настоящей силы надобно и первое, и второе. Не зря водица тоже бывает и живой, и мертвой.

Я опустила взгляд, немного помялась, будто при виде ямы, через которую придется перепрыгнуть, и выдохнула:

– Только я читать не умею… Буквы кое-какие разберу, имя свое напишу, но…

Почему-то признаваться в своем невежестве Яге было стыдно. В деревне, в круговерти домашних дел, я даже не думала об этом. Ну, знаю немножко письмо, уже хорошо. Но здесь, в избушке, мне отчаянно хотелось большего. Будто кто-то открыл мне ларец с жаждой познаний.

– Это не беда, научу, – спокойно проговорила Яга, сдувая со лба выпавшие из льняной косы волосы. – Чтение – для ведьмы навык нужный. Не книги, так княжеские указы будешь разбирать.

– Зачем?

– Себя потешить. Любят разобиженные князья за ведьмину голову пообещать награду в половину столичной казны. У меня целый сундук такими писульками к холодам набивается. В стужу на растопку пускаю…

Я хмыкнула, легко вообразив, как Яга посылает Тень, чтобы выкрасть княжеский указ да посмеяться над ним с Кощеем. Неужто водятся такие глупцы, которые готовы накликать на себя гнев костяной ведьмы?

В памяти пронеслась картинка из богатых хором Святослава. Князь Златограда, кажется, и правда настолько опьянен злостью и тоской по матери, что жаждет поквитаться с Ягой за сшитое колдовское покрывало…

– Как мне стать настоящей ведьмой? – спросила я, вынырнув из невеселых дум. – Ты говорила, надобно водицы испить?

– Живой да мертвой, – со вздохом подтвердила Яга и на миг застыла у стола. Не оборачиваясь, через плечо бросила мне: – Живая у меня всегда при себе, а вот мертвую придется изготовить. Для этого тебе потребуется кое-чего собрать…

Мною овладело нетерпение. Я перекатилась с носков на пятки и, сдерживая себя, чтобы не начать ходить кругами вокруг Яги, выпалила:

– Что? Травы?

Она покачала головой.

– Рано пока об этом. Не торопи, всему свое время.

Разочарование пробежало по спине ледяными мурашками. Возможно, не разочарование то было, а предчувствие.

Ведь тогда я еще не знала, что мертвую водицу можно добыть, лишь пройдя испытания. Ровно три, как это и положено в любой страшной сказке. Той, что мне прежде нашептывала на ухо сводная сестрица. В той, в которой теперь я оказалась сама.

* * *

С вечерней трапезы я ушла первой. Пожелала спокойной ночи Яге с Кощеем, лениво поглядывающим в блюдечко с бегущим по каемочке яблочком, и нырнула в темный, пронизанный сквозняками коридор. Привычно пожала костяной указательный палец, аккуратно постучавший по моему плечу, подмигнула нахохлившемуся черному ворону на подоконнике и торопливо толкнула тяжелую дверь своей спальни. Закрывать ее не спешила.

Совсем скоро, я даже заскучать не успела, в коридоре показался Тим. Он улыбнулся мне, быстро преодолел разделяющее нас расстояние и, переступив порог, мягко прикрыл дверь. Та надсадно заскрипела, будто призывая всех и каждого в свидетели грядущего бесчинства.

Нас обступила темнота. Ее разбавлял лишь мерцающий лунный свет, жемчужной дорожкой прорезавший деревянные половицы. Дыхание Тима – теплое, прерывистое, пахнущее аиром и медом – касалось моей щеки. Мы стояли друг напротив друга так близко, что и в объятии уже не стать ближе. Тягучий взгляд Тима стал обжигающим, точно раскаленная печь. Глаза сделались темными, бездонными омутами, в которые хотелось нырнуть с головой. Тихий шепот заставил меня покрыться мурашками, пустил по телу томно-сладкую дрожь.

– Пришел я твой сон охранять. Позволишь?

Я судорожно облизнула сухие губы и хрипло ответила, вкладывая в слова