Алиенора Аквитанская - Режин Перну

Ко всеобщему изумлению, эта ассамблея, которая должна была ознаменовать собой торжество Плантагенета, осуществление планов, задуманных им для себя самого и своей империи, завершилась для него неприятностью. Церемония принесения оммажа состоялась со всей требуемой торжественностью; Генрих успел поделиться с собравшимися баронами своими замыслами, и вот тут-то перед ним неожиданно вырос Генрих Младший: он громко возмущался и протестовал против распоряжений в пользу его брата, Иоанна, отнимавших у старших детей замки, которые занимали ключевые позиции; кроме того, он заявлял о правах, положенных ему в соответствии с королевским титулом, и требовал реальной власти, ему причитающейся, власти, без которой двойная коронация была не более чем комедией.

Должно быть, для Генриха Плантагенета это был жестокий удар. С тех пор, как не стало Томаса Бекета, никто не осмеливался противиться его воле; только папские интердикты могли его остановить, но они исходили от другой власти, перед которой он вынужден был склониться.

По окончании ассамблеи граф Тулузский, Раймунд V, попросил короля уделить ему время для частного разговора. Неужели король Англии глух и слеп ко всему, что происходит вокруг него? Неужели он не видит, какое пагубное влияние на своих детей приобрела Алиенора в эти последние годы? Неужели он не понимает, что вокруг него, петельку за петелькой, сплели целую сеть заговоров, и что среди пуатевинских или аквитанских сеньоров не найдется ни одного, кто не был бы готов его предать?

Казалось, ему лишь наполовину удалось убедить Генриха. Тот лучше, чем кто-либо другой, знал графа Тулузского, и был в состоянии оценить справедливость его обвинений: по части предательств самому Раймунду не было равных, и Генриху было известно, какую злобу затаил этот человек против Алиеноры. Несомненно, с английским королем произошло то самое, что случается с властными людьми, которых собственная воля интересует больше всего на свете и тем самым делает совершенно невосприимчивыми ко всему, что происходит рядом с ними. Генрих, как утверждают, начиная с этих пор, его современники, вел себя деспотично, был «тираном как в своей семье, как и своем государстве». А тиран редко бывает проницательным.

И все же выходка старшего сына была слишком серьезной для того, чтобы не открыть Генриху глаза, по крайней мере, в одном: Генрих Младший ускользал из-под его власти. Возможно, дело здесь было в материнском влиянии; могло быть и так, что на молодого человека произвело сильное впечатление публичное покаяние отца в Авранше, которое того заставили принести: личному престижу короля был явно нанесен удар, и, кроме того, не следовало забывать о том, что юный принц всегда испытывал большую привязанность к Томасу Бекету, который был его первым наставником.

Вероятнее всего, именно в силу всех этих причин Генрих и решил после лиможской ассамблеи увезти сына с собой. Надо было выяснить, какие мысли бродят в его голове, а если потребуется — и что за подоплека у этих мыслей, заставляющих его так поступать, что подтолкнуло его к бунту против отца; следовало также изучить его окружение, присмотреться к его друзьям и положить конец мотовству, на которое то и дело жаловались королевские казначеи.

Два короля — старший и младший — несколько дней провели вместе, они скакали верхом бок о бок, они охотились в долине Аверона; затем, поскольку Генрих Плантагенет хотел вернуться в Нормандию, они повернули на север и вечером 7 марта остановились в Шинонском замке. В эту ночь король и его сын, как и каждую ночь с тех пор, как покинули Лимож, легли спать в одной комнате. Когда Генрих наутро проснулся, сына рядом с ним не было.

Не было его и нигде в замке. Поспешно проведенное расследование показало, что подъемный мост был опушен еще до рассвета. Кто был сообщником Молодого короля? Отложив на потом выяснение этого вопроса, Генрих разослал гонцов по всем направлениям. Благодаря этому удалось выяснить, что Генрих Младший двинулся к северу и вброд переправился через Луару. Тогда всем владельцам замков был разослан приказ задержать Генриха Младшего там, где он остановится, и Плантагенет пустился в погоню. Но побег был явно тщательно подготовлен, для Молодого короля устроили подставы, на которых он менял быстрых коней. Генрих Плантагенет еще и до Ле Мана не добрался, когда ему сообщили, что сын уже в Алансоне. А после отчаянной скачки через Мен и до края Нормандии Генрих Плантагенет в конце концов узнал, что к этому времени Молодой король успел добраться до Мортаня, расположенного во владениях графа де Дрё, брата французского короля. Теперь, оказавшись вне досягаемости для отца, Генрих Младший мог уже не таким бешеным галопом добираться до Парижа.

Вот так и выяснилось, что в тот самый момент, когда Генриху казалось, будто он достиг вершины своего могущества, его старший сын открыто восстал против него, и, конечно же, для этого ему потребовалось заранее заручиться покровительством короля Франции. Как некогда Томас Бекет, теперь Генрих Младший видел в Людовике защитника и просил у него убежища. Неужели история повторится?

История повторилась. Генрих Плантагенет отправил в Париж гонцов, поручив им передать королю Франции просьбу: пусть сюзерен отошлет назад, в Нормандию, его сына и наследника; если у того есть жалобы, если ему причинили какую-нибудь обиду, ущерб будет возмещен. У Людовика VII снова появилась возможность проявить свойственный ему спокойный юмор.

— Кто обращается ко мне с этой просьбой? — любезно осведомился он у гонцов.

— Король Англии.

— Король Англии? — Людовик всем своим видом выразил живейшее удивление. — Он здесь, со мной, и ничего не просил передавать мне через вас.

Затем, глядя на несколько растерявшихся посланцев, прибавил:

— Может быть, вы продолжаете именовать «королем» его отца, который некогда был королем Англии? Так знайте же, что тот король умер. И лучше бы ему перестать считать себя королем, потому что он перед всеми отказался от королевства в пользу своего сына.

Случилось так, что в тот самый момент, когда ему передавали это язвительное сообщение, Генриху Плантагенету пришлось признать очевидное. От него ускользал не только старший сын. Оба средних, Ричард и Жоффруа, направились к Парижу, а по всей Аквитании, от одного ее конца до другого, мятеж разрастался со скоростью лесного пожара. Шателены, казначеи, все люди, назначенные королем в провинции, были изгнаны; Лузиньяны, Ранконы, Ларшевеки отказались признать его власть. Больше того, графы де Сен-Мор, Гуго, Гильом и Жослен, все трое состоявшие при пуатевинском дворе, поддержали баронов Пуату и Аквитании и встали на сторону Молодого короля. За этими известиями последовали новости еще более катастрофические: мятеж перекинулся в островные владения. Английские сеньоры ухватились за возможность выразить протест против фискальных требований своего государя. Граф Лестера, граф Норфолка, епископ Даремский присоединились к мятежникам, и в самой северной части королевства король Вильгельм Шотландский тоже открыто поддержал Генриха Младшего. Даже в Кентербери разыгралась любопытная сцена. После отлучения на год вновь освященный собор, в котором возобновились богослужения, ожидал нового своего архиепископа. 3 июня 1173 г. он был должным образом избран, и оказался им Ричард Дуврский; но в день его торжественной интронизации появились гонцы от Молодого короля и передали протест Генриха Младшего против избрания, сделанного без его согласия. Церемонию пришлось прервать; обратились к папе, который, разумеется, утвердил назначение, тем более, что к тому времени выяснилось: этим подобием сопротивления Молодой король, по наущению матери, хотел всего-навсего продемонстрировать намерение заставить признать его королем вместо отца.

Должно быть, в течение некоторого времени Генрих Плантагенет чувствовал себя в полной изоляции. Одна только Нормандия оставалась по-прежнему ему верна. В его ближайшем окружении опасались за его жизнь. В письме, с которым он обратился в этих обстоятельствах к папе, звучат поистине патетические нотки: он жалуется на «козни своих сыновей, которых дух неправедности вооружил против отца до такой степени, что им стало представляться славным деянием и торжеством преследовать его», — и прибавляет: «Мои друзья от меня отдалились, мои близкие покушаются на мою жизнь…»

Людовик VII, как мы можем догадаться, не упустил возможности воспользоваться обстоятельствами. История свидетельствует: он делал все возможное, стараясь помочь молодым взбунтовавшимся принцам, встав на их сторону и во всем их поддерживая. Так было, например, в случае с печатью Генриха Младшего. Печать, личный знак, имела огромное значение в эпоху, когда подписывать документы было не принято. Когда высокопоставленный человек умирал, его печать либо ломали, либо хоронили вместе с ним: никто, кроме него самого, не должен был пользоваться печатью, которой он заверял свои документы.