Человек в Замысле Бога. Книга пятая - И. Б. Мардов

бессмысленным, сбивчивым и пустым. Спаситель для людей того сорта, о которых мы говорим, это, видимо, не столько ратоборец со Злом, сколько даритель или раздаватель блаженств жизни.

Пафос избранничества "последних" психологически требует пристрастия воображения к картинам будущего блаженства. Величие для нищего – житие в раю земном. Духовное нищенство во все века носит в себе мечту блаженствования.

Описания Рая того времени известны ученым. Один из них приводит содержание широко распространенного среди христиан рубежа двух первых веков Апокалипсиса Петра. "Автор стремится произвести впечатление за счет красочных сравнений и эпитетов: тела праведников белее всякого снега и краснее розы, свет – сверхяркий, волосы подобны венку, сплетенному из пестрых цветов или радуге. Рай наполнен красками, ароматами, лучами солнца, а сами обитателя Рая так красивы, что их красоту даже нельзя описать".

Трудно представить, сколько зла в действительности принесла эта растленная и противодуховная мечта блаженства. Когда христиане убивали, унижали, гнали других, то возвещали, что это во имя Христа, а в действительности за свой воздушный шар блаженствования. Сколько общеисторических и личнодушевных несчастий на счету этой возвышенной мечты! Сколько зла лицемерия, мистической хитрости во спасение – спасения не души человеческой, нет, – а ее самой, этой мечты. Сколько всяких соблазнов, разнообразных суеверий, обольщений черным как белым принесла она людям! И поделом. Райская идея – идея человекобожеская. Она зовет человека и его душу к праздности, к стоянию, к стагнации в работе духа.

Разумеется, что наибольшее и наипрочнейшее впечатление на «нищих» первохристианских времен должно было произвести Библейское сказание о том, что Рай этот уже когда-то существовал, и человек жил в нем. Причем, человек этот напоминал кого-то; он не стеснялся наготы своей, не различал добра и зла, но вдосталь вкушал вкусных плодов. Глубокомыслие рассказа Библии и по прошествии веков многим ни к чему, но то, что Адам и Ева жили в Эдеме до того, как были изгнаны Богом, имело основополагающее значение. За что изгнаны – не столь важно. Важно то, что без какого-то грехопадения все всегда жили бы в Раю. Вот пункт смычки низов язычества с Библией и Пришествием Христа.

Наисовершеннейшее и чистейшее бытие потребления плюс хоровое пение с ангелами – вот тот рай, ради осуществления которого принял муки Бог-Сын, и к которому развивается человечество по Воле Бога. Так поняли первые человекобоги нарождающегося адамического человечества христианского типа. Чувства Восьмого Лица Богочеловека были восприняты ими в качестве показателя их избранности и Божественного достоинства. Их религиозный экстаз зижделся на воодушевлении мечты райского блаженствования.

Жить в человекобожеском Раю – идеал жизни во все времена всех «нищих», богатых и бедных. Переживания идеала материального потребления, мечта безграничного потребления – социалистического или капиталистического, – обуявшие людей Большого отлива в ХХ веке, идет сквозь века в продолжение той мечты, которой вдохновлялись человекобоги первохристианских времен.

Собственно, из таких людей состоит сегодня выродившееся адамическое человечество христианского типа – и европейское, и североамериканское.

Изживание человекобожества – предусмотренная на Пути Замысла мистическая задача Большого отлива адамического человекобожества. Это не дело рук человеческих. Изживание человекобожества для североамериканского человечества есть необходимое условие второго воплощения (если угодно, второго пришествия) Восьмого Лица в мир. Условие это не может быть выполнено без целенаправленного и многостороннего усилия земного человека, пусть и самоубийственного.

14

Общедуховная жизнь адамического человечества Пятого Дня, в конечном счете, поставлена на Богоподобии Первого Лица. Вера – чувство-сознание Богоподобия производных Первого Лица: локальной производной коренного Я и общественной производной Власти. Вера коренного Я использована на Пути Замысла для создания адамического человечества христианского типа. Вера Власти – для создания адамического человечества магометанского типа.

Богоподобие своей Власти усваивается человеком легче и проще, чем Богоподобие своего коренного Я. Отсюда широкое распространение Ислама по всему миру. Для восприятия Богоподобия филического существа Власти в себе ничего более не нужно, кроме достаточно интенсивной интервенции демиургических духов (пусть и самого высокого разбора), поддержанной напором сарической воли-власти. Это может произойти одномоментно.

Для Вероисповедания, основанного на чувстве-сознании коренного Я, нужно особенное подтверждение. Таким подтверждением стало воплощение Восьмого Лица, случившееся за несколько веков до государственного принятия Христианства.

Придя на Землю, Господь Бог ради спасения человека от смерти и смертности приносит Жертву искупления первородного греха на кресте. Божественный мотив принести Божественную Жертву – чувства Восьмого Лица, обращенные к Своему любимому творению, к земному человеку. Превращение мысли попрания человеческой смерти Божественной Жертвой в мировое Вероисповедание – нелегкая задача для Божественного Работника. Тем более трудная, что она должна была сохраниться и укорениться при сохранении на несколько веков памяти о воплощении Восьмого Лица. Образ и дело Богочеловека Восьмого Лица сохранялись так, как могло на Четвертом Дне, – в извращенном виде.

Для принятия Христианства в обществе должно находиться в навигациях достаточно людей Восьмого Лица. Чтобы накопить их в намечающемся христианском мире, потребовалось всего-то десять – пятнадцать поколений. Это был взрывной процесс.

Воплощение Восьмого Лица, кроме грядущего торжества Христианства, имело всечеловеческое значение. Оно произвело революцию в Филиоэдене и, соответственно, во внутренней жизни базисного человека как такового. В Филиоэдене Четвертого Дня серафов Восьмого Лица и людей Восьмого Лица не существовало. Хотя, конечно, всегда были люди добродушные и нервически жалостливые.

Доброжелательность с трудом воспитуема в человеке. Доброту-жалость Восьмого Лица привить невозможно. Она трудно раскрывается от человеческих усилий, с ней надо родиться, и тогда она растет сама до назначенных ей при рождении пределов. Доброту-жалость от Восьмого Лица в человеке можно забить, но взрастить ее сверх заложенного в нем по рождению, практически нельзя.

Воплощение Восьмого Лица взвело весь Филиоэден на восхождение к Восьмому Лицу. Все области Филиоэдена, хотя и неравномерно, стали наполняться серафами Восьмого Лица. Теперь по всему роду человеческому на Земле могли объявляться люди Восьмого Лица. Наибольшее количество их появлялось в намечающемся христианском мире, где все более широко распространялось евангельское Богоподобие, основанное на переживании сторгической связи с Христом.

Промежуток времени от Пришествия Христа и до принятия Христианства надобен был для создания необходимого количества серафов Восьмого Лица в Филиоэдене и людей Восьмого Лица в грядущем христианском мире. Без воплощения Восьмого Лица не было бы людей Восьмого Лица, без которых Христианство никаким чудом не смогло бы состояться.

Появление во всем мире людей Восьмого Лица обязано воплощению Восьмого Лица, совершившемуся в Иудее первого века. Ранее на Четвертом Дне людей Восьмого Лица не было. Во втором тысячелетии по рождении Христа их можно встретить где угодно. Другое дело, что они нигде никак не определяют общее течение жизни человеческой. Практика земной жизни со всей очевидностью указывает на недейственность Восьмого Лица на человека во все века. В том числе, и в христианском мире.

Чувства Восьмого Лица присутствуют на Пятом Дне, иногда даже возвещаются в нашей жизни, но не определяют ее. Восьмое Лицо всегда и везде в тени. Добро от него больше обиходное, чем мистическое. Чувства Восьмого Лица прикладывались к стремлениям христианина спасти себя от смерти и найти вечное блаженство, они ценились, но не возводилось на уровень святости, как агапическая любовь. Апостол Иоанн призывал братьев к агапической любви и к сторгии через Христа, а не к любви-жалости друг к другу.

А между тем, именно Восьмое Лицо способно объединить весь род человеческий. Его единящее