Корни гор, кн.1: Железная голова - Елизавета Дворецкая

Гельд молчал, выдерживая ее взгляд и стараясь казаться таким же веселым. Но душу его пронзило холодное чувство поражения. Ни шутками, ни лестью, ни вежливыми насмешками он не мог ее пронять: она неизменно держала себя в руках. Только на вид она мягче своего заносчивого брата – сбить ее с толку и заставить поступать по-своему гораздо труднее! Видит богиня Сьёвн, он ни на миг не стал бы навязывать ей своего общества, если бы знал, что не нравится ей. Но он ей нравился, и Гельд, привыкнув понимать людей, был уверен в этом и сейчас.

– Я скажу отцу, что хочу этот ковер! – Эренгерда решительно встала и оправила платье. – А значит, что скоро таких ковров захочет весь Аскефьорд. Если ты сейчас поплывешь к бьяррам и привезешь еще десяток, они быстро разойдутся. По-моему, это будет неплохая благодарность за помощь моему брату.

– Ты совершенно права, о Фригг ожерелий! – Гельд тоже встал и шагнул к ней. Он не собирался отступать. – Но у бьярров холодно и море зимой замерзает. Так что я, если твои родичи не против, останусь у вас до весны. Или тебе это не нравится?

Эренгерда выразительно пожала плечами и даже склонила голову набок: что мне за дело, уедешь ты или останешься? Она шагнула к двери, Гельд взял ее за руку; второй рукой ухватившись за дверь, девушка хотела ступить на порог, но Гельд обнял ее сзади за талию. Чуть слышно ахнув, Эренгерда толкнула наглеца локтем, но не обернулась, словно не смела взглянуть ему в лицо, а рванулась вперед, пытаясь просто убежать от опасности, но Гельд не пустил и поцеловал сзади в висок. Эренгерда рванулась снова и наконец освободилась. Девушка выбежала во двор, сделала несколько быстрых шагов, потом опомнилась и пошла медленнее. Ее била дрожь, живое, непроходящее ощущение его объятий казалось приятным и страшным. Лицо горело, она не смела обернуться и была полна смятения. Что он себе позволяет! Это просто немыслимо! Мало ли кому нравится первая красавица Аскефьорда, но чтобы Исбьёрн или Торлейв… Наглец! Сумасшедший! Богиня Фригг! А если кто-то видел? А если увидит? Что увидит? Гнать надо…

Уйдя в девичью, Эренгерда подошла к ткацкому стану и взялась за челнок, но руки дрожали, и она медлила, безотчетно расправляла нитки, опасаясь испортить работу. Мучила отчаянная тревога, что кто-то видел их с Гельдом – ведь это было почти на пороге клети. Мысль пожаловаться отцу и потребовать выпроводить торговцев не пришла ей в голову. Эренгерда сознавала это упущение, страх мешался со стыдом перед самой собой, все в ней бурлило.

Гельд стоял внутри клети над разложенными тканями и прислушивался, хотя ее шаги уже затихли. Если поднимет крик, пожалуется – прощай, Аскефьорд. Это и к лучшему. А если нет… Если нет… Это, пожалуй, еще лучше. Хотя совершенно непонятно, к чему все это может привести.

За несколько дней Борглинда понемногу обжилась в усадьбе Аскегорд, запомнила, где тут что, и даже узнала по именам кое-кого из здешних обитателей. Но, конечно, чувствовать себя здесь как дома она не могла. Сидя днем в девичьей или вечером в гриднице – среди фьяллей, среди одних фьяллей! – она все время невольно ждала, что вот-вот все это кончится и она опять окажется на Квиттинге. Борглинда сама не знала толком, чего же ждет – чуда или пробуждения. Она знала только то, что это не может, не должно продолжаться долго. Даже за прялкой, которую ей в первый же день выделила фру Стейнвёр, Борглинда ощущала себя в походе. По рассказам братьев она знала, что такое поход: постоянная настороженность, движение и готовность к чему угодно.

Нельда освоилась гораздо проще, бойко болтала со здешними женщинами и даже начала потихоньку присматривать среди хирдманов замену своему прежнему дружку, оставшемуся на Остром мысу. Впервые подметив ее любопытные взгляды в сторону здешних мужчин, Борглинда презрительно скривила губы, но потом вздохнула. Пусть ее. Нельда – рабыня, ей безразлично, в каком доме жить. Все равно это будет чужой дом. А у самой Борглинды дом был, и сейчас ее мучило нелепое чувство, будто ее оторвали, как деревце, у самого корня. Ее ноги все еще стояли на земле Квиттинга, а все остальное носилось над Фьялленландом, неустойчивое и бесполезное.

Свейн, еще на корабле привыкший, что звать маму бесполезно, повеселел и резво возился на полу девичьей или во дворе с местными детьми. Тут для него нашлись ровесники и товарищи, но Борглинда не радовалась за племянника. Ведь он может вырасти, не зная своего настоящего дома! И много ли будут стоить ее рассказы по сравнению с тем, что он видит каждый день – двор усадьбы, конюшни и амбары, кладовки, два больших дружинных дома, поставленных углами друг к другу и углом ограждающие двор. Гридница с ясенем, роняющим через дыру в крыше свои багряные листья прямо на столы, почетное сиденье конунга, где столбы украшены огромными резными молотами, а внизу, помельче, изображены все подвиги Тора. Он вырастет и будет выговаривать слова, как говорят их все здешние. Борглинде хотелось схватиться за голову – надежда, что все это вот-вот кончится, с грохотом сталкивалась с подозрением, что это не кончится никогда.

Иногда она выходила прогуляться в сопровождении кого-нибудь из хирдманов или близнецов Стуре-Одда, которые навещали ее почти каждый день и изо всех сил старались повеселить. Борглинда была им благодарна, но иной раз болтовня братьев значила для нее не больше рокота волн, которые бились и бурлили между большими бурыми валунами, усеявшими здешний берег. Все вокруг так отличалось от ровных, низких берегов южного Квиттинга, что Борглинда почти кожей ощущала свою немыслимую отдаленность от дома. Это было тяжело, и она возвращалась в Аскегорд, где закопченные балки над головой, дым очага и людской говор немного отвлекали, заглушали тоску ощущением движущейся жизни, хотя бы чужой.

На четвертый или пятый день она проснулась поздно. Люна, та женщина с оспинками на лице, сидела на соседней лежанке и неспешно чесала волосы, широко, с удовольствием зевая; другая, молодая и дородная рабыня, пеленала своего младенца, вполголоса агукая с ним. Старая Аудгуд и невысокая приветливая Смилла, со своей вечной улыбкой, вдвоем раздували огонь в очаге. Все как вчера, как позавчера… И это не сон, от него не очнешься – эта девичья не в усадьбе Лейрингов, а в доме Торбранда, конунга фьяллей. И прялки, и ткацкий стан в углу возле двери, и коричневый с красным и голубым узором ковер на стене, где Сигурд наверху вонзает меч в брюхо Фафниру, а внизу лежит на погребальном костре, и Брюнхильд стоит рядом, огромная, как великанша, с распущенными волосами и мечом возле собственной груди, – все это Аскегорд, Ясеневый Двор. На миг Борглинда зажмурилась от отчаяния: кажется, она только сейчас по-настоящему поняла, что с ней случилось. Она поймана, заперта здесь, в неволе, среди чужих…

– Проснулась? – зевая, протянула Люна. – Я послала Рисле погреть вчерашнюю кашу – там еще много осталось.

Борглинда не ответила.

К часу утренней еды у конунга опять стали собираться мужчины – Борглинда мельком заметила и Асвальда, и Эрнольва, и Исбьёрна из Трерика, и даже Кари ярла. Не желая никого видеть, она забилась в угол и села шить, но работалось плохо – от уныния руки ослабели. Если бы Гельд услышал ее тоску и зашел! На глаза наворачивались слезы, но Борглинда изо всех сил старалась не дать им воли. А вдруг кто-то заметит? Пусть никто тут не видит ее слез!

Но все же гость к ней явился, и весьма неожиданный – это оказалась Эренгерда дочь Кольбейна. Увидев ее в дверях девичьей, Борглинда невольно вздрогнула. Мысли о Гельде занимали в ее голове не меньше места, чем мысли о доме. У нее не шел из ума тот первый вечер, когда Гельд принял кубок из рук Эренгерды, их лица стояли у нее перед глазами. Между ними возникла какая-то связь, и это недоказанное подозрение мучило Борглинду. Почему-то при мысли об этом ее наполняло отчаяние, будто у нее самой отняли что-то очень важное и дорогое. Ей нестерпимо хотелось знать, правда ли тут что-то есть, и она страдала от мысли, что подозрение подтвердится. Почему Гельд за все эти дни ни разу к ней не зашел?

Следом за Эренгердой раб тащил объемистый узел. Сев на лежанку рядом с Борглиндой, Эренгерда сделала небрежный знак. Раб развязал узел, несколько служанок уже тянули шеи поглядеть, что там такое.

– Вот, посмотри. – Эренгерда показала Борглинде край красной ткани с широкой полосой синей квиттинской вышивки, не сомневаясь, что та узнает свое платье. – Я купила его у Хильдирид. Оно для нее слишком хорошо. Только и заслуг, что у Арнвида руки длинные и загребущие. А вот это новое. – Она развернула еще один наряд, голубой, с полосками синего и красного шелка на подоле и плетеной серебряной тесьмой на груди. – Я подумала, ты не наденешь на пир платье, в котором красовалась Хильдирид. А тебе ведь в чем-то надо ходить.

– Не надену, – подтвердила Борглинда. Она смотрела на свое платье и не верила, что оно к ней вернулось. – Зачем же оно мне тогда?