Королева Жанна. Книги 4-5 - Нид Олов

Вильбуа почему-то не спешил рубить. Гроненальдо глубоко уважал политический гений своего предместника, даром что тот был на десять лет моложе его. Нет, Вильбуа не склонен был недооценивать опасность; он готовил процесс над Чемием, но это должно было быть исключительно делом церкви. Странно, почему? Или он знал что-то, чего не знал Гроненальдо?

Или старец вел себя не так нагло? В последние месяцы он как будто с цепи сорвался. Он восхвалял Лигу Голубого сердца и недвусмысленно призывал к бунту. Он стал еще неистовее после дилионского разгрома. Ему следовало заткнуть глотку раз и навсегда, а консистория преступно медлила.

Принц поехал в монастырь Укап, к кардиналу Флариусу.

Князь церкви Виргинской никогда не внушал ему симпатий. Этот жизнелюбивый прелат выработал себе прекрасную позицию: Его Величеству Карлу было угодно сделать меня кардиналом Мури, и вот я — кардинал Мури. Я не хотел этого, и не домогался, видит Бог. Используйте меня как вещь, Ваше Величество, а мне оставьте мои удовольствия. Удовольствия были весьма скандального рода: о метрессах Симона Флариуса распевали куплеты, а Чемий даже не считал его достойным объектом своих инвектив.

Короля Карла такая позиция устраивала, королеву Иоанну — тоже. Гроненальдо предпочел бы другого кардинала Мури, но приходилось иметь дело именно с этим.

— Ваше преосвященство, — спросил он, — какого вы мнения о последних проповедях епископа Понтомского?

— Ваше сиятельство, — сказал на это кардинал, — мы с ним давние знакомцы. Когда-то мы стояли с ним рядом у врат вот этого самого здания, соучаствуя в «чуде каноника Мурда». Он забыл об этом. Недавно я послал ему частное письмо. Аврэм Чемий, одумайся, написал я ему, ты затеял опасное дело… Он ответил мне так: «Я не понимаю тебя, Симон Флариус. Я всегда стоял и теперь стою за праведное дело, ты же — за неправедное. Вот и все, что я знаю о делах. Опасное и безопасное — это мирские слова, мне они не знакомы. Ты мнишь себя Божьим человеком, Симон Флариус, а говоришь, как человек мира сего…» Иначе говоря, ваше сиятельство, я для него просто прислужник Сатаны… Судите сами, какое мнение может быть у меня об его проповедях…

— Но князь церкви — вы, а не он, — нетерпеливо перебил Гроненальдо, — власть у вас, а не у него, так что же?..

Кардинал тяжело вздохнул.

— Ваше сиятельство, это все далеко не так просто. Чемия в народе считают святым. И мы не можем его осудить, он это знает. Мы бессильны перед ним…

— Вот как, — сквозь зубы сказал принц. — Вы отказываетесь? Какого же… гхм! Зачем же вы морочили мне голову столько месяцев?

— Уверяю ваше сиятельство, мы не сидели бездельно… Но мы не нашли в словах Чемия никакого преступления — ни канонического, ни догматического. Иначе говоря, мы не нашли ереси — а другое ничто не входит в компетенцию консистории…

— Публичное поношение примаса виргинской церкви?.. Вы, конечно, знаете, как он называет вас в своих проповедях?

— Увы, да, — печально улыбнулся Флариус. — Не иначе как «толетским боровом»… Но невоздержанность на язык есть всего лишь порок, а не вина…

— Да вы христианин еще больше, чем он! — усмехнулся принц. — Ну а то, что этот святой совершает прямую государственную измену — вашим квалификаторам совсем не видно?

— О ваше сиятельство, преотлично видно! Не подобает священнику царское творити — это прекрасные слова… Но это не дело консистории. Аврэм Чемий не отступает ни в чем от католиканского вероучения, а деяния его подлежат исключительно вашей компетенции…

— Ах, нашей, — медленно процедил Гроненальдо. — Значит, королевский суд…

Кардинал Флариус очень робко возразил:

— Но это весьма опасно, ваше сиятельство… Чемий может многое, чего я сильно боюсь…

— Например?

— Например, интердикт[34], ваше сиятельство. Это хуже потопа, уверяю вас.

— Но, черт возьми! — сорвался принц, — это же недействительный индердикт!

— Его считают святым, — кротко повторил кардинал Мури:.

Гроненальдо резко встал.

— Я еще не начал подозревать вас, монсеньер… потрудитесь помолчать! Сейчас я вижу только, что вы желаете быть хорошим со всеми. Чемия вы боитесь, а мне тоже не даете прямого отказа — ибо вы открываете мне лазейку: королевский суд…

— Я не советовал вашему сиятельству…

— Но вы и не останавливали меня? Да или нет? Считаете ли вы, что с Чемием надо покончить?

— О да, ваше сиятельство, он крайне опасен для Виргинии… Но я говорил об интердикте…

— Да, я слышал об интердикте. Но ведь вы же не сказали мне прямо: нет, этот путь закрыт? Значит, вы считаете, что он открыт — для меня, только для меня?

Во взгляде князя церкви была тоска. Гроненальдо брезгливо приложился к его перстню и вышел, на ходу демонстративно вытирая губы платком.

«Вот уж ничтожество, прости Господи! — раздраженно думал он в карете. — Интердикт! Напугал тоже!. Черта с два он у меня успеет что-нибудь сделать!»

Польский мятеж пришелся на редкость некстати. Но Гроненальдо уже принял решение и не желал останавливаться ни перед чем. Он отправился в Тралеод, где имел довольно резкую беседу с королевой. Впрочем, резким был он один: она сидела перед ним удивленная и даже растерянная. Она никогда еще не видела своего милого, славного принца таким. Он шагал взад и вперед по комнате, забыв про всякий этикет, и, сам того не замечая, молотил ее целыми периодами из Чемия: «Вам нужны еще новые доказательства? Вы их дождетесь. Вчера они слушали тупо и молча, сегодня уже рычат, а завтра они возьмутся за оружие — вы дождетесь, что все так и будет». Жанна почти робко, как провинившаяся девочка, спросила: «Так чего же вы хотите?» — «Я хочу ордер на арест Чемия, — отчеканил он, останавливаясь перед ней. — Попы нам не помощники. Обойдемся без них! Ошеломим их, как король Карл в 1558 году! Королевским судом, и приговор за сорок часов, без проволочек! Раздавим эту гадину!» — «Вы меня убедили, принц, — королева уже улыбалась. — Ордер у вас уже готов, не так ли?.. Дайте, я подпишу».

Она подписала, но придержала бумагу, не отдавая ее «А риск, мой принц? — вдруг спросила она, поднимая на него королевский взгляд, — на чью долю приходится риск?» Принц выдержал этот взгляд, но голос у него все же сел, когда он произнес в ответ: «Все беру на себя, Ваше Величество».

Лианкар только покрутил головой, увидев ордер. «Ваше сиятельство, мы играем с огнем», — сказал он. «Это я играю с огнем, — заявил Гроненальдо, — я один. Я ставлю на внезапность». «Прекрасный козырь, — сказал Лианкар, — но не лишайте себя этого козыря, по крайней мере. Вы нарядили для ареста Чемия целую армию — передвижение такой массы людей будет заметно издалека. По-моему, двадцати человек более чем достаточно». — «Для верности пусть будет двадцать пять», — сказал Гроненальдо.

Ордер был вручен молодому барону Кальву, вполне достойному такого страшного доверия. Девятнадцатого августа он тайно отправился со своим отрядом в Понтом. Гроненальдо считал дни. Чемий, по его расчетам, должен был быть арестован двадцать четвертого; двадцать шестого принц рассчитывал знать об этом наверняка. Но в этот день он получил совсем другое известие: на Понтом и Чизен наложен интердикт.

Враг успел-таки нанести ответный удар. Что там с бароном Кальвом — было уже не важно. Принц немедля помчался в монастырь Укап. Монсеньер кардинал встретил его бледный, с трясущимися щеками.

— Снимите поскорее этот дьявольский интердикт! — закричал Гроненальдо еще с порога.

— Увы, ваше сиятельство, — простонал в ответ князь церкви, — я этого не могу, и никто не может. Снять может только он сам…

— А что же можете вы?!

— Я могу только попытаться воспрепятствовать распространению заразы… в меру сил… Я уже подписал необходимый указ и велел разослать по епархиям…

— Что ж, и это кое-что, — проворчал Гроненальдо. — Будьте же тверды, кардинал Флариус, — я играю с огнем, но вы также, помните об этом…

Решительно не было времени гадать о судьбе барона Кальва, надо было действовать. Гроненальдо срочно созвал Совет вельмож и Королевский совет. Войдя к собравшимся, он сказал, что Ее Величеству не угодно присутствовать и что он уполномочен ею принимать любые решения. Господа и министры, достаточно напуганные событиями, были совсем подавлены сообщением государственного секретаря. Но это было, пожалуй, и к лучшему: Гроненальдо мял их, как воск, как глину. Буквально под его диктовку объединенный совет принял формулу, что Аврэм Чемий, бывший епископ Понтомский, лишается всех своих титулов и привилегий и объявляется государственным изменником; за голову его, живую или мертвую, назначается обычная в таких случаях награда. Равным образом объявляются государственными изменниками все помогающие Чемию и подчиняющиеся ему. Совет назначил также суммы для срочного набора новой армии — все это в один вечер.