За свободу - Роберт Швейхель

У фон Верницера собрался весь цвет ротенбургской знати. В числе дам были также Сабина и Габриэла в сопровождении жениха Сабины, Альбрехта фон Адельсгейма. Прекрасная Габриэла слыла неутомимой и бесстрашной охотницей. В субботу, когда все общество собралось за столом, прибыл новый гость, появление которого вызвало почти всеобщее удивление. То был юнкер Цейзольф фон Розенберг. Когда Георгу фон Верницеру пришлось бежать из Ротенбурга, он провел не одну неделю в Гальтенбергштеттене, у покойного отца Цейзольфа. В силу давнишнего знакомства фон Розенберг из года в год, с тех пор как фон Верницер сделался тамошним шультгейсом, получал приглашение на охоту в Эндзее. Ротенбургские патриции привыкли видеть здесь Бешеного Цейзольфа. Но явиться в ротенбургские владения и искать их общества теперь, после того как он самым недвусмысленным образом выразил свое неуважение к магистрату, — это было уж слишком.

Хозяин замка принял гостя с обычным радушием, но большинство патрициев встретило его подчеркнуто холодно. Впрочем, он не обратил на это ни малейшего внимания и как ни в чем не бывало уселся за стол. Не такой он был человек, чтобы считаться с чужим мнением.

Дам он приветствовал общим поклоном и больше не смотрел в их сторону. Все же, вероятно, от его внимания не ускользнуло, что при его появлении прекрасная Габриэла мрачно насупила брови. Должно быть, поэтому он и решил держаться от нее подальше. Наблюдательная Сабина с удивлением отметила, что за столом он ни разу не взглянул на ее очаровательную подругу. Она отметила также, что за время ужина отношение общества к Бешеному Цейзольфу резко изменилось. И когда после трапезы мужчины остались одни за традиционным кубком вина, разыгралась шумная попойка, душой которой оказался юнкер фон Розенберг. Его способность поглощать напитки вызывала всеобщее восхищение, а грубые шутки, которыми он приправлял каждый бокал, — веселое ржанье. Под воздействием винных паров его поступок принял в глазах щепетильных градоправителей характер невинной шутки. Мертвецки пьяных гостей одного за другим уносили и укладывали в постель, и поле брани осталось за Розенбергом. И на следующее утро, едва протрубили рога и залились в ответ бешеным лаем собаки, он раньше всех был на ногах.

После ночной пирушки завтрак задержался, и было уже довольно поздно, когда гостям подвели лошадей, седлать которых усердно помогал конюх Цейзольфа. Подсаживая своего господина в седло, он шепнул:

— Все сделано, как вы приказали, ваша милость.

— Не теряй меня из виду, — шепнул ему в ответ юнкер.

Он спустился по склону холма, на вершине которого стоял замок, одним из последних и так же, как накануне, избегал приближаться к прекрасной Габриэле. Она была бледна и в ответ на участливые расспросы сослалась на бессонницу.

Лесничий вывел охотников на прогалину, где было становище матерого оленя. Спустили легавую, и вскоре яростный лай дал знать, что пес напал на след зверя. Тогда спустили всю свору, и охотники бросились вслед за лесничим. Охота бешеным галопом пронеслась на запад.

Вдруг прекрасная Габриэла осадила коня и соскользнула на землю. Остальные промчались вперед, не заметив отставшей. Габриэла почувствовала, что ее седло съехало набок. В ту же минуту к ней подлетел Цейзольф фон Розенберг.

— Что случилось? — спросил он и тоже спешился.

Вместо ответа Габриэла показала хлыстом на длинный конец подпруги, волочившийся по земле под брюхом лошади. Если бы она потрудилась осмотреть лопнувшую подпругу, она бы обнаружила на переднем крае надрез шириной в три пальца. Но она лишь беспомощно промолвила:

— Что делать?

Юнкер пожал плечами.

— В данную минуту беда непоправима.

И, подумав немного, прибавил:

— Пожалуй, лучше всего отправиться туда, где назначен первый привал. Наш хозяин подробно описал мне это место, и я надеюсь найти его без труда.

— Какая досада! — воскликнула она, наморщив лоб.

— Понятно, раз вам придется воспользоваться мною в качестве провожатого. Ба! Да вот и мой конюх! Штоффель, сюда! — грозно крикнул он. И он поручил подошедшему конюху отвести лошадей к старому каменному дубу, где был назначен первый привал.

— Ты знаешь дорогу? — спросил он.

Тот кивнул и, взяв под уздцы лошадей, пошел вперед. Юнкер предложил Габриэле следовать за ним, и она, перебросив через руку шлейф амазонки, зашагала через просеку.

— Где ж этот дуб? — спросила она.

Он показал на юг. Спустя некоторое время он остановился у тропинки, сворачивающей направо, и сказал:

— Нужно повернуть сюда, и мы скоро будем у цели.

— Вы, кажется, чувствуете себя в этом лесу, как в собственном доме?

— Это не первая моя охота в ротенбургских угодьях, — отвечал он.

Довольно долго они шли молча. Потом Габриэла сказала:

— Я только в Эндзее узнала, что вы знакомы с фон Верницером, и даже с давних пор.

— Вы хотите сказать, что, знай вы это раньше, вы бы ее приехали сюда? — глухо произнес он.

— А почему? — холодно возразила она. — Хоть я и женщина, но не так тщеславна, как вы. Мне и в голову не приходило, что вы приняли приглашение Верницера из-за моей персоны.

— Но это так! Я приехал в надежде увидеть вас! — сказал он, едва сдерживая страсть.

— Ах, вот оно что… — протянула она и насмешливо прибавила: — Так вы хотели доказать мне, что ради меня готовы на все? Я так и думала. Да, конечно, при ваших отношениях с Ротенбургом надо обладать известной смелостью, чтоб явиться сюда. Но знайте, мне не нужно доказательств вашей отваги. Все ваши старанья напрасны.

Она ожидала бешеной вспышки, но обманулась. Он, правда, весь побагровел, но продолжал следовать за ней молча. Лишь когда они вышли на просеку, он зашагал рядом с ней и сказал:

— В одном вы попали в самую точку: мне не место среди этих городских хлыщей, так же как и вам, прекрасная Габриэла. Но вы глубоко ошибаетесь, надеясь насмешками погасить мою любовь. Она как греческий огонь. Ее нельзя погасить ничем. И сейчас, в зеленой амазонке и шляпе с пером, вы так чертовски хороши, что я лишился бы рассудка, если бы вы не похитили его давно.

— Раз насмешки на вас не действуют, я серьезно вам запрещаю даже думать обо мне, — оборвала она юнкера и остановилась. — Скоро ли мы придем?

Он огляделся по сторонам.

— Да, скоро. Теперь надо взять вправо, — сказал он и свернул по узкой тропинке, которая вела в лесную чащу. — Ваша власть надо мной велика, прекрасная Габриэла, но запретить мне думать о вас вы не вольны. Прикажите луне не смотреть на землю или черту перекреститься. И как бы там ни было, любите вы меня или нет, все равно никому другому вы не достанетесь. Пусть только кто-нибудь посмеет вас пожелать, и, клянусь адом, дни его сочтены.

— А вы мастер клясться, как я погляжу, — насмешливо заметила Габриэла. — Сегодня вы грозите убить того, кто осмелится меня полюбить; недавно вы клялись уничтожить моих врагов. Уничтожьте себя, и я поверю в вашу любовь.

— Я сдержу обе клятвы, можете не сомневаться! — воскликнул он, и глаза его загорелись.

— В таком случае составим список осужденных, — попробовала она отделаться шуткой. — Моей руки не добивается никто. Перейдем к моим врагам.

Кровь бросилась в лицо Бешеному Цейзольфу, и он угрожающе произнес:

— Не пытайтесь ускользнуть от меня таким путем. Вы думаете, я не знаю, что вас должен ввести в свой дом сын бургомистра?

— Ах! — воскликнула она, глубоко вздохнув, и остановилась. Вдали, между деревьями, она заметила всадника и показала на него рукой.

— Это мой конюх. Мы уже почти у цели, — сказал он.

Габриэла повернулась к нему. Лицо ее побледнело, глаза горели странным огнем, и, впиваясь в юнкера взглядом, она прошипела:

— Тот, кого вы назвали, мой злейший враг. Он нанес тяжкое оскорбление моей чести. Я ненавижу его всей душой.

Юнкер Цейзольф сгреб обеими руками свою козлиную огненно-рыжую бороду и выдержал взгляд Габриэлы.

— Как глупо, что я разоткровенничалась с вами! Идемте!

Он не тронулся с места.

— Я вам верю. Скажите, что вы будете моей, и я отомщу за вас.

— Оставим этот разговор. Идемте же.

— Если я отомщу за вас, будете ли вы моей? — с жаром повторил он и схватил ее за руку. Она пыталась вырваться, но безуспешно. — Слово мое твердо, как камень. Так обещаете? Не хотите? Надеетесь меня провести? Ошибаетесь, прекрасная Габриэла. Союз заключен. Ну, по рукам? Он — в могиле, вы — в моей постели!

— Пустите! Что вы делаете! Мне больно! — кричала она, отбиваясь.

— Нет, дудки! — грубо крикнул он. — Вспомните, что я вам говорил в монастыре. Если прекрасный дьявол попадет в мои руки, я уж его не выпущу.

— Вы с ума сошли! — в ужасе вскричала она. — Помогите! На помощь!

— Никто вас не услышит, — и, схватив ее в охапку, несмотря на яростное сопротивление, он поднял ее и понес.