Заговор патрициев, или Тени в бронзе - Линдсей Дэвис

— Он же был в армии. Почему он не умеет плавать? — Это сказал Ларий.

— О… На той неделе, когда у нас на основном курсе боевой подготовки было плавание, его посадили в казармы на хозяйственные работы.

— Что он сделал?

— Ничего серьезного. У нас был очень своевольный младший трибун, который считал, что Марк развлекался с его подружкой.

Последовала пауза.

— Это правда? — наконец спросил Ларий.

— О, нет! В то время он был слишком скромным! — Неправда. Но Петроний не хотел развращать молодых.

Я отвернулся от них. Я вглядывался в море и искал своими опухшими глазами «Исиду», но она уплыла.

Низкое вечернее солнце яростно жгло мои ноги и плечи, когда лучи проходили сквозь мой маринад из морской соли, слегка запачканный кровью. Я лежал на берегу лицом вниз и думал о том, как можно умереть, утонув, и о других веселых вещах.

Далеко у кромки воды я слышал, как три маленькие дочурки Петро визжали от восторга, смело гоняясь друг за другом тудасюда в наводящем ужас море.

— Слушай! — подшучивал Петроний над Ларием. — Как так получается, что ты всегда спасаешь этого дурака, когда случаются несчастья?

Ларий высморкался. Он задумался перед тем, как ответить, но когда парень заговорил, было заметно, что это доставляло ему удовольствие.

— Я пообещал его маме, что присмотрю за ним, — сказал он.

XXXVIII

На следующий день мои друзья решили, что я должен научиться плавать.

Возможно, это была плохая мысль — пытаться давать уроки тому, кто все еще впадал в ступор при любой вероятности пойти ко дну с полными легкими морской воды. Однако все они отнеслись к делу серьезно, так что я пытался им помочь.

Это было безнадежно. Петроний вряд ли мог держать меня сзади за тунику, как он делал со своими детьми, а когда Ларий попробовал сделать водные крылья из надутых бурдюков, он только зря потратил силы, надувая их.

Однако никто не смеялся. И никто не ругал меня, когда я вылезал из воды, шел по берегу и сидел в одиночестве.

Я стоял наедине с собой, сердито бросая камушки в крабаотшельника. Я бросал их мимо, поскольку не был настроен на откровенную жестокость. Краб нашел свой щит и начал достраивать домик.

XXXIX

Мы ели, когда пришла Елена.

С детьми осталась Оллия; только Тадию, которую сильно обожгла медуза, нам пришлось взять с собой — все еще больную и несчастную. Ларий остался с Оллией; я слышал, как эти двое обсуждали лирические стихи.

Мы кушали в винной лавке под открытым небом, где также подавали морепродукты. По указанию Сильвии Петроний осмотрел кухню; не буду притворяться, что владельцы были ему рады, но он умел ловко проникать в те места, в которые не сунулись бы люди помудрее, и потом к Петро всю жизнь относились как к другу управляющего.

Елена видела нас и к тому моменту, как я подошел, вышла из паланкина. Я слышал, как она приказала слугам пойти чегонибудь выпить и вернуться за ней позже. Они уставились на меня, но у меня на руках лежала полусонная маленькая Тадия, так что я выглядел безобидно.

— Личная доставка, ваша светлость?

— Да — у меня бешеный всплеск энергии… — Елена Юстина запыхалась, но это, наверное, изза попыток вытащить себя и новое ведерко моей матери из паланкина. — Если бы я была дома, то с усердием принялась бы за дела, которых все избегают, типа генеральной уборки кладовой, где хранятся кувшины с соленой рыбой. В чужом доме невежливо подумать, что у них на кухне протекают амфоры… — Елена была строго одета в серое, хотя ее глаза казались очень яркими. — Так что я могу пообщаться с тобой…

— О, спасибо! Я как грязное липкое пятно на полу, которое ждет, когда же его вытрут? — Она улыбнулась. Я смело проговорил: — Когда ты улыбаешься, у тебя красивые глаза!

Девушка перестала улыбаться. Но у нее все еще были красивые глаза.

Я отвернулся. К морю. Оглядел залив. Посмотрел на Везувий — куда угодно. Мне пришлось снова повернуться к Елене. Эти ее глаза наконецто встретились с моими.

— Привет, Марк, — осторожно сказала она, словно изображая клоуна.

И я ответил:

— Привет, Елена.

Получилось так чувственно, что она покраснела.

Когда я представлял дочь сенатора, то старался не смущать ее, но Елена держала ведро, а мои друзья были не из тех, кто пропустил бы подобную оригинальность.

— Ходите на обед со своей миской, девушка? — Петроний вел себя как типичный авентинский грубиян. Я поймал его взгляд, когда он увидел, что его любопытная жена разглядывает Елену.

Аррия Сильвия уже выщипала волоски у себя на подбородке, на случай, если моя великолепная гостья окажется не просто знакомой по работе.

— Я очень люблю маму Фалько! — царственно заявила Сильвия, когда объяснили, что это за ведро, — как бы устанавливая, что они с Петро узнали меня раньше Елены.

— Как и многие люди, — промолвил я. — И я иногда! — Елена сочувственно улыбнулась Сильвии.

Елена Юстина становилась замкнутой в шумных общественных местах, так что она почти молча села с нами за стол. Мы жадно поглощали моллюсков. Однажды мы с ее светлостью проехали через всю Европу, где нам больше нечего было делать, кроме как жаловаться друг другу на еду. Я знал, что она любила поесть, поэтому не стал спрашивать и заказал ей порцию лангустов. Я отдал Елене свою салфетку, и она без слов взяла ее, что легко могла заметить Сильвия.

— Что с твоим ухом, Фалько? — Елена тоже бывала довольно любопытной.

— Хотел подружиться с пристанью.

Петроний, отрывая креветкам ноги, поведал, как я пытался утопиться; Сильвия добавила несколько смешных подробностей моих сегодняшних неудачных попыток научиться плавать.

Елена нахмурилась.

— Почему ты не умеешь плавать?

— Когда меня должны были учить, я был заперт в казарме.

— Почему?

Я предпочел оставить этот вопрос открытым, но Петроний любезно рассказал историю, которой он смутил Лария:

— Наш трибун думал, что Марк развлекается с его девчонкой.

— Правда? — с пристрастием расспрашивала Елена, с издевкой добавив: — Полагаю, да!

— Конечно! — радостно подтвердил Петро.

— Спасибо! — заметил я.

Потом Петроний Лонг, будучи вообщето добродушным, жадно выпил из своей чаши сок, запихал в рот булочку, налил нам вина, оставил деньги за ужин, поднял свою уставшую дочку, подмигнул Елене — и ушел вместе с женой.

После этого представления я быстро осушил чашу, пока Елена допивала свою. У нее была прическа, которая мне нравилась, — с пробором посередине, а над ушами волосы завивались назад.

— Фалько, на что ты смотришь? — Я посмотрел на нее так, словно вслух поинтересовался, что случится, если я осмелюсь уткнуться носом в мочку ее уха — в ответ она выстрелила в меня таким взглядом, который говорил, что лучше не пробовать.

У меня на лице появилась непроизвольная улыбка. Своим видом Елена дала мне понять, что приставания бабника, живущего по принципу любиибросай, не входили в ее представления о хорошем отдыхе.

Я поднял свою чашу, нежно кивнув Елене; она тоже сделала глоток. Когда я первый раз налил ей, девушка выпила больше воды, чем вина, а после того, как Петро снова наполнил ее чашу, отпила совсем чутьчуть.

— Ты покушала на вилле? — У нее был удивленный вид. — Твой свекор много пьет?

— Одиндва стакана за едой, чтобы пища лучше переваривалась. А что?

— В тот день, когда я приезжал, он набрал такую бутылку, что можно было как следует отметить победу в гладиаторском бою.

Елена задумалась над этим.

— Может, ему просто нравится, чтобы вино стояло на столе для рабов, которые ему прислуживают?

— Возможно! — Никто из нас этому не верил. Поскольку флирт исключался, пора было поговорить о деле.

— Если ты уже побывала в Ноле и успела вернуться, то у тебя был насыщенный день. Что же такого срочного?

Она сверкнула усталой подавленной улыбкой.

— Фалько, я должна извиниться перед тобой.

— Надеюсь, что смогу это пережить. Что ты натворила?

— Я сказала тебе, что Ауфидий Крисп никогда не был на вилле. А потом, как только ты ушел, приехал этот человек, который выводит меня из себя.

Я с подавленным видом ковырялся в зубах ногтем большого пальца.

— На карете с красивыми золотыми вилами сверху и рабами в одеждах шафранового цвета?

— Ты встретил его!

— Это не твоя вина. — Теперь Елена должна была знать, что если я сердился, то ей стоило всего лишь посмотреть на меня тем серьезным извиняющимся взглядом. Сейчас я не сердился, но она все равно знала, судя по выражению ее лица, которое коварно действовало на меня. — Расскажи мне об этом.

— Казалось, он приехал из сострадания. Мне сказали, что он хотел поговорить с Марцеллом о его сыне.