Избушка на костях - Ксения Власова

Яга и, положив ладонь на яблочко, крутанула его и запустила заново. – Покажи нам, сладкое, что в миру творится.

Картинка с княжескими палатами застыла, задрожала, как крылья у пойманной бабочки, и сменилась. Замелькали незнакомые лица – чумазые, уставшие, осунувшиеся. Послышалась чужая речь – быстрая, как течение горной речки, и такая же неразборчивая, как ее шепот.

– На востоке голод, – пробормотала Яга, сощурив ясные глаза. – А что на западе?

Блюдечко снова пошло рябью, а затем показало бредущих через лес уставших воинов. На их поясах мрачно бряцало оружие, наплечные мешки тяжело свисали со сгорбленных спин.

– Набег князь готовит… Покажи юг!

Пока Яга всматривалась в бессловесные картинки, я опустошила кружку крепкого чая и полакомилась блинами с медом и сметаной. Происходящее где-то за зазубренными зелеными верхушками южных сосен казалось таким же далеким, как позабытый дурной сон.

– Зачем тебе это надобно? – с недоумением спросила я. – Подсматривать, подглядывать, точно лиса в оконце курятника…

Яга фыркнула, но от блюдечка взгляда не оторвала. На ее плечо опустился черный ворон, влетевший в открытые ставни. Кощей на него даже не посмотрел, а Тим при виде колдовской птицы потянулся к блюду с запеченной уткой. Ворон с одобрением склонил голову набок и нетерпеливо переступил с лапы на лапу.

– Лиса, значит… Запомни, девонька, слухами земля полнится не просто так. Припадешь чутким ухом к сырой траве, услышишь и то, что хочешь знать, и то, что не хочешь. Не отмахивайся ни от первого, ни от второго. Знания – они всякие надобны. Никогда не догадаешься, какое пригодится.

«Смотри, не отворачивайся», – вспомнились мне слова Кощея у колодца. Рука дрогнула, из ослабевших пальцев на пол полетела кружка. Сотни мельчайших осколков глиняным градом разлетелись по половику. Я вздрогнула и поискала глазами метлу.

Яга лишь отмахнулась.

– Сиди, домовой приберет. Я ему с вечера лакомство в печи оставляла.

Тим взглянул на меня с тревогой. В его протянутой ладони лежала утиная ножка, которую он мигом ранее предложил ворону. Отвлекшись на меня, друг упустил тот момент, когда острый мощный клюв коснулся его пальцев, едва не отщипнув от них кусок человеческого мяса. Ухватив запеченную утиную ножку, Тень перемахнул на подоконник и принялся жадно уничтожать добычу.

Я выпрямилась, подергала кончик косы и бросила:

– Домовые тоже существуют?

– Как лешие, водяные и банники, – невозмутимо проговорила Яга. Она одним махом осушила кружку с чаем и теперь крутила ее в руках, рассматривая на дне узор из свернутых в трубочку листочков малины. – К последнему после полуночи не ходи. Глянь, девонька, что видишь?

Я осторожно посмотрела через плечо Яги. В первый миг ничего не увидела – ну листочки и листочки, покачиваются на розовато-буром озерке остатков чая, а затем…

Огромная, безграничная волна с белой шапкой пены неспешно и торжественно, будто красуясь, подкрадывается к столичному граду. В мерцающем свете луны вода кажется черной и бездонной, как и надвигающаяся беда. На ночных улицах безлюдно, даже в постоялых дворах и трактирах темно и тихо. Горит свет лишь в царском тереме. Ходит по нему молодой князь, и тревогой омрачено его красивое, безбородое лицо. Он оглядывается на резные распахнутые ставни. Темный горизонт разрезает молния, и в расколотом надвое небе медленно проступает разъяренная стихия воды… В противовес ей с другого края, покрытого сосновым лесом, бежит, ломая ветви, огромная огненная ящерица, и ее зеленые всполохи напоминают мне колдовское пламя. Встреча огня и воды выпадет аккурат на Китеж-град. До столкновения двух стихий мигов пять. Раз, два, три…

Я прищурилась, всматриваясь до боли в глазах, но образы уже отступили, как лед с реки по весне. Все, что я увидела, – плавающие на мутном дне кружки свернутые листики малины да свое неясное отражение.

– Вон оно как… – протянула Яга, прочитавшая что-то в моих глазах. На ее лице промелькнуло то ли озарение, то ли изумление. – Вода и огонь. Кто же кого остановит, девонька?

Напряженную тишину, веревкой висельника сдавившую мое горло, разрезал натужный, неестественный смех Кощея.

– Ну привидится же такое! Да, душа моя?

Яга досадливо дернула щекой, скривилась, будто хотела улыбнуться, но не смогла, и наконец хрипло сказала:

– Верно, сокол мой ясный, верно. – Она тяжело встала, покачнулась, а затем оперлась ладонями на стол и мрачно проговорила: – Вот и ладушки, а теперь делом займемся. Хватит уже чаи гонять да языками чесать!

Не дожидаясь меня, она направилась к двери. Обернулась лишь на пороге и вопросительно изогнула тонкую соболиную бровь:

– Девонька, чего задумалась? О женихах замечталась?

Я потрясла головой и, путаясь в подоле сарафана, выскочила из-за стола. Напоследок коротко коснулась локтя молчаливого, погруженного в свои мысли Тима и устремилась к Яге.

– Что мы станем делать?

Яга, не сбавляя шага, пожала плечами. С одного из них сполз цветастый платок, его край принялся подметать дощатый пол. Костяные стены при виде нас оживились, заходили ходуном. Перед моим носом снова высунулся указательный палец, сотканный из белой пыли костей, и погрозил мне. Если в первый раз меня такое могло изумить, то сейчас я быстренько пожала палец, будто руку хорошему знакомому, и побежала дальше. Краем глаза заметила, как палец замер, чуть покачнулся, а затем шугнул следовавшую по моим пятам бесформенную тень.

По губам скользнула улыбка. Избушка становилась мне домом, где даже стены превратились в моих бессловесных защитников.

– Вчерашние травы надобно разобрать, – не оборачиваясь, ответила Яга и остановилась возле половика, прикрывающего вход в подпол. – Что-то повесить сушиться, что-то в кашицу растереть и на мази пустить. Покажу тебе, как это делается.

Об пол бухнула тяжелая крышка подпола с железным кольцом на ней. В развернувшейся темноте угадывалась крутая деревянная лестница, под наклоном уходящая вниз. Я огляделась в поисках свечи или огарка, но Яга покачала головой:

– Пустое, брось. Зачем нам лишняя морока, когда в доме теперь огневица? Ступай первой, я за тобой.

Мне не оставалось ничего другого, как осторожно поставить ногу на первую покатую ступень, выглядывающую, как островок в океане тьмы. Сделав глубокий вдох, чтобы унять занявшееся в груди волнение, я щелкнула пальцами. На них сразу же заплясало зеленоватое пламя – невысокое, но такое яркое, что отбрасывало свет на десяток ступеней впереди. Подхватив подол сарафана, я принялась спускаться.

Земляные стены, присыпанные костяной пылью, запах сырой земли, скрип старых половиц – все это больше не казалось чуждым. Даже тени, то и дело теребящие меня за юбку, вызывали теперь лишь снисходительное раздражение – такое накрывает, когда допечет малышня, жаждущая родительского внимания. Колдовской быт так плотно вошел в мою жизнь, что будто стал неотделимой частью плоти и крови. И как матушка смогла отказаться от ворожбы? Как вытянула ее из своих жил?

В этот раз лестница закончилась неожиданно быстро. В узком небольшом коридорчике, где темнела лишь одна дверь, с легким шипением горели факелы. Я встряхнула ладонью, гася пламя на пальцах, будто зажженную спичку, и толкнула дверь. Меня сразу же обступил яркий, горьковато-свежий запах сухих трав с небольшим вкраплением цветочной сладости. Я медленно втянула носом напоенный ароматом разнотравья воздух, отзывающийся на душе странным теплом и едва заметным предвкушением.

– Бери ступку, – проговорила Яга, обходя меня и первой переступая порог. – Вон там, на углу стола стоит.

Я приметила небольшую чашу и деревянный пестик в ней и потянулась за ними. Они прятались за пучком трав, свисающим с потолка, и я отодвинула его в сторону. Глаз тут же зацепился за портрет на стене. Я мельком покосилась на него, мысленно оценив, как глубоко вошел метательный нож в нарисованный лоб статного мужчины, и отвернулась… Чтобы через мгновение снова взглянуть на истыканный клинками портрет уже внимательнее.

– Это что, – сощурившись, спросила я, – князь Китеж-града?

Всемил на картине был намного моложе того старца, что я узрела в блюдечке, но спутать его с кем-то другим было сложно. Нос крючком и орлиный взгляд выделяли князя не меньше, чем рассекающий скулу глубокий рваный шрам. Даже морщинам, избороздившим со временем его лицо, не удалось скрыть эту отметину.

– Он самый, – буркнула Яга и, подойдя ближе, вытащила из портрета нож. Острие засело так глубоко, что ей пришлось поднапрячься. На пол полетела шелуха из красок. – Любопытная ты, девонька. Всюду свой нос сунешь…

Я лишь отмахнулась, даже не дослушав.

– За что ты его так?

Любопытство напомнило о себе, как голодная кошка, – ласково, но громко. Невыносимо захотелось взглянуть хоть одним глазком на те тайны, которые тяжелым покрывалом укутали Ягу с головы до ног.

– За дело, –