Битва за безмолвие. В поисках «византийства» - Дмитрий Борисович Тараторин

Турки же снова перешли в наступление, отвоевали все захваченное каталонцами и пошли дальше. Тем временем, рыцари иоанниты захватили Родос, да и на Балканах Империя тоже везде только теряла владения.

Но помимо внешних угроз возникла и внутренняя. Даже внутрисемейная. Для начала, молодая жена старого Андроника Иоланта Монферратская потребовала разделить имперские владения между всеми имеющимися наследниками. Помимо соправителя Михаила, имелись в виду трое ее сыновей. В ответ на отказ она поругалась с василевсом и переехала в Фессалоники.

Но у Михаила тоже было уже четверо детей, и вскоре старшего, которого, как и деда звали Андроник сделали соправителем. Теперь было одновременно три императора.

Но юноша отличался беспутством и однажды, выслеживая в ночи некоего соперника молодого василевса в делах любовных, его собутыльники убили собственного брата Андроника – Мануила. Их отец Михаил не перенес такого удара и скончался, а взбешенный дед лишил Андроника младшего права на престол и передал его своему сыну Константину. Внук с этим не смирился и поднял восстание.

Так началась война Андроника III с Андроником II. На сторону внука встал отпрыск одной из видных аристократических семей, уже тогда отмеченный, как одаренный полководец, а в будущем призванный занять одно из важнейших мест в истории Империи, Иоанн Кантакузин.

В 1322 году дед и внук все же заключили мир, результатом которого стало признание последнего соправителем. Турки, между тем, продолжали расширять оккупированную территорию. Но двух императоров это не смущало, и через пять лет они вновь начали борьбу за власть. Теперь конфликт стал международным. Деда поддержал правитель Сербии Стефан Деканский, а внука – болгарский царь Иван Шишиман.

23 мая 1328 года Андроник Младший и Кантакузин, с помощью своих сторонников в Константинополе, ворвались в город и свергли Андроника Старшего. Он был отправлен в монастырь, где вскоре и умер.

Гражданская война на этом завершилась. Но впереди были новые две, которые и стали кульминационными событиями в многовековой истории Империи.

Битва за вечность

Исходя из материалистического, сугубо рационального подхода, гражданские войны, разразившиеся после смерти Андроника III – явление абсолютно гибельное. После них, мол, Империя уже не оправилась и только еще около столетия агонизировала.

Но, на самом деле, если исходить из ценностных представлений самих ромеев, цель Империи была не в том, чтобы «оправиться». Ее материальное тело погибло, поскольку ее душа созрела для вечности. Это удивительное, беспрецедентное государство полностью, несмотря ни на что, выполнило свою задачу – в его мистическом сердце – монастырях был разработан путь стяжания святости, путь преображения твари в бога.

И именно по поводу истинности этого пути и развернулась битва. Ради нее Империя и существовала. В этом сражении за вечность победили те, кто обрел ключи от нее. И эти ключи теперь до скончания веков с нами, уже вне зависимости от формы правления и локализации государства, где мы живем. А началось все с богословского спора…

В 1330 году в Константинополе появился монах и философ из Калабрии (Италия) Варлаам. Он быстро стяжал популярность, благодаря своей эрудиции и собственным сочинениям. В них он отстаивал непознаваемость Бога, а значит невозможность каких-то определенных суждений о Нем, что, в частности, предполагало «снятие» принципиального для православных и католиков вопроса об исхождении Святого Духа.

В полемику с ним вступил Григорий Палама, аскет и богослов, доказывавший, что Бог открывает себя и в Священном Писании, и непосредственно в мистическом общении со святыми. Палама происходил из аристократического рода. Его отец Константин был сенатором и одним из советников Андроника Старшего. О нем рассказывали характерную историю.

Как-то на заседании сената император неожиданно задал ему некий вопрос, однако Константин не сумел на него ответить, так-как вообще, не слушал, о чем шла речь, будучи погруженным во внутреннюю молитву. Это, впрочем, не вызвало у императора недовольства, напротив он стал проявлять к благочестивому сенатору еще больше уважения. Данный эпизод наглядно характеризует имперское высшее общество того времени. Вера была для многих византийцев, воистину самым важным.

Перед Григорием, блестяще образованным сыном уважаемого государственного деятеля открывалась придворная карьера, но лестница чинов его не влекла, он выбрал восхождение по Лествице в Небо.

На Афоне, который еще при Цимисхие обрел особый статус, Григорий стал учеником монахов-исихастов, через безмолвие (исихию), отсечение помыслов и непрестанную Иисусову молитву стяжавших виденье Божественного света, приобщившихся к Божественным энергиям.

Варлаам, задетый критикой, решил разобраться в позиции его противников и был абсолютно шокирован. Для него это внутренне делание, радикально преображающее человека, было ересью. Он был убежден, что применение в молитве особых техник, включающих дыхательные приемы и концентрацию на сердечном месте, грубое суеверие, с которым следует бороться. Он не хотел знать, что этой практике уже сотни лет и восходит она к основателям христианского монашества. На Западе память об этой традиции и подобные практики сохранились в немногих монастырях, магистральная же церковная линия давно отклонилась от этого аскетического пути.

Варлаама обратился с доносом на еретиков к патриарху. Не получив ожидаемого эффекта, он написал обличительное сочинение, направленное против исихастов. В ответ Палама создал знаменитые «Триады в защиту священнобезмолвствующих», где опровергал полезность языческого, по своей сути философского мудрования и отстаивал истинность мистического, созерцательного пути аскетов, отсекавших всякие поползновения ограниченного человеческого рацио навязать ученику Христову ложные концепции и представления.

Он доказывал, что энергии, с которыми «имеют дело» исихасты, нетварны, что они божественны и что отрицающий это лишает человека реального шанса единения с Богом. Он говорил о «Фаворском свете», просиявшем некогда для апостолов, узревших Преображение Господне. И утверждал, что тот же самый свет созерцают подвижники-исихасты.

Подлинное же знание не имеет никакого отношения к измышлениям философов, пусть сколь угодно знаменитых и почитаемых. Истина открывается лишь тем, кто очистил сердце свое от страстей, чтобы дать в нем место Богу. А словопрения мудрецов века сего – самообман и прах.

Палама говорит:

«Полагающиеся на словесные доказательства обязательно будут опровергнуты, пусть и не сейчас, от твоих доводов; ведь «всякое слово борется со словом», то есть, значит, и с ним тоже борется другое слово, и невозможно изобрести слова, побеждающего окончательно и не знающего поражения, что последователи эллинов и те, кого они считают мудрецами, доказали, постоянно опровергая друг друга более сильными на взгляд словесными доказательствами и постоянно друг другом опровергаемые.

Сказав так людям, занимающимся этим всю жизнь, охотящимся за знанием с помощью внешней учености и столь непомерно восхваляющим ее, ты, думаю, достойно и уместно дашь им понять, что «вы, любезнейшие, добываете себе этим не больше знания, чем незнания»: ведь как искатели человеческой славы и все ради нее делающие получают скорее бесславие, чем славу, потому что