Разорванный круг - Владимир Попов

Выражение превосходства сошло с лица Валерки. Он задумался. Задумался и Брянцев. Великое дело традиции рабочей семьи. Они впитываются с молоком матери, воспитываются отцовским примером. Заводские ребята сызмала уважают труд, потому что вся атмосфера завода и города, живущего жизнью завода, прививает это уважение.

Правда, заводская молодежь мало напоминала Брянцеву его сверстников двадцатилетней давности. Она лучше одета, смелее на язык, более развита и гораздо жизнерадостнее; она менее почтительна к старшим, ссылкой на возраст ее не урезонишь; она предъявляет больше требований к жизни. Но пропасти между этой молодежью и той, к которой он принадлежал, нет. Когда он жмет руки комсомольцам, отправляющимся на новостройки, ему вспоминается, как провожали на фронт молодых ребят в сорок втором и сколько сил отдала молодежь в трудные послевоенные годы.

С заводскими ребятами ему просто разговаривать и на собрании и наедине, а вот такие, как Валерка… Впрочем, контакт у них всегда был. Надо добиться взаимопонимания в трудных для мальчишки вопросах, в которых тот пытается разобраться.

Валерка словно прочитал его мысли.

— Плохо все же, что я не знал отца, — сказал он. — Профессии отцов иногда помогают найти себе место в жизни. Может быть, и я пошел бы в авиацию… Я много перебрал в своем воображении. Дирижером хотел стать, геологом, чего мама даже не знает, и много еще кем. А сейчас мне нравится журналистика.

— Что тебя привлекло в ней? Известность? Большая трибуна? — забросал его вопросами Брянцев, обрадованный тем, что Валерка вылез из скорлупы и заговорил всерьез.

Валерка встал, покружил по кухне, но кухня маленькая, не разгуляешься. Снова сел, повертел в руке панцирь рака и пытливо посмотрел на Брянцева.

— Многое привлекло. И возможность повидать страну, а главное, только не сочтите за фразерство, возможность вмешиваться в судьбы людей, помогать им. Ведь это здорово! Ущемили хорошего человека. Затерли дельное изобретение. Кто может помочь в первую очередь? Журналист. Живет маленький человек в глухом, неприметном месте. Совершил подвиг. Кто о нем расскажет? Журналист.

— Все это хорошо, Валерик. Но уверен ли ты, что у тебя есть данные стать журналистом?

— А какие тут нужны особые данные? Поехал, посмотрел, что увидел — написал.

— Вот-вот. Большинство людей думают, что они не журналисты и не писатели только потому, что у них не хватает времени. Ты как сочинения пишешь?

Валерка смутился, его тонкая длинная шея влезла в плечи.

— Четверки. Проскакивают и тройки.

— Мало обнадеживающие результаты.

— Но в институте ведь учат этому?

— В институте, Валерик, развивают способности, а не прививают их.

Взглянув исподлобья на Брянцева, Валерка спросил:

— Дядя Алеша, а ведь вы неспроста затеяли этот разговор. Вы мне что-то собираетесь посоветовать, да?

— Собираюсь. Оставшиеся два года ты должен заняться выбором профессии. Для начала приедешь ко мне. Хоть сейчас, как только из лагеря вернешься, вместо того чтобы баклуши бить в Москве. Походишь по цехам, по лабораториям, а главное — с ребятами поговоришь. Там что ни человек, то энтузиаст своего дела. Я уверен — глаза у тебя разгорятся. А журналистика, если есть талантишко, — она и без специальной выучки пойдет.

— Хотите из меня шинника сделать?

— Хотел бы. Химия резины — еще не вспаханное поле. На этой ниве непочатый край работы. И не просто работы, а поисковой, исследовательской, изобретательской, какой хочешь. Приедешь?

Валерка просиял. Он почувствовал мужскую направляющую руку и обрадовался возможности совершить первое самостоятельное путешествие.

Когда Елена вернулась из магазина, Брянцева уже не было. Валерка расхаживал по кухне с заложенными за спину руками.

— Вы что, уже окончательно договорились с дядей Алешей? — спросил он.

Елена смутилась. Не столько от вопроса, сколько от взрослой требовательной интонации. Ответила уклончиво:

— Ты знаешь, Валерий, это зависит не только от нас. Больше от ряда обстоятельств.

— Обстоятельства можно выдумывать любые и без конца, — резонерски заметил Валерка. — Я тебе под каждую свою тройку такие обстоятельства подведу… А знаешь, дядя Алеша пригласил меня к себе… Надеюсь, ты отпустишь меня одного?

— Конечно. Ты достаточно взрослый.

Человеку ласковому и мягкому по натуре тяжело быть строгим. А Елена держала сына в строгости. Ежедневно проверяла, как он приготовил уроки, требовала опрятности, приучила содержать в чистоте свою комнату. Не прощала и других отступлений от заведенных ею правил: он не должен был отлучаться без спроса, не должен был поздно приходить домой. Но в пределах отведенного ему времени она не докучала мелкой опекой — где ходил, что делал, хотя умела исподволь выведать все, что ей хотелось. Валерка привык откровенничать с матерью, даже записки от девочек показывал.

— Ты почему решил, что мы договорились? — спросила она напрямик.

— Да так. Разговаривал он сегодня со мной как-то по-особому… По-отцовски, что ли.

— Можно узнать, о чем?

— Это был мужской разговор, мама, — важно ответил Валерка.

Она не стала настаивать: все равно расскажет потом. 

Глава восемнадцатая

Перед сном, независимо от времени, Брянцев непременно звонил на завод диспетчеру, чтобы узнать, как идут дела. Сделал это и сегодня из квартиры Елены. Скороговорка Исаева ему не понравилась.

— На заводе все в порядке, Алексей Алексеевич. План — сто один и четыре десятых, покрышек для тракторов «Беларусь» собрано двести девяносто. Но для вас есть что-то у Карыгина. В гостинице вас не нашли, позвонили ему и передали какое-то сообщение.

Брянцев попросил соединить его с Карыгиным.

— Сию минуточку, это не все. Пришла телеграмма из Ашхабада. Четыре покрышки из наших опытных развалились на третьи сутки.

— Как развалились?!

— Отслоение протектора по всей окружности.

Совершенно забыв, где он находится, Брянцев выругался, но тотчас спохватился, взглянул на Елену и увидел на ее лице не возмущение, а испуг.

— На испытательной машине? — встревожилась она.

— Нет, в автохозяйстве, но тоже в Средней Азии, — ответил Брянцев, прикрыв трубку рукой.

— Но вы же испытывали покрышки с вашим антистарителем в Средней Азии, прежде чем перешли к массовому производству. Значит, они должны выдерживать любую жару.

— Да, но тогда не было такого сумасшедшего зноя, как в это лето.

Исаеву долго не удавалось соединиться с Карыгиным, а когда удалось, долго никто не отзывался. Только слышались резкие, частые звонки междугородной.

Наконец в трубке раздался сонный голос.

— Что случилось? — спросил Брянцев.

Карыгин отвечал не торопясь, со свойственной ему манерой тянуть жилы.

— Вас искали из НИИРИКа, но в гостинице не нашли. Позвонили сюда, просили, если обнаружитесь, передать следующее: завтра в десять утра вас ждут во Внуковском аэропорту, чтобы лететь в Ташкент. Билет взят. Ваше присутствие необходимо.

— Для чего? — нетерпеливо спросил Брянцев, зная привычку Карыгина самое неприятное откладывать напоследок.

— Испытательная машина с нашими покрышками потерпела аварию. Шофер погиб.

— Погиб?! — выкрикнул Брянцев, не веря своим ушам. — А Кристич? Что с Кристичем?

— О Кристиче никаких сведений не поступало. Вы откуда говорите?

— Из гостиницы, — соврал Брянцев и положил трубку.

В тишине комнаты Елена слышала каждое слово, звучавшее в трубке, и поникла, сраженная страшной вестью. Она понимала, что означало это чрезвычайное происшествие для Брянцева и для них вместе. Утешать, успокаивать она не умела, особенно в те минуты, когда сама нуждалась в этом. Только прижалась к Брянцеву так, словно прощалась с ним.

«Значит, шины не выдержали испытания необычной температурой, — думал Брянцев, — и вся вина падает на меня: я взял на себя ответственность за эксперимент. Оказывается, антистаритель не так уж надежен, не так универсален, как мы предполагали. Ташкент и Ашхабад. Нет, во всей этой истории не пахнет случайностью. Больше похоже на закономерность».

Раздался телефонный звонок. Елена вздрогнула от неожиданности. Кто может звонить ей ночью? Схватила трубку, допустив единственное предположение, что звонит Коробчанский, хотя так поздно он этого никогда не делал.

— Алексея Алексеевича, — услышала она хриплый голос и в полном недоумении передала трубку удивленному Брянцеву. Он не только никому не сообщал номера этого телефона, но даже нигде не записывал его, во избежание всяких случайностей. Взял трубку неохотно и настороженно.

Это снова звонил Карыгин. Он извинился и сообщил, что уточнил расписание: самолет уходит не в десять, а в десять пятнадцать.