За свободу - Роберт Швейхель

Но Макс, который в данную минуту был так же далек от авантюры герцога, как от Северного полюса, ничего не знал и никаких писем не получал.

— Он ошеломил всех! — воскликнул рыцарь, неприятно удивленный. — И сейчас, я в этом больше чем уверен, заседают досточтимые, милостивые и любезные господа, — продолжал он, высмеивая сакраментальную формулу обращения к магистрату и указывая перстом на ратушу. — Они совещаются о спешном подкреплении, которое обязаны выставить по требованию Швабского союза.

Под спешным подкреплением разумелись пешие и конные войска, которые в случае войны обязался выставить каждый член Швабского союза. Фон Менцинген не ошибся в своих предположениях: отцы города порешили снарядить в двухнедельный срок лишь треть предусмотренного договором числа ратников.

— Я видел, как отцы города слетались в ратушу, словно стая воронов. Но так как военные силы империи, навербованные Трухзесом Иоргом для эрцгерцогу незначительны, то, пожалуй, вчера вечером эти господа слишком поторопились трубить победу.

Макс был избавлен от необходимости отвечать на эту тираду. Вошла Эльза, вернувшаяся домой. На ней была простая черная шубка и гладкий берет. При виде гостя она покраснела, но не от смущения. На ее розовых устах, в ответ на приветствие Макса, промелькнула радостная улыбка. Она ходила в церковь в сопровождении слуги: ее мать чувствовала усталость после вчерашнего бала.

— Да, батюшка, чтобы не забыть, — сказала она, снимая шубку и берет. — Там в прихожей вас ожидает крестьянин. Он хочет передать вам письмо в собственные руки.

— Прошу прощенья, любезный доктор. — И рыцарь поспешил к двери.

Эльза подошла к матери и прислонилась к ее креслу, опершись рукой на высокую спинку. Макс, сидя в кресле напротив, думал о том, что сегодня удобный случай открыться родителям Эльзы уже упущен. Он смотрел восхищенным взором на стройную грациозную фигурку девушки, — рядом с увядающей пожилой женщиной она казалась еще более цветущей.

— Должно быть, это и есть известие, которого супруг мой ждет с таким нетерпением со вчерашнего вечера, — сказала фрау фон Менцинген, когда рыцарь вышел из комнаты. — И без того мы живем в постоянных волнениях, а этот поход герцога только усугубит смятение и тревогу.

— Вы правы, сударыня, — подхватил Макс. — Но тем более необходимо, чтобы те, кто связан узами крови или взаимным тяготеньем сердец, тесней объединились друг с другом. Ибо откуда же им черпать силы для борьбы, а коли суждено, и для страданий, как не из любви друг к другу? — И он недвусмысленно устремил свой взгляд на Эльзу.

Эльза обвила руками шею матери и прижалась к ее бледной щеке своим лицом, залившимся ярким румянцем. При виде внезапного подтверждения своих подозрений фрау фон Менцинген вздрогнула. Как ни ценил Макса ее супруг, все же он так презирал городскую знать и так высоко воспарил в своих честолюбивых замыслах, что вырвать у него согласие на этот брак казалось ей делом исключительно трудным и едва ли возможным. Особенно теперь, когда авантюра герцога раздула в нем затаенные надежды, подобно тому как свежий ветер раздувает паруса.

— Простите меня, сударыня, что я позволил себе отдаться внезапному порыву, — вновь заговорил Макс, стараясь победить волненье. — Я пришел, чтобы говорить с родителями Эльзы и выслушать их решение: могу ли я надеяться получить руку вашей дочери и стать ее опорой в это столь трудное время? Фрейлейн об этом ничего не знает и может свободно располагать своей рукой.

Оторвавшись вдруг от матери, Эльза протянула ему руку, и он пылко сжал ее в своих. Их взгляды слились в безграничном доверии друг к другу.

— Ах, вы рассчитываете без хозяина, — вздохнула растроганная фрау Маргарета. — Прежде всего нужно получить его согласие, а для этого необходимо время. Говорить с ним сейчас — значит испортить все дело. Вооружитесь терпением. Я не откажу вам в своем благословении, милый доктор, и знаю, что мой супруг питает к вам большое доверие, но вы поймите его, если он не пожелает дать вам согласие сейчас. Он счел бы недопустимым связать вашу судьбу с судьбой своей семьи до окончания этого злосчастного процесса, бросившего тень на его честь. Его гордость никогда с этим не примирилась бы.

Максу пришлось склониться перед этими доводами, хотя его прямой натуре было противно скрывать свое чувство к Эльзе. С почтительной благодарностью он поднес к своим губам руку той, кому отныне он вверял свою судьбу. Эльза обняла мать и осушила ее глаза нежными поцелуями. Потом, смущенная и сияющая, бросилась на грудь любимому, который в немом восторге обнял ее.

Стефан фон Менцинген не вернулся в гостиную и не потревожил влюбленных, ворковавших под крылышком матери Эльзы. Его ждал нарочный с письмом из Кауфберена. Получив от рыцаря награду за труд, он тотчас же ускакал обратно. Письмо было от герцогского канцлера — рыцаря и ученого доктора фон Фуксштейна. Стефан фон Менцинген вскрыл его с лихорадочной поспешностью. Но вести были неутешительные. Подстегиваемый стремлением поскорей вернуть свои владения, а главное, недостатком денег, герцог преждевременно раскрыл свои карты. Король Франциск не сдержал полностью своих обещаний, так как сам нуждался в деньгах на вооружение против императора; от ростовщиков же ему не удалось получить ни единого геллера. Герцогу Ульриху нечем было платить завербованным в его войска ландскнехтам, даже до начала весны, и, не выступи он немедленно, можно было опасаться, что вся его армия растает, как вешний снег. Поэтому он двинулся в поход из Гогентвиля, имея всего-навсего шесть тысяч человек пехоты, двести всадников, три больших картауны, три кулеврины и четыре фальконета[75]. Он шел прямо на Вюртемберг в надежде, что там его примут с распростертыми объятьями. За несколько дней до выступления он связался с предводителями шварцвальских крестьян. Швабский союз не успеет и опомниться, как герцог уже будет в Штуттгарте, где намерен отпраздновать карнавал. Он даже приказал приготовить себе постель в штуттгартском замке. «Когда вы получите это послание, — заключал свое письмо Фуксштейн, — я уже буду в лагере его высочества. Дальнейших вестей ждите оттуда или из самого Штуттгарта».

Фон Менцинген с горечью и досадой отбросил письмо. Все, что могло бы обеспечить успех герцога, еще даже не начато! Зажечь фитиль, не насыпав пороху! Фуксштейн поступил правильно, бросив эту хитроумную комбинацию, которую он начал создавать в Кауфберене. Ибо если герцогу удастся не позже чем через две недели взять Штуттгарт, все хитросплетения окажутся излишними. В случае же неудачи никакие интриги его все равно не спасут. Рыцарь фон Менцинген погрузился в тяжкое раздумье. Его личные интересы настоятельно требовали продолжать начатое им в Ротенбурге дело. Ведь если он замыслил свергнуть господство патрициев, то для того чтобы платить за нанесенную ему обиду и тем самым способствовать успеху герцога. Последовать примеру Фуксштейна означало отказаться от желанной мести и унизиться перед магистратом. Нет, ни его самолюбие, ни его стесненные обстоятельства не позволяют этого. Теперь не время сидеть сложа руки! Если герцог восторжествует, у него еще будет время для отступления; если он потерпит поражение, у него останется опора в бюргерстве.

Между тем весть об авантюре герцога проникла и в мастерскую на Церковной площади, где Ганс Лаутнер трудился над моделью серебряного кубка, заказанного начальниками шести городских кварталов ко дню бракосочетания их главы — Альбрехта фон Адельсгейма. Украшенная гирляндами, плодами, масками и фигурками, вещица обещала быть нарядной. У мастера Эльвангера, кроме белокурого шваба, было еще двое подмастерьев и двое учеников, но Ганс мог всех заткнуть за пояс способностями и усердием. Последние недели он работал не покладая рук, стараясь не думать ни о чем, кроме своей работы, но это ему плохо удавалось. Даже любовь Кэте не могла разрушить чар Габриэлы. Непосредственность и живость Кэте освежали его душу, как прохладный родник истомленного зноем путника. Да, эта девушка нравилась ему, и когда он сидел подле нее в Оренбахе, слушая ее болтовню, а она с томной нежностью устремляла на него свои темно-карие глаза и подставляла упругие девичьи губы, он целовал ее и верил, что любит. Но стоило ему вернуться в Ротенбург и подышать одним воздухом с Габриэлой, а тем более увидеть ее, как все шло насмарку. Увы, и не только тогда! Уже сколько раз в его воображении Кэте превращалась в Габриэлу: лаская одну, он видел перед собой другую, прижимал ее к своей груди, целовал в губы! А вчерашний бал был последней каплей. Никогда еще Габриэла не казалась ему столь обольстительно прекрасной! В атласном золотистом платье, с обнаженными плечами… К чему это приведет? Как искупит он свою вину перед Кэте? Уже не раз думал он о том, что, пожалуй, лучше всего оставить Ротенбург и уйти в Нюрнберг, куда давно влекло его стремление совершенствоваться в своем искусстве.