Новый Мир ( № 8 2010) - Новый Мир Новый Мир

Ему задавали вопросы и чаще всего такой:

— Когда откроется второй фронт?

Вот что отвечал Каганович:

— Открытие второго фронта зависит от одного человека — от Черчилля. Если бы он был членом нашей партии, мы с товарищем Сталиным вызвали бы его в Кремль и сказали: “Или открывай второй фронт, или клади партбилет на стол!” А так что мы с ним можем сделать?

В 1976 году умер знаменитый советский маршал А. А. Гречко.

А в те времена, как помним, с продовольствием было туговато, в частности невозможно было купить гречневую крупу. И вот после смерти маршала я говорил своим друзьям:

— Я могу предложить замечательную эпитафию для этого покойника. На его могиле следует начертать: “Ну вот — Гречки уже совсем нету”.

В конце семьдесят шестого года произошло примечательное событие. Узника, диссидента Владимира Константиновича Буковского, обменяли на чилийского коммуниста Луиса Корвалана. Разумеется, в советской печати об этой сделке не сообщалось, но западное радио уделило ей много внимания. Мне запомнилась одна деталь. Обмен происходил на аэродроме в Цюрихе, и как только Буковский оказался на свободе, ему устроили пресс-конференцию. Один из вопросов был такой:

— Сегодня — день рождения Леонида Ильича Брежнева. Что бы вы хотели ему пожелать?

Владимир Константинович ответил не задумываясь:

— Чтобы его обменяли на Пиночета.

Зимой 1976 года я в очередной раз побывал в Питере и посетил Смоленское кладбище, чтобы поклониться святой Блаженной Ксении, чьи мощи там почивают. В те времена часовня над ее могилой имела жалкий вид и была окружена забором из прогнивших досок. А на них было написано множество молитвенных прошений, порой трогательных. Такие, например: “Святая Ксения, помоги сдать экзамен по математике”.

День был морозный, темный… На всем погосте я не видел ни одного человека. И тут к часовне приблизилась женщина, как видно, из кладбищенских служащих… Она достала ключи и стала отпирать дверь. Я подошел к ней и попросил разрешения зайти внутрь. Она огляделась и, убедившись, что, кроме меня, здесь никого нет, сказала:

— Хорошо. Только недолго.

Дверь отворилась, и я вошел.

Никогда не забуду зрелища, которое предстало моим глазам. Внутри — прямо перед входом — стояла гипсовая голова Ленина трехметровой высоты… А за ней виднелась скульптурная группа, изображавшая “юных пионеров”…

(Мне потом объяснили, что в те времена часовню использовал в качестве мастерской какой-то местный скульптор…)

Придя в себя, я стал молиться на том месте, где когда-то стояло надгробие Блаженной…

Прошло несколько минут, и мне подали сигнал — пора уходить.

Но исполинскую голову Ленина я не могу забыть до сих пор… Вот уж воистину — “мерзость запустения на месте святе”.

Это происходило 6 ноября (24 октября) 1978 года — в день праздника иконы “Всех Скорбящих Радость”. В храме на Большой Ордынке (там был явлен этот чудотворный образ Божией Матери) служил патриарх Пимен (Извеков).

Принимал его почетный настоятель церкви архиепископ Киприан (Зернов). Я в те времена прислуживал в Алтаре и стал свидетелем примечательного разговора. Патриарх рассказывал архиепископу, как происходили похороны митрополита Ленинградского и Новгородского Никодима (Ротова).

(Тут необходимо сделать некоторое пояснение: этот иерарх был склонен к модернизму. В подведомственных ему храмах во время Божественной литургии апостольские послания читались не на церковнославянском, а на современном русском языке, а кроме того, была удалена “ектенья об оглашенных” — тех, кто готовится к Святому Крещению.)

И вот, я помню, патриарх Пимен говорил:

— Перед заупокойной литургией Ювеналий (митрополит, ближайший ученик Никодима. — М. А.) мне говорит: “В память о покойном надо исключить ектенью об оглашенных”. А я ему говорю: “Никаких памятей! Служить по уставу!”

Ровно через месяц после этих похорон (10 октября) на освободившуюся ленинградскую кафедру был назначен митрополит Антоний (Мельников).

В те дни архиепископ Киприан рассказывал нам, своим помощникам:

— Когда Антоний прибыл в собор на первое свое богослужение, его на амвоне приветствовал викарный епископ — Кирилл (Гундяев), любимец и бывший секретарь Никодима. Он произнес пространную речь — похвальное слово своему почившему принципалу. Дескать, Никодима знали во всем мире, его ценили протестанты, его любили в Ватикане, он имел влияние во Всемирном совете церквей, он был известнейший богослов и т. д. и т. п. Митрополит все это выслушал и ответил кратко: “Господь Бог распределяет способности неравномерно. Существуют люди, обладающие многими талантами, а есть и такие, кто никакими дарованиями похвастаться не может… Я принадлежу именно к этим, последним… И свой долг я вижу лишь в одном — блюсти Святое Православие”.

Сам Киприан епископом стал довольно поздно. Тут было, я полагаю, много причин, но иногда он говорил шутя:

— Я в пятьдесят лет в архиереи пошел, чтобы мальчишкам руки не целовать...

Тогдашних молодых епископов, которых во множестве рукополагал Никодим, он всегда называл “мальчишками”.

Уже после смерти митрополита Киприан приводил такое мнение:

— Злые языки говорят о нем: “Он начинал свою карьеру как строго православный, потом стал завзятым экуменистом, а кончил жизнь как ревностный католик”.

Еще я запомнил такие слова Владыки Киприана:

— Много раз я говорил Никодиму: вы не должны окружать себя “мальчишками”. В вашем окружении должны быть седобородые старцы, и вы со своей молодостью на их фоне будете сверкать, как бриллиант…

И вот о чем еще следует сказать. Киприану была свойственна пунктуальность. Он говорил:

— Я никогда еще никуда не опоздал по собственной вине.

А митрополит Никодим опаздывал всюду и всегда. Это обстоятельство сыграло роковую роль в его судьбе. (Тут надобно заметить, крепким здоровьем он не отличался — перенес несколько инфарктов.)

В том самом 1978 году он поехал в Рим на похороны Папы Павла VI и пробыл там вплоть до интронизации следующего понтифика — Иоанна Павла I. Затем Никодиму была назначена аудиенция в Ватиканской библиотеке. Перед тем как ехать туда, митрополит посмотрел из окна своего номера, и ему показалось, что машина, на которой он должен был ехать, стоит возле гостиницы. За несколько минут до аудиенции Никодим вышел на улицу и убедился, что автомобиля нет…

Тогда они с келейником стали ловить машину, с некоторым опозданием примчались к зданию библиотеки, и Никодим взбежал по лестнице на высокий третий этаж… Больное сердце этого не выдержало, и он скончался прямо на аудиенции, как говорили тогда, “на руках у Римского Папы”…

Рассказывали также, что Иоанн Павел I говорил:

— В момент своей кончины митрополит Никодим сказал мне такие проникновенные слова, которые я не забуду до самой смерти.

(И он вряд ли их успел забыть, ибо последовал за Никодимом менее чем через сорок дней.)

Хоронили митрополита в Ленинграде. При этом гроб был закрыт, и на нем красовались две печати — Ватикана и советского посольства в Риме.

Любопытные подробности этих похорон опубликовал один из “Никодимовских мальчишек” — архимандрит Августин (Никитин) (журнал “Нева”, 2004, № 10, “Митрополит глазами иподиакона”).

“Тело Владыки было положено в гроб, который незадолго до этого послужил временным ложем для усопшего Павла VI, перед тем как Папу похоронили в крипте собора Св. Петра. И именно в этом гробу тело Митрополита было отправлено из Рима в Ленинград. Согласно международным правилам, в таких случаях гроб должен быть запаян. Поэтому было решено не вскрывать его заново во время отпевания в Свято-Троицком соборе Александро-Невской лавры”.

Верующая женщина, которая присутствовала на похоронах, заметила среди пышных венков один довольно скромный, но с выразительной надписью: “От Комитета государственной безопасности”.

А теперь, чтобы продолжить повествование, мне придется привести старинный анекдот. В некоей еврейской семье было три дочери. И вот на старшей женился какой-то молодой человек. На следующий день после свадьбы она умерла… Через несколько месяцев он женился на второй дочери, но и эта скончалась после бракосочетания. И тогда за него выдали самую младшую, которую в семье называли Розочкой. На третий день после свадебных торжеств зять явился к родителям и произнес: