Горны Империи - Олег Верещагин

Денис хладнокровно подумал: «Ну я вам сейчас…» – и сходил за гитарой. Устроился на подоконнике, как в пионерском штабе под утро, когда все устали и надо немного ободрить ребят. Вот только петь Денис собирался не шуточную и не походную песню, а…

Вот уже который годСам себя, как роль, играю…То смеюсь – то умираю,Выходя на эшафот…

Денис продолжал петь, и гости перестали есть и смотрели – удивленно, напряженно… Конечно, они не ожидали такого пения от мальчишки. И – такой песни.

– Крупным планом пошел топор… – почти выкрикнул Денис и помолчал. А потом тихо закончил: – …Мотор.

Довольно долго стояла тишина. Потом Балаганов заметил:

– Однако это уровень не любительства, а эстрады…

– У нас нет эстрады как таковой, – сказала Валерия Вадимовна. – А на том, что у вас называют этим словом, наш сын никогда не стал бы выступать, чтоб не позорить свое умение…

…Гости разъезжались уже за полночь. Третьяковы-старшие, как и положено, проводили их до калитки, а вот потом не стали задерживаться. Денис же нагло (и тихо) открыл окно в своем мезонине и прислушался к негромкому разговору около колясок. Конечно, влажноватый воздух глушил звуки, но у мальчишки был отличный слух…

– Ну, он нас поджарил… Будь я проклят, если это не прямо изложенная программа действий под видом гостеприимного вечера знакомств…

– А жена у него?! Фурия! Как она на нас смотрела!!!

– И сын ничуть не лучше, малолетний наглец…

– Но поет он хорошо. Однако – вы заметили? – песня с двойным дном.

– А правда, что у них принято жить в свальном грехе?

– Не говорите таких мерзостей…

– Нет, это доказано – они наверняка сожительствуют все трое, я это точно знаю – у них же нет браков как таковых, господствует полный аморализм.

– Боюсь, что и нам они тут устроят сплошной свальный грех.

– Их следует изолировать всеми правдами и неправдами…

– Да, с неправдами у вас особенно хорошо получается…

Голосов Кенесбаева и Есипова мальчишка не слышал.

Он закрыл окно.

Да. Похоже, объявление войны состоялось.

Стоя в дверях и глядя, как Денис раздевается, Борис Игоревич спросил:

– Ну и как тебе гости?

– Честно? – Денис потянулся, встал на «мостик» и из такого положения ответил: – Если ты завтра этот зверинец расстреляешь – будущие поколения скажут тебе спасибо. В моем лице – точно. Ну… – Мальчишка сделал «березку» и слегка подкорректировал совет: – Есипова и Кенесбаева можно оставить.

Борис Игоревич несколько секунд удивленно смотрел на сына, а потом захохотал так, что Денис обрушился в постель. Впрочем, тут же принял позу лотоса и с интересом стал ждать продолжения, сам широко улыбаясь.

– У тебя чутье, сын, – просмеявшись, сказал Третьяков-старший. – Значит, Есипов и Кенесбаев, остальных расстрелять? К сожалению, не могу.

– Жаль, – заметил Денис, в той же позе приподнимаясь на руках.

– Ну а что там о Есипове и Кенесбаеве? – неожиданно серьезно спросил Борис Игоревич.

Денис ухитрился пожать плечами и только после этого вернулся в позу лотоса.

– Есипов хороший, только потерянный какой-то… без стержня. А Кенесбаеву, по-моему, самому очень не нравится, что тут творится, просто правила игры такие, а других он не знает.

– В точку, – кивнул отец и сел на постель сына. – Хватит корячиться, серьезный же разговор… А кто самый неприятный?

– У меня возле стола все кости срослись от неподвижности, – Денис все-таки сел нормально. – Самый неприятный директор школы. И мне у него учиться, бр-р-р! – мальчишка передернул плечами. – Как его к детям-то допустили?! Он же алкаш.

– Это ты – дитя? – удивился Борис Игоревич. Задумался. – А вообще ты прав. С этого все и начинается… Ну а кроме него?

– Шульце, – сказал Денис и положил отцу на плечо руку. – Ты смотри, па. Такой зарежет запросто. Даже сам. Пырнет заточкой и прическу свою проверит – не растрепалась ли.

– И это верно… – Борис Игоревич потрепал сына по волосам, и Денис, прижмурившись, почти замурлыкал. – Вижу, что точно дитя, – заметил Третьяков-старший, вставая. – Ладно. Всем спать. Отбой.

– Отбой, – вздохнул Денис.

…И – честное слово – засыпая, опять испытал то же ощущение, что вчера.

Кто-то следил за его комнатой из-за ограды дома.

Глава 15

Оберег

На следующее утро за завтраком Борис Игоревич заговорил о доме. Точнее – о его украшении.

– Окна надо резными панелями обшить, на крышу конек нормальный… – начал перечислять отец.

Денис кивал, активно жуя яичницу. С его точки зрения, дом без резьбы выглядел неполноценным, ну а выполнить ее мог любой нормальный русский. Учеными давно было доказано, что национальная резьба делалась веками не просто так – она позволяла аккумулировать творческую энергию биополей, соединять усилия больших масс людей, противостояла воздействию энтропии и ее накоплению. Наиболее свирепые сторонники этой идеи вообще считали, что мир прошлого погиб из-за отказа от «начертательной традиции». Семья Третьяковых к таким ортодоксам не относилась, но с резьбой было привычней и она радовала глаз. Кроме того, это опять была как бы «имперская заявка». Денис ничего не имел против того, чтобы заняться этим – только найти материал, желательно – дуб.

– Еще флагшток поставлю, – пообещал он. – Первым делом. Ну, а флаг ты поднимешь.

Поднимать флаг было привилегией старшего мужчины в семье. И – иногда, за особые заслуги – других ее членов мужского пола.

– О черт! – Третьяков-старший хлопнул себя по лбу. – Кухарка! Сегодня утром договорился, а теперь не успею, дела… о черт…

– Я приму, – важно ответил Денис.

Валерия Вадимовна фыркнула и шлепнула ему на тарелку остатки яичницы:

– Это чтоб не надорвался от приема.

Вообще-то Денис не собирался надрываться. Сразу после завтрака он включил – открыв окно в мезонине – погромче диск, подаренный Славкой, нашел в подсобке хорошую лопату и отправился копать яму под флагшток.

Земля оказалась влажная и легко резалась, как свежий сыр. Денис копал, посвистывал и поражался – ну соседи-то где?! В любом месте Империи уже пришли бы и слева, и справа, и напротив, и с другого конца улицы. Новые же люди приехали!

Он уже заканчивал копать, когда ощутил, что на него смотрят – и, быстро вскинув голову, буквально уцепил глазами не успевшего спрятаться мальчишку лет семи-восьми, смотревшего на Дениса через увитую хмелем ограду от соседей справа. Увидев, что Денис смотрит на него, мальчишка пискнул, рванулся обратно – и… Денис усмехнулся: произошла ожидаемая вещь, уши застряли.

Мальчишка пару раз дернулся и сделал единственно верный шаг – зажмурил глаза, обмяк и притворился частью пейзажа. Денис, усмехнувшись, пошел к нему. Как дважды два было ясно, что пацан сейчас ждет одного: отрубят ему голову лопатой – или придумают что-то пострашнее?

Подойдя, Денис присел на корточки и взял мальчишку за голову. Тот пискнул обморочно, отчаянно трепыхнулся и… сел на пятую точку по свою сторону забора (Денис прижал ему уши и протолкнул обратно). Мальчишка схватился за уши и почти изумленно нашел их на месте. Почти обиженно посмотрел на Дениса.

Сосед был одет вполне прилично и ничуть не напоминал тех ужасных заморышей, которых Третьяков-младший видел при въезде в рабочих кварталах. Правда, мордаха у мелкого была грязная, но в грязи четко определялся сок каких-то ягод пополам с пылью.

– Слушай, – сказал Денис, садясь на корточки по свою сторону ограды. – Не знаешь, где мне шест добыть? Палку такую высокую, под крышу высотой. Прямую и ровную. А?

Видимо, злобные людоеды не должны задавать таких вопросов. Мальчишка мигнул светло-карими, мокрыми от недавнего ужаса глазами («Он правда меня испугался», – удивленно подумал Денис) и тихо спросил:

– А зачем тебе палка?

– Флаг повесить, – кивнул Денис за спину. – Я хотел в магазины идти. Но я же не знаю пока, где тут что… Может, у вас есть? По-соседски.

Но разговору не суждено было иметь продолжения. От дома буквально подлетела молодая женщина в синем халате. И с видом героини, уносящей ребенка из пасти льва, подхватила мальчишку и утащила (тот гнусно заревел и задергался) в дом, крикнув через плечо:

– Тут вам не Империя! Приехали! Быдло безродное! – и поспешно хлопнула дверью.

Ох как взвился Денис!!! Ему показалось, что в лицо сунули факел, руки сами сжались в кулаки. Мальчишка вскочил с корточек распрямившейся стальной пружиной, гневно, как вражеский форт, смерил взглядом соседский дом. И уже был готов выкрикнуть что-нибудь оглушительное, как оплеуха нахалу, но…

…но вместо этого вдруг рассмеялся.

Во-первых, бранилась женщина. Значит – существо, не склонное думать над сказанным. Во-вторых, в брани не было ни слова правды. Значит, она оскорбляла сказавшего, а не того, кому сказали. Мужчину за такие слова стоило проучить, и, если кто получит за сказанное вот так – говорят, что «тебя отхлестал твой же язык». А женщину…