Беглый - Азк

— Пакет данных по Гринштейн и Котову — в отдельную папку.

— Название?

— «Пицунда». Вариант 1.

— Принято. Шифрование активировано.

Я снова взялся за блокнот, и понял — теперь это уже не только моя берлога — это — штаб.

* * *

Зазвонил телефон. Снял трубку.

— Алло…

— Привет. Ты занят? — Инна.

— Только руками.

— Ну тогда слушай, забыла сказать утром. — В её голосе — смех, еле сдерживаемый. — Мама сегодня… сама сняла носки.

— Самостоятельно?

— Да. И потом пошла на кухню. Без палки.

— Ты врёшь.

— Вру как радостный человек.

— Сними.

— Уже сняла. Покажу вечером. Надо только пленку проявить и снимки напечатать. Уже сдала, в обед заберу.

Я замолчал. Говорить было нечего. Всё уже сказано ею.

— Спасибо тебе, Костя.

— Я только начал.

— Знаю. И ты даже не представляешь, как это…

— … меняет всё?

— Да.

Мы молчали. И это было лучше тысячи слов.

* * *

В среду, в одном из отчетов наблюдения был отражен разговор Гринштейн с нашим Абрамом Давидовичем. Дело было уже вечером.

Значит, скорее всего завтра старый еврей меня «случайно» встретит и поинтересуется моими планами.

Так оно и произошло. Я только что закончил настройку автоклава и шагнул в сторону лифта, как вдруг меня перехватил знакомый голос:

— Константин Витальевич, постойте, постойте… — Абрам Давидович.

Пиджак в клетку, портфель с кожаными углами.

— Как ви молодой человек, приняли решение?

Я усмехнулся:

— Завтра в конце дня буду у Натальи Ароновны.

В очередной сводке присутствовал телефонный разговор старого еврея и начальника техотдела АТС-26.

* * *

В пятницу после обеда, отпросившись со службы, я поехал к Наталье Ароновне на работу.

— Добрый день.

Я стоял у её стола, спокойно и ровно дыша.

— Здравствуйте. Я смотрю вы приняли решение?

Гринштейн подняла на меня взгляд — тяжелый, хозяйский, приученный раздавать команды.

— Да. — С этими словами я положил ей на стол нечто в крафтовом пакете, как человек, который уже принял все решения.

Осторожно открыв бумажный клапан, она увидела стандартную видеокассету.

— Что это?

— Это для вас, — сказал я. — Сугубо личное. Очень интересное кино. Советую посмотреть дома и желательно без свидетелей. — Она нахмурилась. И не дожидаясь от нее вопросов, вышел из кабинета.

— Что это? — Донеслось мне вслед.

«Ну что господа присяжные, занавес поднимается, представление начинается!»

— «Друг»! Усилить наблюдение за объектом и прокурором!

— Уже, медик-навигатор второго ранга.

* * *

Наталья Ароновна ехала домой с чувством тревожного раздражения, прятавшегося где-то между солнечным сплетением и висками. На заднем сиденье, в сумке из плотной кожи, лежала видеокассета. Не подписанная. Просто переданная ей этим… Борисенком. Без слов, без намёков. Просто поздоровался, протянул и ушёл. И это было хуже, чем шантаж с криком и угрозами. Он знал, что делает. Гринштейн очень хорошо разбиралась в людях, и именно поэтому уверенно занимала должность начальника техотдела который год подряд. И этот парень был по жизни спокойный, и сто процентов не лизоблюд. Как он без истерики и без показного рвения передал ей эту кассету. Она догадывалась что там… и тем самым местом понимала, что все серьезно. Она не очень-то верила тем кто вертится вокруг начальства и выступает без нужды на всяких собраниях и совещаниях. Это были бездари и болтуны. Бездельники. А этот молчун. Она любила мужчин-молчунов. Если друг молчун, это друг. Если враг, то это враг. Она уважала молчунов, у них есть чему поучиться.

* * *

Стук каблуков по лестничному маршу. Ключ в замок — поворот. Дверь — захлопнулась.

Включив свет в прихожей, она сняла плащ, югославские сапоги, скинула жакет и направилась прямиком в гостиную.

— Кассета… — пробормотала я себе под нос.

Вставила её в «Panasonic»,стоявший на серванте. Привычный щелчок, звук кассетного мотора. Мерцание. Экран заполнился черно-белыми тенями. Проявляется изображение, и на экране возникло её лицо.

Точнее — мой кабинет, она за столом. Передо ней — женщина лет сорока.

— … вы же понимаете, очередь — это надолго, а если хотите до конца месяца, то нужно… —

она четко услышала свой собственный голос.

Спокойный, усталый, но невероятно чёткий.

— … ну, пятьсот. Но с установкой. Гарантировано. — И она, берущая конверт, а потом пересчёт купюр под бумагами.

В горле резко пересохло, она не успела даже подумать, как села на край дивана.

На экране появился мужчина. Я помню его. Электрик с тракторного. Принёс пол косаря — за установку матери вдове ветерана, которых я ни разу в глаза не видела.

Кассета не просто показывала, она предъявляла. Каждое слово, каждый жест, передача купюр. Лица, суммы, детали:

— «Улица Пулихова, 11, квартира 32 — там бабушка, ей 78, но сын обещал принести шестьсот, если без очереди…» — передача коробки из под конфет, в которой деньги. И опять пересчет… она смеётся.

— «С Автозавода — это под мою личную ответственность, я с ним в санатории вместе была.»

Кофе в моей чашке остался недопитым, остывшим. Я даже не заметила, как принесла его. Просто сидела, как будто кто-то вынул из нее позвоночник.

На экране появилась она, утирающая лоб, и что-то говорящая…

С каждым кадром её лицо уходило в серую, липкую тень. В какой-то момент рука потянулась выключить, но остановилась и она заставила себя досмотреть до конца. Наталья Ароновна еще долго смотрела на темный экран.

Стоп. Пауза.

Только потом встала. Взяла сигарету. Затянулась. Глубоко. И прошлась по комнате, как зверь в клетке.

Наконец она подошла к телевизору и выключила его. На нее навалилось дикое, липкое молчание квартиры.

И вдруг — глухой, вязкий голос из глубины головы:

— Кто? Кто тебя снял? Когда? Как?

Ответа она не знала. Но знала главное: это не просто запись. Это вещдок.

Зазвонил телефон. Она вздрогнула, и метнулась, как крыса к норе.

— Да!

— Наташа, ты дома? — голос Котова, прокурорская зараза.

— Да, Георгий… Дома. Устала.

— У меня тут коньячок. И вопросик, неофициальный. Может, подскочишь?

— Нет. Нет, извини. Голова болит.

— Ты чего такая? С тобой всё в порядке?

Она посмотрела на выключенный уже телевизор, потом на видеомагнитофон.

«Нет. Уже — не в порядке. Никогда уже не будет так, как прежде.»

— Всё нормально. Просто… Надо отдохнуть.

— Ладно, если что — я рядом.

Женщина положила