Призрак с Вороньего холма. Ужин с аристократом - Андрей Анисимов

Молодой хозяин кабинета задумался:

– А что будет? Если твои афганцы шлепнут дамочку, опять на нас все свалят. Вот господина Казиева, если бы они утихомирили, это еще куда ни шло. Нам работы меньше, и ментам помощь. В общем, думай, Владимир Андреевич. До выборов месяц у нас есть. Во всяком случае, ты молодец – на девушку политика крючок в кармане. Попадет в Думу, вызовем и поговорим. Вот это уже реальный успех, с чем тебя и поздравляю.

– Работаем потихоньку. Как говориться, старый конь борозды не портит.

– Ладно, не прибедняйся, Владимир Андреевич. Премию подпишу, и Лидии Петровне привет. – И молодой хозяин кабинета встал и пожал пожилому коллеге руку.

После отлета отца в Англию Лина каждый день ходила к матери спрашивать, не звонил ли папа. Супруга Нелидова поначалу весело отвечала дочке, чтобы та к ней не приставала: “Наш капитан слишком заработался, пусть в заграницах наотдыхается”. Потом погрустнела и на вопрос Лины об отце только отрицательно качала головой.

А через неделю Лина стала замечать, что глаза у мамы покраснели, а руки дрожат. Спрашивать об отце Лина перестала, и так все было ясно. Нина Петровна и вела себя необычно. Не предлагала дочери угощений, не пыталась усадить за стол. А когда Лина сообщала, что уходит, только кивала головой, словно и не слышала. Но на работу она ходила каждый день и держала в двух отелях строгий порядок. Ее придирчивый глаз подмечал любую соринку, и персонал халтурить не смел.

И только вчера Нина Петровна работу прогуляла. Увидев маму, Лина сразу почувствовала – что-то случилось. “Нет его больше”, – тихо прошептала она дочери. Лина пыталась выяснить причину ее страшных слов, но мама прижала руку к сердцу и добавила: “Оно у меня все чувствует. Потеряли мы нашего папу”.

Но сама Лина в плохое не верила. У нее даже возникла непристойная мысль, не встретил ли там отец другую женщину. И такое предположение не являлось, на первый взгляд, фантастическим. Нелидов выглядел моложе своих лет, был спортивен, подтянут и красив. Даже седина его не старила, а добавляла облику бывалого моряка дополнительного романтизма. В последние годы, когда Лина куда-нибудь шла вместе с отцом, незнакомые люди часто принимали их за романтическую пару. Рядом с мужем грузная Нина Петровна все больше теряла. Но Лина не могла знать, что в сердце Нелидова мама всегда оставалась молодой и прекрасной. Мало кто, помимо старых моряков, в состоянии ощутить, что такое верная супруга на берегу. Нелидов это знал и умел ценить. Ближе и роднее жены у него во всем мире человека не было. Оттого и самой Нине Петровне ревнивые мысли никогда в голову не лезли. Она прекрасно понимала, какие узы их связывают, и была твердо уверена, что не родилась еще на свете женщина, способная эти узы порвать.

Вечером, когда Лина пришла домой, муж посмотрел на нее как-то странно.

– Что ты на меня так смотришь? Давно не видел?

– А ты ничего не знаешь?

– Нет, а что?

– Тебе из Москвы звонили. Завтра полетишь в столицу кровь сдавать.

– Это еще зачем? – Возмутилась Лина: – У нас своя поликлиника под боком. И потом, я недавно обследовалась.

– Ты тут не при чем. – Вздохнул супруг и отвел глаза.

– Тогда говори, в чем дело.

– В Москве произошла авария. Сгорела машина. Они подозревают, что в ней был твой отец. Опознать человека не могут, слишком обгорел. Ты должна дать им кровь на анализ ДНК. Дорогу они обещали оплатить.

– Папочка, – прошептала Лина, бросилась в спальню и, повалившись на кровать, горько зарыдала.

Муж попробовал ее успокоить:

– Чего ревешь, может, не он.

– Уйди, Гриша. Я сама знаю. Ты маме, пока анализ не покажет, не вздумай сказать…

– Ты чего, Линка? Мы тоже не лаптем щи хлебаем. Как-нибудь соображу.

В самолете Лина заметила молодую женщину в черном платке, с маленьким пацанчиком на руках. Пока летели, она не подозревала, что это жена Толи Рогова, Лера. Женщины не были знакомы. И только в Москве, когда их обоих встретили незнакомые мужчины и усадили в одну машину, Лина начала о чем-то догадываться. Обращались с ними очень вежливо. Лина Москву знала плохо и видела, что их везут через две реки, но не знала, что одна из них река Москва, а другая Яуза. Еще она заметила высотное здание на Котельнической набережной, а потом машина поднялась в гору и в середине Сретенского бульвара свернула налево. По кривому переулку они подъехали к величественному зданию. Лина пыталась прочитать табличку возле внушительного парадного и не успела. Ей в голову не могло придти, что ее кровь будут брать в поликлинике бывшего КГБ, плавно, как и само ведомство, перешедшую в поликлинику ФСБ. Ее лишь удивила строгая охрана при входе. Встретившие их мужчины показали свои удостоверения и провели Лину и Леру с ребенком. Все тут было величественно и старорежимно. В лаборатории с высоченными потолками их усадили в кожаные кресла. Лина даже не почувствовала укола и через десять минут освободилась. Поволноваться медсестер заставил малыш. Он отдавать кровь не хотел и громко выражал свое неудовольствие. Но опытные лаборантки сумели его отвлечь, и он ничего не заметил. После процедуры их пригласили в столовую для персонала и накормили обедом. И только за столом женщины, наконец, познакомились.

– Как сынка-то зовут? – Спросила Лина.

– Васенькой, – ответила Лера и отвернулась. Лина поняла, что молодая мама с трудом сдерживает рыдания, и вопросов больше не задавала.

После обеда их усадили в машину и отвезли в Домодедово. Сопровождал их другой мужчина, но тоже очень вежливый. У стойки регистрации он вручил каждой по билету на рейс до Адлера и вернул то, что они истратили на полет в Москву. Но перед этим попросил расписаться у него в тетради.

Мака третий день не выходила из спальни и никого не принимала. Так долго и так замкнуто в своем новом поместье она еще ни разу не жила. До обеда валялась в постели, затем перемещалась на балкон, где имелся столик с фруктами и напитками. У столика стояли два роскошных соломенных кресла. По обыкновению, дома Мака одеждой не пользовалась и, усевшись голой в одно из них, тянула коньяк и думала про деньги.

Электронное письмо Голенева она прочла. Олег писал, что ценит и благодарит ее за долгую привязанность к нему. Признавался, что любовь к Ире и для него явилась чем-то нереальным и пронзило все его существо. К тому же, по его мнению, Мака склонности к домашней семейной жизни не питала, и брак между ними стал бы скорее деловым союзом двух компаньонов, чем соединением двух сердец. И в конце писал о деньгах. Он бы хотел вынуть свою долю и выйти из их общего бизнеса. Он намеревался вернуться в родной город с молодыми людьми и помочь там наладить людям жизнь. Ничего нового она из письма не почерпнула. И его содержание на ее планах не отразилось. Сидя на балконе своего дворца, о письме бывшего любовника она не вспоминала. Ее волновали деньги, которые сейчас становились особенно необходимы.

Балкон ее маленького замка нависал над тихим омутом бывшей мельницы купца Прохорова, а вдали на другом берегу, за некогда колхозным полем, раскинулся русский провинциальный городок Глухов. Еще совсем недавно она считала этот город своей собственностью. И не без основания.

Промышленным этот городок назвать было трудно, но в последние годы жизнь в нем зашевелилась. После запуска цементного завода, как и мечтал когда-то первый мэр города Тихон Постников, началось строительство стадиона, на берегу Глуши вырос поселок преуспевающих горожан, прозванный в народе ее именем. На месте кащеевского кооператива возник ее супермаркет, а когда заработал и кирпичный завод, началось активное строительство нового района. У горожан откуда-то нашлись деньги, и они с удовольствием, правда, в рассрочку, стали покупать жилье. И во всех этих проектах, помимо стадиона, Мака имела львиную долю прибыли. Это были деньги, деньги, деньги. И вот три дня назад ее самый дисциплинированный и надежный работник перекрыл ей кислород. Не сам, конечно, а с подачи Голенева. Но все равно, для нее это был удар. Запланированные выступления на телевизионных каналах и радио требовали предоплаты. Опять деньги, деньги, деньги. Таких денег у нее не было. Казиев и так проявил несвойственную ему щедрость и сам оплатил Олимпийский дворец спорта, где она провела первый съезд своей партии. Провела как встречу избирателей. Пресловутую ММР она еще не успела зарегистрировать и открыто организовывать партийные сборища права не имела. Итак в прессе ее уже несколько раз называли фашисткой. Раньше она бы сама ухватилась за обвинение и разожгла скандал, начав с обидчиками судебные тяжбы. Скандалы в прессе неплохо работают на имидж, иногда даже лучше, чем хвалебные развороты с приторными комментариями оплаченных писак. Но все это требует огромных денег, денег и еще раз денег. И самое обидное, что эти деньги у нее есть. Вот только получить не может. Скорее бы люди Казиева достали солдатика и его свекровь с женушкой. Она бы даже устроила всему семейству бывшего возлюбленного шикарные похороны за свой счет. А потом неплохо бы устроить пышные похороны и самому Казиеву. Причем они обойдутся куда дешевле, чем гонорары бандита…