Битва за безмолвие. В поисках «византийства» - Дмитрий Борисович Тараторин

полномочия правителя Востока царю Пальмиры Оденату. Тот был одаренным полководцем. Он разгромил и ликвидировал узурпатора Квиета, а затем всерьез принялся за персов. Он нанес грозному Шапуру целый ряд поражений и даже взял столицу его державы Ктесифон. Под контролем Одената оказалась почти вся Месопотамия. Теперь он сам стал именоваться шахиншахом, а своего старшего сына Герода сделал соправителем.

Это решение стало роковым, поскольку никак не устраивало его вторую жену Зенобию, стремившуюся, разумеется, утвердить на престоле собственного отпрыска. Оденат был убит, а «веселая вдова» стала править от имени несовершеннолетнего «владыки».

Дама эта была интересная во всех отношениях. Поскольку помимо политических интересов у нее были широкие научные и гуманитарные. Пальмира стала центром притяжения для философов, поэтов, зодчих и скульпторов. Даже христианскому епископу Павлу Самосатскому она оказала поддержку.

Несмотря на склонность к любомудрию, у Зенобии случилось головокружение от успехов. Шутка ли, под ее контролем были не только Сирия и прилегающие территории, но даже Египет и большая часть Малой Азии. И если Оденат вплоть до своей трагической кончины действовал как полномочный представитель Рима, то Зенобия провозгласила независимость и суверенитет своей державы.

На Западе тем временем успели убить Галлиена. Пришедший ему на смену Клавдий II умер от чумы, но его преемник Аврелиан терпеть зарвавшуюся царицу не стал и, разобравшись с германцами, двинулся на восток. В битвах при Антиохие и Эмесе армия Зенобии была разбита, сама она взята в плен, а царство упразднено.

Аврелиан не был варваром, поэтому шкуру с Зенобии сдирать не стал, а всего лишь провел ее в золотых цепях в своем триумфальном шествии. После чего ей была выделена вилла в Тиволи, где она и проживала в дальнейшем, наслаждаясь красотами этого живописного местечка.

Так закончилась история Пальмирского царства. Но вот в середине XVIII века о нем вдруг вспоминают литераторы екатерининской поры. И провозглашают Санкт-Петербург Северной Пальмирой. Северной Венецией еще как-то где-то можно понять, но почему Пальмирой, развалины которой какой уж век к тому времени высились заброшенные в выжженных солнцем далеких краях?

Дело, думается, в императрице. Ее уподобляли Зенобии за ее тягу к Вольтеру, Дидро и прочим модным авторам. Подразумевали, что с античных времен такой многогранной личности, да притом еще и коронованной, слабый пол миру не являл.

Но век Екатерины минул. А прозвание осталось…

И что мы видим, если взглянем на него в историческом разрезе? Чем была Пальмира? А это было царство между Востоком и Западом. Западом были делегированы ему полномочия по контролю над Востоком. Однако царство заявило о своей субъектности и взбунтовалось против Запада. Было разгромлено и ликвидировано. Воля ваша, странные какие-то параллели прочертили екатерининские публицисты…

Век Комнинов

Воцарение молодого василевса Михаила, ученика Пселла, было победой партии «интеллектуалов», собственно, и поставивших Империю на грань гибели. И они, не сделав никаких выводов, толкали ее за грань.

Михаил отказался признавать соглашения, заключенные несчастным Романом Диогеном в турецком плену. Соответственно, враги с полным правом продолжили экспансию, почти беспрепятственно продвигаясь все дальше в Анатолию. А тем временем, по словам современников, император вместе с Пселлом в дворцовых покоях занимались стихосложением.

Экономический кризис привел к тому, что в самом Константинополе начался голод – трупы валялись прямо на улицах. В окрестностях столицы хозяйничали печенеги, то тут, то там вспыхивали мятежи. И один из них – престарелого уже полководца Никифора Вотаниата увенчался успехом. Когда его войска подошли к Константинополю, придворные и представители высшего духовенства объявили Михаила низложенным. Он без сопротивления сложил полномочия и ушел в монастырь.

Никифор власть взял, но что с ней делать, явно не понимал. Пытаясь купить лояльность подданных, он попросту опустошал казну. Мятежи продолжались. Из конца в конец сжавшейся до весьма невеликих размеров Империи метался лучший полководец ромеев Алексей Комнин и давил крамолу. Но вскоре ему это надоело и, выступив в поход против очередного бунтовщика, который был его старым приятелем, он повернул оружие против императора. Его поддержал брат Исаак и старый, влиятельный магнат Иоанн Дука.

Повстанцы подкупили немецких наемников, охранявших одни из ворот, и ворвались в город. Наемники Алексея учинили резню и грабеж. Перепуганный Никифор отрекся от трона и ушел в монастырь.

Так началось возрождение державы.

Алексей Комнин был, конечно, уникальной личностью. Ему досталась в наследство основательно разваленная система государственного правления, при этом на Империю одновременно нападали норманны, турки и печенеги.

Норманнский герцог Робер Гвискар атаковал владения ромеев на Балканах, осадив Дураццо. Алексей привел войска на выручку городу. Битва была яростная. Поначалу норманны были опрокинуты «варяжской» гвардией. В тот период она была укомплектована англо-саксонскими беженцами, которые после разгрома при Гастингсе не пожелали принять власть герцога Вильгельма и его баронов, земляков тех, кто теперь посягал на Империю.

Решающую роль в сражении сыграла молодая жена Гвискара, лангобардская принцесса по происхождению, и валькирия по сути, Сикелгаита. Дочь Алексея Анна, автор посвященных отцу воспоминаний так описывала этот эпизод: «Когда она увидела убегающих солдат, то громогласно воззвала к ним: “Далеко ли бежите вы?! Стойте и ведите себя, как мужчины!” Не сумев остановить их таким образом, она схватила длинное копье и помчалась вскачь за убегающими; увидев это, они опамятовались и вернулись на поле сражения».

Под натиском потомков викингов первыми дрогнули наемники-турки, которые покинули поле боя. Алексей сам сражался в первых рядах. Раненный, истекающий кровью, он вынужден был дать команду отступать.

Дураццо, впрочем, держался достаточно долго, чтобы Алексей сумел организовать (заплатив немалые суммы) мятежи в итальянских владениях Гвискара. Тому, находившемуся уже на марше к Константинополю, пришлось оставить армию своему сыну Боэмунду. Он продолжил наступление, но столкнулся с ожесточенным сопротивлением вновь собранной армии Алексея. Боэмунд отплыл к отцу за деньгами для войск, чтобы поднять их подорванный боевой дух. А без него норманны быстро утратили все захваченное в глубине имперской территории. Они закрепились только в Далмации. И то Дураццо вскоре был отвоеван союзниками Алексея венецианцами.

После западного натиска Комнину пришлось отражать вторжение огромной печенежской орды. Усилив свое войско другой ордой – наемников-половцев, он разгромил агрессоров. И не имея достаточно сил для конвоирования масс пленных, отдал приказ их перебить. Остатки кочевников ушли обратно в степь, изрядно морально потрясенные.

Но главная угроза оставалась, со времен Манцикерта, прежней – турки. Понимая, что Империя не имеет ресурсов для отвоевания Анатолии, Алексей обратился к Папе и западным государям с весьма эмоциональным письмом:

«Святейшая империя христиан греческих сильно утесняется печенегами и турками: они грабят ее ежедневно и отнимают ее области. Убийства и поругания христиан, ужасы, которые при этом свершаются, неисчислимы и так страшны для слуха, что способны возмутить